Владислав Крапивин - Синий краб
Федя, конечно, не раз пожалел, что отправился в эту «экспедицию». Дома он не сказал, куда идет. Мама, наверно, уже ходит от окна к окну и ловит малейший звук в сенях.
Лишь одна мысль радовала мальчика. Он думал о том, что Вовка получит книгу. «Если бы ты знал, Федька, как она нужна мне!» — вспоминал он. Он знал. Поэтому и пошел. Теперь он может жалеть сколько угодно, теперь все равно. Никто не узнает про это сожаление и про страх, который проникает в душу вместе с шумом деревьев.
Только бы не зеленые огоньки в лесу…
А может быть, это просто рябит в глазах от света фонарика?
А вот впереди вспыхнул еще какой-то свет, и отблеск его лег на снег… Ох, да это же грузовик! Федя облегченно вздохнул, словно товарища встретил на темной дороге. Гул мотора перекрыл лесной шум.
Машина промчалась мимо, и снова темный лес обступил дорогу. Но теперь он не казался страшным. Там, позади, были люди. А между деревьями впереди начали мелькать желтые огни пока еще далекого города.
Скоро сосны расступились. Федя выехал на крутой берег неширокой реки. Он оттолкнулся и покатил вниз. Снег на откосе не был липким, лыжи скользили, и Федя мчался, каждую секунду рискуя полететь кубарем.
И вдруг сердце его сжалось от ледяного предчувствия: поблескивая в свете фонарика черной водой, навстречу ему неслась полынья. Нельзя уже было ни свернуть, ни остановиться, и мальчик рухнул плашмя, стараясь замедлить скольжение. Но это оказалось бесполезным, и он выехал… на прозрачный, как стекло лед.
Фонарик при падении отлетел в сторону, но не погас. Книга вылетела из-под куртки, а нож захлопнулся от удара, глубоко порезав сквозь варежку ладонь. Хорошо, что в кармане был чистый платок.
Замотав руку и снова натянув варежку, Федя поднял книгу и наклонился за фонариком. И увидел, как под толщей льда остановилась большая рыба. Свет привлек ее, и она неподвижно висела над темной глубиной, лишь красноватые плавники еле заметно шевелились. Потом рыба исчезла так стремительно, что, казалось, ее и не было.
Федя по тропинке пешком поднялся на другой берег и снова встал на лыжи.
Перед ним раскинулся город, охватив полгоризонта переливающимся поясом огней. Красными искрами горели сигнальные огни парашютной вышки, а на низких облаках вспыхивал синий отблеск электросварки. Желтыми квадратами светились окна ближних домов…
Кончилось заснеженное поле, и первые домики пригорода встали вдоль дороги. Эту часть пути Федя проделал совершенно машинально. Ноги у него дрожали, дыхание стало хриплым.
И только перед Вовкиным домом он заставил себя стряхнуть оцепенение. Твердо ступая, поднялся с лыжами на плече по лестнице и позвонил. Открыла Вовкина мать.
— Федя?.. А Вова спит уже.
— Ну и пусть спит. Я, Елена Павловна, на минутку.
Мальчик поискал глазами, куда сесть, но стула поблизости не оказалось, и он прислонился к косяку.
— Я ему книгу принес. Он все просил… Ну вот, я принес…
Елена Павловна взяла книгу, взглянула на переплет.
— Да, но ведь… — И осеклась, взглянув на мальчика.
Он снял шапку, и свет падал на его лицо. Темные прядки прилипли к влажному лбу. Глаза были измученные. На куртке и на повязанном вокруг пояса шарфе таял налипший снег. Побуревший от крови платок перетягивал правую ладонь.
— Откуда ты? Что у тебя с рукой?
— Из Покровки. Потому что в городе не было… А рука, это так… Крепление поправлял и оцарапал.
Только тогда она поняла все и, представив темные снежные километры, которые прошел друг ее сына, сказала:
— Я соберу поужинать и пойду к вам предупредить, что ты ночуешь у нас. Ты устал и озяб.
— Я совсем не озяб, — ответил он. Мне было жарко, на улице очень теплый ветер. И я пойду домой, только лыжи оставлю у вас…
Она все-таки задержала его: заново перевязала руку. Когда он ушел, мать подошла к постели сына. На стуле рядом с изголовьем лежала книга «Фритьоф Нансен». Елена Павловна купила ее утром, но поздно вернувшись с работы, не показала Вовке; чтобы он не читал ночью. Она положила книгу на стул, когда мальчик уже спал.
Теперь Елена Павловна убрала свою книгу и на ее место положила Федину.
Книги были совершенно одинаковые, но на той, которую принес Федя, темнело бурое пятнышко крови.
Некоторое время Костя и Тамара шли молча. Потом девушка спросила:
— А в том лесу, где дорога на Покровку, правда могли встретиться волки?
