Питер Леранжис - Семь чудес и гробница теней
– Это… все из-за этой штуки! – заорал я. – Разделите ее! Разделите семерки!
Торквин уже был у плиты и пытался просунуть свои толстые пальцы в щели. Мы с Кассом и Эли бросились ему на помощь.
– Что вы делаете? – крикнул папа.
– Хотим остановить землетрясение! – ответил я.
– Остановить землетрясение?! – поразился он.
Бесполезно. Фрагменты камня накрепко сцепились, словно смазанные клеем. Торквин пыхтел и натужно фыркал, брызжа слюной на плиту. Вскоре я почувствовал, как она оторвалась от земли. Решив, что ее поднял Торквин, я продолжал упрямо тянуть ее в сторону в попытке отделить хотя бы часть.
– Опусти ее! – закричала Эли. – Так не выходит!
– Она не опускается! – проворчал Торквин.
Плита начала преобразовываться прямо на глазах. Обломанные края сами собой восстановились, выпрямились, сформировав ровный квадрат. Камень сгладился и с каждой секундой нагревался все сильнее.
Я выпустил плиту. Обрыв и море расплывались, будто некто завесил их серой марлей. Потеряв равновесие, я завалился на спину, и в этот момент из плиты во все стороны вырвались, заполняя все пространство вокруг нас, бесчисленные струйки серой плазмы.
– Отойдите от нее! – заорал я.
Касс и Эли тут же отпрыгнули от плиты. Торквин продержался секунду дольше, но и он с воплем боли отскочил в сторону.
Перед нами начала формироваться стена – не твердая, не жидкая и не газообразная, а нечто среднее. Ее формы колебались и перемешивались, медленно застывая, принимая форму колонн, статуй и барельефов. В центре всего этого висела плита с соединенными семерками. Она поднялась над землей, уже став мне по грудь, в виде центра арочной мраморной двери, на поверхности которой были вырезаны змеи, лошади и быки. С обеих сторон, словно часовые на карауле, выстроились ряды массивных мраморных колонн.
Стены прогремели, наполнив пространство между собой глухим эхом. Над колоннами, торцом к нам, выросла треугольная секция с барельефом колесницы с четырьмя лошадьми. Мне пришлось задрать голову, чтобы разглядеть поверх колесницы две человеческие фигуры, перетекавшие и пузырящиеся, как расплавленный металл, прежде чем затвердеть в изображении мужчины и женщины.
Земля содрогнулась, и я упал спиной на папу.
– Что здесь, черт побери, творится?! – воскликнул он.
Теперь все это сооружение с колоннами начало подниматься на толстом, выложенном камнями постаменте шириной с городской квартал. Под первым постаментом начал формироваться второй, еще шире и толще, затем третий, пока величественное мраморное здание не утвердилось наверху целого многослойного торта из камня. С каждого уровня на нас сверху вниз смотрели статуи – суровые фигуры в мантиях, важные кони и лесные звери. Наконец в стене прямо перед нами появился громадный арочный проход, от которого к земле, подняв клубы пыли, побежал ряд ступеней.
Касс, Эли, Торквин, папа и я, кашляя, отвернулись.
– Хи-хи-хи! – послышался из-за пыльного облака басовитый смех.
– Это не… обман зрения… – выговорил папа между приступами кашля. – Это необъяснимо с точки зрения науки!
– Точно, необъяснимо, – согласился я.
Касс с трудом сглотнул:
– А я надеялся на обратное.
– Ха-а-а! – Когда воздух вокруг нас слегка очистился, я разглядел крошечную сухопарую фигуру Канавара, в восторге кружащего в каком-то диком танце посреди клубов пыли, кашляющего и смеющегося. – Семерка… – Канавар, пошатываясь на своих кривых ногах, направился к входу. – Клянусь колесницей Мавсола, сие была не «М», а семерка! Хи! Хи-хи-хи! Мы подняли Галикарнасский мавзолей из самой земли! Меня ждет слава! Забронируйте мне билет на самолет до Швеции за моей Нобелевской премией! О, труля-ля-ля, ха-ха! Счастье переполняет меня! Я парю!
Подтанцовывая и взмахивая руками, он прыгнул на ступени. Мавзолей возвышался над ним, и на фоне такой громадины ученый казался совсем крошкой.
– Кто-нибудь… верните его… – попросил профессор Бегад, но его никто не услышал.
Из прохода вырвался луч голубовато-белого света. Канавар завис в воздухе. Еще секунду его ноги дергались в последних па танца эйфории. Затем он весь словно окостенел.
В следующий миг будто схваченный невидимой гигантской рукой Канавар понесся прямо к входу в мавзолей.
– Под парением понимался всего лишь речевой оборот! – завопил он. – Кто-нибудь, помогите мне!
Я вскочил на ноги, но папа удержал меня:
– Нет, Джек, оставайся на месте.
Торквин, двигаясь со скоростью, которой я от него даже не ожидал, бросился вперед и схватил Канавара за лодыжку.
