Кир Булычев - Наездники
Пасмурный свет снаружи показался таким ярким, что даже голова закружилась.
Реанимационная въехала в открытые ворота и стояла, чуть накренившись, на траве у сарая.
При виде докторов врач «Скорой помощи» кинулся было им навстречу, но Ванечка, запыхавшийся и потный, крикнул ему:
– Там, внизу, человек в коме. Постарайтесь что-то сделать. Вызывайте вторую машину.
Они занесли маму в машину и положили на койку.
Внутри реанимации теснились по стенам и даже на потолке приборы.
Верке не было места внутри, потому что в машину втиснулся еще один доктор.
– Можете дать наркоз? – спросил Ванечка.
– Я – анестезиолог по первой специальности, – ответил доктор. Он был не похож на доктора, слишком черный, усатый и густобровый.
Елена разрезала когда-то прозрачную, а теперь грязную и пыльную оболочку, в которую было закутано мамино тело. Потом принялась резать ножницами платье. Платье было таким ветхим, что расползалось от прикосновения. Доктор-анестезиолог ничего не мог понять и сначала задавал вопросы, но ему никто не отвечал, и доктор насупился и замолк. Он помогал Елене протирать спиртом мамину грудь и живот.
Верка видела все это сквозь щель чуть отодвинутой двери. Но тут она поняла, что сейчас закричит или ее вырвет. Она стала кашлять.
Ванечка услышал, обернулся и очень рассердился.
– Кто позволил девочке здесь находиться? – закричал он. – Вы с ума сошли!
Но никто не признался, что позволил. Потому что никто не позволял, а Верка сама заглядывала в реанимобиль.
– Уходи, Верочка, – сказала Елена.
И Верка закрыла дверь.
Изнутри щелкнуло – может, Ванечка запер дверь на замок.
Верке надо бы уйти, но уйти она тоже не могла. Она так и не поняла, жива ли мама. По виду, по всему она была неживой. Но что тогда они делают?
И Верка приклеилась к двери реанимобиля и старалась уловить звуки, доносящиеся оттуда.
Время тянулось бесконечно. Уехал второй реанимобиль, увозивший Олега. В ином случае Верка бы переживала за него, попросилась бы с ним в больницу, а сейчас равнодушно поглядела в ту сторону и снова приклеилась к щелочке в двери.
Начался дождик. Котяра, который несмело ходил по соседству, сбежал в сарай, под крышу. Стало зябко. Мимо Верки проходили люди: милиционеры, врачи и просто мужчины, но никто ее не заметил – такое уж у нее было свойство.
Вдруг мама закричала.
Крик был нечеловеческий, так люди не кричат – так бы завыла сирена. Звук будто вырвался из-под земли, из глубокого колодца, по которому несся, набирая скорость и мощь.
И Верка кинулась к двери и стала колотить в нее и кричать:
– Мама! Мама, я здесь! Мамочка! Ну пустите меня к ней!
И дверь не захотела больше мучить Верку и, будто бы сорвавшись с засова, отъехала в сторону.
Верка потеряла равновесие и повисла на двери, схватившись за ее край.
Возле самой двери, скорчившись в тесной машине, сидел Ванечка и держал в руках, одетых в перчатки, странный белесый кокон, похожий формой и размером на кабачок. И вид у Ванечки был такой, будто он сорвал этот кабачок с грядки и теперь собирается нести его на кухню.
Стук раскрывшейся двери заставил Ванечку обернуться, но он не смотрел на Верку.
При свете дня Верка четко увидела, что этот кабачок поделен на полоски, словно кто-то примерился ножом, наметил, как будет нарезать его, но потом ушел, забыв о своем деле.
Вдруг кабачок дернулся в руках Ванечки, и тот от неожиданности чуть не выронил его, и Верка ринулась навстречу, чтобы его поддержать. Тут Ванечка увидел Верку и как закричит:
– Назад! Не смей его касаться! Ты с ума сошла!
Он потянулся вперед, чтобы закрыть дверь, но Верка уже не смотрела на него, а старалась через его плечо увидеть маму, нижняя часть лица мамы была закрыта маской, а глаза провалены и зажмурены, и ее длинные ресницы казались стежками черных ниток, связывающих веки.
– Твоя мама ничего не чувствует, – сказала Елена.
– Он оживает, начинается трансформация, – задумчиво и тихо произнес Ванечка.
Тихие слова Ванечки заставили всех посмотреть на кабачок в его руках. И Верка увидела, что у этого непонятного создания появились жвалы – словно небольшие кусачки.
– Спрячем его? – спросил анестезиолог.
Он протянул Ванечке пластиковый мешок.
– Как бы личинке не повредить, – сказал Ванечка.
– Клади, клади, – отозвалась Елена. – Ты ей не повредишь, а вот тебе она повредить может.