— Могли, — кивнул Костя. — Говорят, недавно один шофер убил на той дороге сразу пару. Он направил на них машину… Эге, легок на помине! — воскликнул он вдруг! — Веткин! Федя!
К ним подошел мальчик в лохматой шапке, с перебинтованной рукой.
— Куда спешишь, герой? — приветствовал его вожатый.
— Я из кино, Костя. «Овода» смотрел. Эх и картина! Я еще раз схожу, обязательно.
— Третий раз?!
Мальчик поднял на него немного удивленные глаза, а потом сообразил, улыбнулся.
— Да нет же. Второй… Тогда, с ребятами, я не ходил. Мне нужно было в Покровку… по одному делу. И я в кино не пошел…
Не пошел он тогда в кино. Потому что иначе не успел бы в Покровку до закрытия деревенского магазина.
1959 г.
Светлый день
Ночью прошел теплый грозовой дождь, а утром все деревья оказались окутанными зеленоватым туманом. Это острые листики проглядывали из лопнувших почек. Взрослые говорили, что давно уже не было такого тёплого Первомая. День обещал быть чудесным, и мама решила, что Андрейка может пойти смотреть демонстрацию в новом костюме. Это было замечательно.
Где-то уже гремели первые оркестры.
— Мама, скорее, — умоляюще сказал Андрейка и, не дожидаясь её, выскочил на крыльцо.
Земля еще не просохла после ночного дождя, и во дворе, под старым тополем разлилась большая лужа. Мальчик подошел к краю. В воде отражались перевёрнутый тополь и безоблачное небо с тремя голубями.
Отражение было таким чётким, что, казалось, будто внизу второе небо, и если взмахнуть руками и оттолкнуться, можно полететь в голубом воздухе между двух небес. Андрейка раскинул руки-крылья и взглянул на свое отражение. Он увидел стоящего вниз головой мальчика с козырьком старенькой фуражки над внимательными глазами. Козырёк треснул посередине, но медные пуговки с якорями блестели на фуражке как новые.
Одет мальчик был в белый матросский костюм с синим воротником. Через плечо висела клеёнчатая кобура с пистонным браунингом. Это был папин подарок. Сегодня, прежде чем уйти на демонстрацию, папа нацепил на Андрейку пистолет и сказал:
— Вот у тебя и полная военно-морская форма.
Папа, конечно, не очень разбирался в форме. Если говорить откровенно, то она была не совсем настоящей. На груди болтался никому не нужный галстучек, вместо широких брюк и ремня с блестящей пряжкой были штанишки на пуговках, но всё-таки это оказалось гораздо лучше надоевшего лыжного костюма.
Андрейка так залюбовался собой, что оступился, чуть не полетел в лужу и промочил сандалию.
— Что за ребёнок! — удивилась мама, которая как раз вышла на крыльцо. — Ему обязательно понадобилось прыгать в единственную на дворе лужу.
Однако ругать Андрейку она не стала, только вытерла платком у него брызги с ноги.
Они вышли за ворота и увидели соседскую девочку Наташу. Наташа была одета в новое платье и, видимо, тоже собиралась на демонстрацию. У Андрейки с ней были особые счёты. Совсем недавно он закинул мяч в Наташкин двор и попросил её перекинуть обратно. Как следует попросил, даже «пожалуйста», кажется, сказал, а она взяла и закинула мяч в колючие кусты. Андрейка, конечно, сам слазил за мячом, а мимоходом слегка двинул Наташку локтем. Та заревела, Андрейка заторопился, перелезая к себе, сорвался с забора и ободрал локоть. Сейчас он показал вредной девчонке кулак, а она высунула язык и отвернулась. Ну и ладно. Не драться же…
Народа на улицах становилось всё больше. Стали попадаться колонны, над которыми плескались и тянулись алые ленты лозунгов. Прошли лётчики, они несли большой серебряный самолёт. Потом проехал паровоз, сделанный из фанеры, под ним был спрятан грузовик. Андрейка понял сразу, что это колонна железнодорожников.
Скоро они с мамой оказались возле трехэтажного желтого здания.
Андрейка знал, что здесь помещается школа, в которой учится их сосед, пятиклассник Павлик. Улицу перед школой заполняли ребята. Они то строились в колонны, то снова разбегались. Белые рубашки, красные галстуки, модели самолётов, флаги, портреты, медные трубы школьного оркестра — всё это кипело, блестело, перемешивалось в пёстром людском водовороте. Голоса сливались в сплошной гул.
Неожиданно Андрейка увидел группу ребят в настоящей морской форме.
Четверо из них несли модель капитанского мостика с медными поручнями, фанерными спасательными кругами и тонкой мачтой. Все они были страшно возбуждены.
