Линда Бакли-Арчер - В плену у времени
— Это Нед Портер! — закричала она. — Они убили Неда Портера! — У нее взмок лоб, и она тяжело дышала, но постепенно ночной кошмар рассеялся, и она поняла, что находится в прохладной и спокойной комнате, первые лучи рассвета пробиваются сквозь темноту, и первый дрозд приветствует день радостной песней.
Кэйт оделась и выбралась в сад. Она шла босиком по росистой траве в облаке белых и розовых лепестков роз, сдуваемых с цветов ветром. Солнце светило, птицы пели, и все в мире казалось прекрасным. Но тревога не оставляла ее. Поскорее бы начать разыскивать Питера и Гидеона! Но это невозможно, пока не заживет нога мистера Скокка. И еще этот загадочный посетитель, который почему-то вдруг умчался… Джошуа Сеймур… У Гидеона был единоутробный брат по имени Джошуа, почти подросток, так что это не может быть он. Простое совпадение? Но интуитивно Кэйт понимала: здесь что-то не так. В этом веке все так запутано и бессмысленно! Нелепость какая-то: имея мобильник Миган, она может лишь слушать музыку и фотографировать (чего до сих пор еще не делала). В двадцать первом веке они наверняка бы выследили Питера, уж через Интернет нашли бы точно! Но в этом веке… если Гидеон и Питер все еще скрываются, то вычислить, где они, труднее, чем разыскать иголку в стоге сена. Кстати, а что делать с антигравитационной машиной? Вряд ли можно рассчитывать, что викарий Миддл-Харпендена до нее не дотронется.
Измученная невеселыми мыслями, Кэйт решила проверить, все ли в порядке с антигравитационной установкой. Драгоценная машина была поставлена в одном из отдельно стоящих домиков владений викария. Кэйт знала, что викарий прятал ключ под завесой плюща, который спадал над маленьким, высоко расположенным окном домика. Кэйт и мистер Скокк не могли ни вспомнить, ни объяснить, как они прибыли, что было с пониманием воспринято викарием и другими деревенскими. Но загадочное устройство разожгло их любопытство. А если они захотят исследовать машину и испортят ее?
Кэйт просунула руку за плющ, нащупала ключ и отперла дверь.
В сарае было темно и пыльно. В длинном солнечном луче, пробивавшемся сквозь мрак, танцевали пылинки. Увидев машину, Кэйт невольно вспомнила испуганное лицо отца, когда он всунул голову через отверстие в гаражной двери. Она прикусила губу. И внезапно ей вспомнились последние слова. Когда антигравитационная машина начала расплываться и уже было поздно что-либо делать, папа сказал: «Ничего не изменяй. Внизу читается „шесть точка семь семь“, но к этому никто не должен прикасаться…» Кэйт, скрючившись у основания машины, решила рассмотреть малюсенькие цифры. И прочитала: «семь точка шесть семь мегаватт». Боже! Это неправильные цифры! А может, папа сказал «семь точка шесть семь», а не «шесть точка семь семь»? Или это дело рук преподобного Остина? Кэйт ничего не могла понять. Она в десятый раз всматривалась в надпись, но прочла то же самое — «семь точка шесть семь». Может, это и не важно. Ведь они наверняка вернулись в 1763 год… А так ли это? Вскоре после прибытия она спросила у викария, какое сегодня число, но он только сказал, что сейчас первое сентября, и она не рискнула спросить, какого года. Она не слишком-то об этом задумывалась, поскольку в разговорах все время возникали имена короля Чарльза и королевы Шарлоты, поскольку в Миддл-Харпендене никто не обязан был носить придворных нарядов, а фасоны одежды были похожи на прежние — хотя женские юбки не такие широкие, как прежде, и линия талии чуть выше, да еще, возможно, мужчины реже носили парики… Но Кэйт решила, что это деревенские обычаи. Во всяком случае, еда была такой же невкусной, как и прежде. Она с трудом заставляла себя смотреть на свою порцию бычьего языка в желе, который с такой гордостью прошлым вечером водрузили на стол. И все же Кэйт стали мучить мрачные мысли об их неправильном старте. Надо поскорее узнать, какой идет год.
Слабый, тоненький писк где-то поблизости отвлек Кэйт от размышлений, и она пошла на этот звук. В темном углу сарая, на пучке соломы лежали пестрая кошка и семеро только что родившихся котят. У них еще не открылись глаза, и они ползали друг по другу, сражаясь за единственную цель их жизни — за мамино молоко. Кэйт довольно долго с улыбкой смотрела на котят и потом вышла в солнечное утро.
В дверях главного входа появилась Огаста, в руках у нее было что-то, похожее на газету. «Доброе утро!» — крикнула Кэйт. Огаста стояла неподвижно, даже не пошевельнулась. Странная девушка, подумала Кэйт и пошла к дому. В ушах неприятно зажужжало, Кэйт закрыла уши руками — жужжание тут же прекратилось. Она в тревоге огляделась. Утренний хор птиц смолк. Огаста не шевелилась, лицо испуганное… Лепестки роз будто кто-то подвесил в воздухе. Кэйт судорожно вздохнула, холодной волной накатил страх.