– А-а-ай, мне больно! – вскрикнул Канавар. Удерживаемый стальными пальцами Торквина, он завис параллельно земле, головой к дверному проему.
– Ногу не отпущу, – проворчал Торквин.
– Да, но тогда нога оторвется от туловища! – закричал Канавар.
Арка задрожала. Из ее темных глубин в небо ударил электрический разряд, от грохота которого у меня зазвенело в ушах, как от хорошего удара кулаком. Я повалился на спину. Торквин тоже упал, выпустив Канавара.
Воздух перед проемом засветился и закружил воронкой подобно туче изголодавшихся комаров. Вскоре он загустел, и из него сформировался человеческий силуэт. Фигура женщины.
Она подняла руку, и Канавар подлетел и завис перед ней. Женщина проревела что-то на неизвестном мне языке, а Канавар в ответ завизжал:
– Молю вас, отпустите меня! Мне очень жаль! Сие был несчастный случай!
Глаза женщины вспыхнули оранжево-красным. Канавар ракетой взмыл вверх, прямо к крыше здания.
Эли и Касс подползли поближе к нам с папой. Торквин отпрыгнул назад, загораживая нас собой.
Женщина начала спускаться по лестнице. Ее лицо было высохшим и серым, а кожа, похоже, отслаивалась от мышц. Волосы, белые и безжизненные, спускались почти до пят. Женщина указала на нас костлявым пальцем, обтянутым тонкой кожей, с черным и загнутым, как бараний рог, ногтем.
Она заговорила, и мне показалось, что по моим барабанным перепонкам заскребли булавками.
– И это все, на что вы способны? – сказала она, вскинув руку вверх.
Глава 24
Ошметки кожи зомби
Получить ошметком кожи зомби в глаз совсем не весело. Щиплется он не меньше, чем воняет.
Я отчаянно заморгал заслезившимся глазом, пытаясь избавиться от гадкой «соринки».
– Ты в порядке? – забеспокоился папа.
– Отвечайте на вопрос: это все, на что вы способны? – повторила женщина. Непострадавшим глазом я видел, как она нетвердым шагом спускается по ступенькам, осыпая их мелкими фрагментами собственного тела. Не знаю, были ли то осколки ее костей, обрывки ветхой тоги или просто последствия ужасной экземы.
– Да! – выпалила Эли. – Или нет. Я не знаю. Вы не могли бы перефразировать вопрос?
Жуткое создание продолжало идти к нам, оставляя за собой след из телесной трухи и так и не опустив руку. Слезы успели промыть мой глаз, и я проследил за ее костлявым пальцем, указывающим на крышу мавзолея, где на одной из впряженных в мраморную колесницу лошадей сидел в весьма некомфортной позе Канавар.
– Я спрашиваю о душе, ты, полуразумная! – ответила женщина. – Это все, на что вы способны ради души? Отвечай, высохший чернослив, имевший несчастье зваться человеком!
– Во мне сокрыто немало талантов, о Госпожа этого Дома, – закричал в ответ Канавар, свесившийся с мраморной лошади и всем своим видом напоминавший горгулью. – И я бы с превеликим удовольствием поведал о них, если сие будет уместно, лицом к лицу… Точнее, лицом к остаткам сего. У вас, случайно, лестницы не найдется?
Женщина крутанула пальцем, что-то бормоча себе под нос.
Канавар с громким визгом торпедой взмыл в воздух и, нелепо размахивая руками и ногами, начал падать на нас. Торквин вскочил и принялся раскачиваться из стороны в сторону, примеряясь к «снаряду». Канавар влетел в его руки совершенно бесшумно, словно какой-то гигантский зефир.
– Гол, – буркнул Торквин.
– Мы пришли с миром! – Голос Эли дрожал. – Меня зовут Эли, это Джек, Касс, Торквин и мистер Мартин Маккинли. Люди за нами – это доктор Тереза Бредли и профессор Радамантус Бегад. А вы, простите?
Женщина опустила руку, и с ее мизинца оторвался и упал на лестницу лоскут кожи. Я невольно отвернулся, чтобы не видеть этого отвратительного зрелища.
– Я Скилаки, – сказала она.
– Что за чудесное имя! – тут же заявил Канавар. – Прекрасное. Певучее. Меня зовут Канавар – доктор Канавар, если совсем точно, – и я спешу выразить вам свою глубочайшую…
– Мое имя означает «маленькая собачка», и я презираю его! – перебила его Скилаки. – Меня звали Прорицательница Семьдесят Три, что вполне устраивало меня, но не нашу правительницу. Слишком много прорицательниц, сказала она, а если ее величество царица Артемисия чего-то пожелает, она свое получит. А теперь, раз вы нашли вход, который искали, давайте приступим к обмену и покончим со всем этим. Артемисия не терпит задержек! Но, возможно, я смогу доставить ей экземпляр получше, чем этот… гомункулус Кавиар.