– Не теряйте ни минуты, – сказал анестезиолог. – Мы здесь даже рану не можем толком обработать.
Ванечка положил кабачок (личинку?) в мешок.
– Мы ее отвезем, – сказал он. – А ты останься и загляни в их жилье. Но помни, что они могут быть рядом. Одна – никуда ни шагу.
Реанимационная гуднула.
– Можно мне с мамой? – без особой надежды спросила Верка.
– Чтобы я тебя подпустил?! – рассердился Ванечка. – Оставайся с Еленой, с ней и приедешь. Ты мне за нее отвечаешь.
Он залез в карман брюк и достал оттуда ключи. Перчатки он снять забыл, и ему было неудобно лазить в карман. Он кинул ключи Елене.
– Жду вас в институте, – сказал он.
– Дядя Ванечка... – заныла Верка.
– Боливар двоих не свезет, – ответил доктор.
– Какой Боливар? – спросила Верка.
– Классику надо читать.
Машина стала пятиться, буксуя по осенней траве.
Ванечка задвинул дверь.
Верка стояла оглушенная тишиной и печалью.
Ничего не стало понятнее.
Мамы не было. Мама была мертвой. Верка была сиротой. Но какое отношение к маме имеет то, что увезли в машине?
Верка испугалась собственных глупых мыслей и стала колотить себя кулачком по лбу, чтобы вернуться.
Она услышала голос Елены, почти крик:
– Вера, Верочка, перестань!
Елена бежала к ней. Попала между грядок, нога подвернулась, она чуть не грохнулась. И Верка кинулась к ней навстречу.
Ведь Елена была ей сейчас самым близким человеком и самым понимающим.
Они столкнулись и прижались друг к дружке...
– Елена, – шептала Верка. – Мне так страшно, Леночка!
– Мне тоже страшно, – отвечала Елена. – Мне тоже страшно. Они могут прийти, и мы не знаем, как их остановить. Они придут, а мы их не отличим...
Глава 10
Потом они пошли к коттеджу, где жили женщина с детенышем. Или с детенышами.
Казалось бы, сейчас самое время расспросить Елену о том, что же все это значит? Зачем тем людям убивать или замораживать невинных людей? А может, это вовсе не люди, а космические пришельцы? Или чудовища из океана?
Человеку, который за последние несколько лет посмотрел сотни три фильмов про чудовищ и пришельцев, в это нетрудно поверить. Но одно дело, когда ты обмираешь, глядя на экран, а другое, когда они сходят с экрана и нападают на твою маму.
«Сейчас я открою рот и спрошу Елену...»
Но спрашивать было некогда – до коттеджа идти несколько десятков метров.
Ворота были раскрыты. В них стоял мужик в камуфляже с автоматом на груди.
Значит, догадалась Верка, Ванечка успел рассказать кому надо, где таятся мерзавцы.
Они вошли во двор. Мужик в камуфляже их не стал останавливать. Почему-то он им улыбнулся, будто ждал давно. У него было юное лицо.
Детская коляска стояла брошенная, за углом.
– Я пойду внутрь, – сказала Елена. – Пойдешь со мной?
– Нет, – сказала Верка.
Она не стала объяснять, что боится. Если Елена захочет, сама поймет.
– А скоро в больницу поедем, к маме? – спросила она вслед Елене.
– Дай мне пятнадцать минут, – сказала Елена. – Там наверняка все осмотрели опытные люди, но они могут пропустить что-то понятное мне, радиобиологу. И далеко не отходи.
Верка кивнула.
Она подошла к коляске, заглянула внутрь. В коляске не было ни одеяльца, ни пеленок. Голая коляска, как в магазине.
Верка пошла вокруг дома.
Сзади росли елки, семейка елок, ростом чуть выше Верки, словно их специально выращивали, чтобы продавать на Новый год.
Под дальней елкой Верка увидала большой масленок.
Рыжая его шляпка блестела, словно металлическая. Верка понимала, что масленок ей не нужен, но полезла в чащу, чтобы его сорвать.
И когда нагнулась, то услышала голос детеныша:
– Только ты не кричи. К тебе на помощь никто не успеет прибежать. Никто. А я тебя убью.
У Верки пропал голос. Она хотела сказать детенышу, чтобы он отстал, что она его не боится и сейчас позовет того парня с автоматом – вот тебе и конец. Она выпрямилась и замерла и даже хотела закрыть глаза, чтобы не видеть пустых ледяных глаз детеныша.
Детеныш замолчал, словно ждал приказа. Он кинул взгляд направо, Верка послушно повернула туда голову и увидела матку, или мать, или как ее называть... Та была в коротком плаще, а под распахнутым плащом – ничего. Как тогда, в подвале. У матки был панцирный живот и грудь. А на руках перчатки, и потому неизвестно, что у нее вместо пальцев.
– Я предлагаю тебе выгодный обмен, – сказала матка.