— Нет, нет, нет! Это невозможно! — закричала она.
Кэйт побежала к розовому кусту и подбросила в воздух лепестки роз. Лепестки не упали, а остались там, где лежали бы на ладони невидимой руки. Или законы тяготения отказывались работать, или она сама двигалась сквозь время так быстро, что движение земли стало для нее слишком замедленным. Кэйт кинулась к Огасте и завизжала прямо перед ее лицом, что было вовсе бессмысленно.
— Что происходит? Останови это! Ну хоть кто-нибудь, прекратите это!
Глаза Огасты все еще смотрели на то место в саду, где появилась Кэйт. У Огасты было такое выражение лица, что в другой ситуации Кэйт рассмеялась бы, но сейчас ей не до смеха. По щекам полились слезы, Кэйт схватила Огасту за плечо, пытаясь потрясти бедную девушку. Но плечо не ответило Кэйт тем, чего она от него ожидала, — плоть Огасты была твердой как камень, и тело оставалось неподвижным.
Вся в слезах, Кэйт побежала обратно в сарай и бросилась на сено. Она тихонько лежала, крепко закрыв глаза. Как странно! Будто она потеряла ощущение времени, и время ускользало от нее. Она быстро неслась вперед и вовсе этого не замечала! Если бы папа был рядом! Он объяснил бы, что происходит. Мысль о папе немного ее успокоила. Надо успокоить дыхание. Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох… Жужжание прекратилось, и Кэйт услышала слабое мяуканье котят. Девочка медленно поднялась, все еще побаиваясь взглянуть на котят, но они были на месте и по-прежнему отчаянно искали маминого молока. Кошка открыла один глаз, глянула на Кэйт и снова прикрыла его. Кэйт почесала кошку за ушами, та выгнула шею и замурлыкала.
— Тебя не беспокоит, что я несусь вперед слишком быстро, а, милая кошечка?
Кэйт пошла в дом. Птицы снова пели, сила тяжести, как обычно, потянула лепестки роз на землю, Огаста зашевелилась. Увидев Кэйт, она взвизгнула и полетела в дом. «Что за пугливая девушка, — подумала Кэйт, — она ведь года на три, на четыре старше меня, а ведет себя как маленькая!»
Подойдя к дому, Кэйт услышала громкие голоса и звук тяжелых шагов по лестнице. В дверном проеме появился мистер Скокк. Он хромал, но уже мог идти самостоятельно. Он заморгал от яркого солнечного света.
— Скажи на милость, что ты натворила с бедной Огастой? — спросил мистер Скокк с улыбкой. — Я знаю, у тебя есть недостатки, но не такие же… Все шуточки! — добавил он быстро, но тут обратил внимание на выражение лица Кэйт. — Тебя что-то расстроило?
Кэйт, внезапно потеряв дар речи, просто уставилась на него. Как рассказать ему о том, что с ней происходит? Она не готова обсуждать с ним то, что с ней случилось, — пока не готова.
— Почему ты не зайдешь в дом и не позавтракаешь… и кстати… заметила? Я наконец на своих двоих! Без палочки!
— Вот здорово, — равнодушно сказала Кэйт.
Мистер Скокк взглянул на нее. Он был уверен: произошло что-то нехорошее и надо бы все узнать, но почему-то он решил этого не делать.
— Смотри, — сказал он, глядя в газету, принесенную Огастой, — доктор Уолси прислал свою копию «Обсервер». За завтраком почитаем статью о нас.
Повариха принесла блюдо с яичницей, свежий хлеб и масло и сказала, что мисс Огаста почувствовала недомогание и просит прощения, что не выйдет к завтраку, хотя очень хотела бы присоединиться к гостям.
— Бедняжка, — невинно сказала Кэйт. — Пожалуйста, передайте ей: я от всего сердца надеюсь, что вскоре она будет чувствовать себя лучше.
Поскольку преподобный Остин уже давно ушел по делам прихода, мистер Скокк и Кэйт оказались в столовой в одиночестве. Кэйт клевала свою еду, а мистер Скокк положил себе всего по второй порции.
— В восемнадцатом веке они точно умеют готовить яйца! Ну, Кэйт, возьми себе, пока я все не съел.
— Нет, спасибо.
— Что-то неладно?
— Нет…
— Я знаю, ты стремишься уехать отсюда, — настаивал мистер Скокк, — моей ноге стало значительно лучше, возможно, именно сегодня мы и решим, как поступать дальше. Как думаешь?
Кэйт кивнула. Она не могла говорить, потому что едва сдерживала слезы. Ей и хотелось поделиться своими страхами, но что-то ей мешало, она не желала, чтобы кто-то об этом узнал. Раньше, когда она растворялась, ей было плохо, но теперь было еще хуже. Тогда она по крайней мере могла себя немного контролировать. А теперь все было действительно жутко. Словно она, одна-одинешенька, находится совсем в другом мире. А ведь так было не только сегодня. Пару дней назад с ней произошло то же самое, она и тогда понеслась вперед, но сумела остановиться. А вдруг это будет постоянно?
