Дмитрий Емец - Пегас, лев и кентавр
Рина рванулась к забору, но он поймал ее за запястье.
– Не надо! Ты ничего уже не увидишь! Не повезло ей: под «колобка» попала, – сказал Ул настойчиво, и Рина все поняла, вспомнив о саперке и об его способности рыть быстрее крота.
Рина увидела, что в руках Ул держит кожаную куртку, которую она нашла в доме для кошек. Должно быть, подобрал вместе с рюкзаком. Его широкая ладонь скользнула вначале в один карман, а затем в другой. Достала огрызок карандаша и заметно дрогнула, сжимая его. Все же заметно было, что искал он не карандаш.
– Где? – спросил он у Рины.
– Что где? – Она думала о глупой дворняжке Бобе, которая всегда облаивала ее как чужую, неслась, будто хотела укусить, а потом начинала вилять хвостом и прыгать.
Ул поморщился.
– Давай сюда! Не валяй дурака! Меня и так все валяют! – приказал он.
Рина безошибочно ощутила, что отдать придется. Или ее снова откуда-нибудь уронят или где-нибудь прикопают. Она достала куколку и перекинула Улу на ладонь.
– Держи!
Мамася нередко с досадой говорила, что делать одолжения – ее призвание. Даже если Рина просто передает вилку – она и то ухитрится сделать одолжение. Больше всего Рину удивила реакция Ула. Лицо его смягчилось. Стало как у человека, который слушает море. Рина увидела, что он улыбается, а глаза влажные.
– Я так и знал… – сказал он тихо.
Задерживать куколку в ладони Ул не стал, а осторожно положил ее в нарукавный карман. Затем моргнул и энергично, будто желая его смять, провел рукой по носу.
– Больше там ничего не было? – спросил он.
– Мелочь, – ответила Рина.
– В нашей работе мелочей не бывает! – строго сказал Ул.
Рина разжала ладонь.
– А, это!.. Так бы и сказала, что монеты! Оставь себе!
– Ну уж нет! По утрам не побираюсь! – И, непонятно на что рассердившись, Рина высыпала монеты на землю.
Ул присел на корточки. Рина кратко восторжествовала, но внезапно поняла, что вместе с мелочью высыпала и Обезьяна.
– Что это за мартышка? – спросил Ул.
– Дай сюда! – краснея, велела Рина и, ударив его ногой по руке, вышибла Обезьяна.
Потирая руку, Ул наклонился и удивленно посмотрел. Копеечная игрушка из прозрачного пластика, в которую насыпаются конфеты. Такие болтаются на кассе в любом супермаркете, где их назойливо пытаются всучить вместо сдачи.
– Чего ты?
– Ничего! – Рина убрала Обезьяна в карман.
Ул усмехнулся. Он не обиделся, что получил ногой по руке.
– Ты всегда такая колючая?
– Колючие – ежи.
– А ты не еж?
– Вообрази: нет. Мальчика от девочки не отличаем? Как минимум ежиха!!!
Ул принял уточнение к сведению.
– Как зовут?
– Екатерина… Рина…
– Даже не знаю, чего с тобой теперь делать, Рина-Катерина! Да, ввинтила ты всем шуруп в мозг!.. – проворчал он задумчиво. – Закладку ты в руках держала, а себе не взяла. Значит, получается, ты теперь шныр. А раз шныр – придется тебе со мной пойти.
– Никуда я не пойду! – решительно заявила Рина.
Ул ухмыльнулся, выстраивая всю ту же далекую от белизны стену зубов. Потом посмотрел на куртку, и улыбка его погасла.
– Разве я говорил: сразу? Зайди домой, отмойся. Через пару деньков я за тобой заскочу. Когда ты ее нашла? Сегодня?
Рина рассказала. Ул слушал, разглядывая свои заляпанные глиной высокие ботинки.
– Первый раз это не могло быть осенью, – сказал он, когда Рина замолчала.
– Почему? Где-то конец ноября… Холодно уже было.
– Шестое декабря. Сразу после снегопада. Именно тогда вернулся Эрих. Обожженный, с выбитым стрелой глазом.
– Эрих – пес?
– Не пес, – коротко ответил Ул.
Рина поняла, что про Эриха ей не ответят.
– Это куртка твоего погибшего друга?
Ул непонимающе посмотрел на нее:
– Разве я говорил что-то про друга? – Он наклонился и, выдернув саперку, тщательно очистил ее от земли.
– Что это за район? Какое тут метро?
– «Преображенская площадь». – Рина показала примерное направление.
– Ну все, Рина-Катерина! Счастливо отмыться!..
Ул сунул саперку под мышку и пошел. Для Рины это оказалось неожиданностью. Она не предполагала, что разговор вот так оборвется. «Ну и пусть валит!» – подумала Рина. Внезапно она заметила, что куртку он оставил лежать на покрышке, с которой уже познакомился ее лоб.
– Погоди! А это? – растерянно крикнула Рина.
Ул вернулся. Присел на корточки и провел ладонью по куртке. Рине показалось, он гладит умирающего пса, которого должны усыпить.
– Ну раз уж так вышло… Пусть останется у тебя! Я, конечно, небольшой спец во всех этих делах, но просто так наши куртки не находятся… В общем, она теперь твоя! – сказал он твердо.
Рина тоже склонилась над курткой. Теперь они вдвоем касались ее толстой, в складках кожи.
– А зачем пластины? – спросила Рина.
– Защитное усиление. До встречи! – Ул встал и пошел.
– Может, возьмешь мой телефон? – крикнула Рина, поняв, что он сейчас уйдет. И, возможно, насовсем.
Ул отмахнулся.
– Зачем мне твой телефон? У меня их много, – отказался он.
Ул сделал пару шагов к забору, потом обернулся и сказал:
– Ты тут спросила: был ли тот, кто погиб, моим другом?
– И?..
– Это была моя девушка. – Ул дернул пуговицы камуфляжки. Под ней Рина обнаружила такую же куртку.
Глава 5
Говорливый визит молчаливого старичка
Если человеку надо что-то объяснять, то ничего объяснять не надо. Чаще неспособность понять связана с нежеланием понять. Когда и если пробьет час, человек поймет все сам. Но вот если ты перестал терпеть, то это уже твоя вина.
Из дневника невернувшегося шныраКогда в комнате вспыхнул свет, Долбушин сел на кровати и рывком притянул к себе зонт. Полина не засмеялась, хотя это выглядело потешно. Заспанный взрослый мужчина в пижаме и с зонтом, будто в комнате протекает потолок.
– Вас спрашивают! – сказала Полина.
– Что ты здесь делаешь? Где Андрей? – хрипло поинтересовался Долбушин.
– Пытается не впустить.
– Кого?
– Того, кто вас спрашивает, – терпеливо пояснила Полина.
Долбушин поскреб ногтями щеку. Кожа у него сухая, с колкой светлой щетиной. Щетина почти не видна, но, когда глава второго форта чесался, гремела как иголки.
– Кажется, ты поладила с моим телохранителем. Он должен стрелять в каждого, кто входит, когда я сплю. Чем ты его подкупила? – сказал он недовольно.
– Показала, какую ошибку он делал, когда кроил брюки для лилипутов, – ответила Полина.
Долбушин закончил скрести щеку и ухмыльнулся.
– Тогда ясно, – сказал он.
Андрей, телохранитель Долбушина, был загадочной личностью. Он не имел ни собственного дома, ни семьи, ни прошлого, о котором ему хотелось бы говорить. Жил он в огромной квартире Долбушина, в собственной комнате, больше похожей на спортзал или тир.
Мрачный и нелюдимый, он имел три слабости. Первой были арбалеты. Второй – смотреть один и тот же боксерский матч тридцатилетней давности. Третьей – шить одежду для кукол. Кукол у него было две – мальчик и девочка. Андрей называл их «лилипутами», ссорился с ними и изредка, когда бывал не в духе, корчил им грозные рожи.
Долбушин и Полина долго переходили из одной комнаты в другую, пока не оказались у двери. Там телохранитель Долбушина отважно сражался с шумным старичком и двумя его пестро одетыми спутницами. Одна называла себя ассирийкой, другая – турчанкой. Ассирийка была из Средней Азии, а турчанка из Костромы. Среднеазиатскую звали Млада, а костромскую – Влада. Обе, с точки зрения продвинутого Белдо, были дилетантки. Баловались астрологией, гипнозом, вели шоу по телевидению. Однако Белдо больше всего забавляло, что обе по паспорту Вороновы и обе Семеновны, хотя и не родственницы.
– Дионисий Тигранович? – удивился Долбушин. – Сейчас три часа ночи!
– Без пяти четыре! А четыре – это утро. Значит, я пришел к вам утром! – щепетильно поправил старичок. – Вы впустите нас, Альберт? Я уже и так десять минут объяснялся с охраной в подъезде. Эти узкомыслящие люди отказывались с вами соединять, уверяя, что вы спите.
Долбушин кивнул телохранителю и молча проследовал в глубь квартиры. Белдо со своей вороньей стаей летел за ним. В пятой по счету комнате глава финансового форта остановился и опустился на диван. Он сидел на диване, опираясь на зонт, и даже в серой пижаме ухитрялся выглядеть величественно.
– Напрасно вы тут… э-э… угнездились! – ехидно сказал Белдо. – Собирайтесь, Альберт! Я должен вам кое-что показать!
– Ехать обязательно?
– Думаю, да. Это касается одного известного нам предмета… – Старичок перевел вопросительный взгляд на Полину. – Ей обязательно слушать?
– Она моя родственница. Со стороны фельдшера Уточкина, – резко сказал Долбушин.
Старичок опустил сладкие глазки. Его спутницы, как пасущиеся овцы, бродили по комнате и, восхищенно ахая, трогали безделушки. Влада потянулась к толстому кожаному альбому, но ледяная ручка зонта сгребла ее за запястье.
