Дмитрий Ольченко - Проделки лесовика
Идти по лесу стало тяжелее из-за прошлогодней листвы. Она устилала почву огромными искореженными кусками ржавой жести, наваленными друг на друга. Ступишь на один конец такого ошметка, а он возьми да и перевернись. Один раз кувыркнешься, второй, третий, десятый, а потом и надоест.
— А ты попробуй проползать под ними,— посоветовал муравей. Ему-то подобные препятствия были нипочем. Он легко бежал и по листьям, и под листьями.
— Хорошо тебе советовать!
— Вот чудак!— воскликнул муравей.— Становись на четвереньки и ползи.
— Я? На четвереньках?! Чего насоветовал, надо же! Да знаешь ли ты, что я не рожден ползать?
— Чего кипятишься?— спокойно заметил муравей.— Не хочешь ползать — не ползай. Я вот ползаю и не нахожу в этом ничего зазорного.
— В том-то и дело! Что не зазорно муравьям, очень зазорно людям. В конце концов, это вопрос чести и достоинства.
— Может быть. «Честь», «достоинство»— нам, муравьям, неизвестно, что это такое. Правда, я примерно представляю себе, что вы подразумеваете под этими словами. И одобряю. Человек — существо благородное. А уж какое оно исключительное, и говорить не приходится. Что ваше — то ваше. Не хочу спорить.
Юрку прямо распирало от гордости за весь человеческий род, к которому он принадлежал. Преисполненный гордости, которая незаметно переросла в гордыню, он самоуверенно шагнул вперед и тут же растянулся плашмя на покачивающемся дубовом листе.
— Мы почти у цели, — муравей помог Юрке подняться.— Уже чувствуется запах яблок... А под листьями тебе и вправду не надо проползать. Сейчас только я едва увернулся от жужелицы.
Они прошли еще немного, и тут перед ними возник огромный желтый шар, глянцево сияющий в солнечном луче.
— Что это?
— Яблоко,— ответил муравей.— Разве ты не узнаешь?
— Теперь узнаю. Ну и размерчик!
Х-Девятый подбежал к яблоку и попытался вонзить в него жвалы. Тщетно. Жесткая яблочная кожица не поддавалась.
— Надо найти другое яблоко, которое при падении разбилось. Их тут должно быть много,— сказал озабоченный муравей.
— Зачем другое?— спросил Юрка, раскрывая нож.
Яблоко возвышалось над ним неправдоподобно большое. Его теплую поверхность было очень приятно гладить. Обошел вокруг, не переставая удивляться. Облизнул губы — жажда напомнила о себе, и с хрустом вонзил лезвие ножа в глянцевую кожуру. В месте надреза набежала большая прозрачная капля яблочного сока, и Юрка приложился к ней губами. «Кислятина!» Дома он ни за что не стал бы его пить. Но выбирать не приходилось, не дома; пей, что есть. И он пил большими глотками. Когда живот стал как барабан, отвалился от яблока.
— Теперь можно жить! — он разлегся на желтом листке.
— Здесь нельзя лежать,— сказал муравей.
— Почему?
— Яблоню часто навещают черные дрозды, особенно теперь, когда ее плоды созрели. Я не уверен, что, увидев тебя, дрозд предпочтет яблочко.
— Не хочется вставать...
— Поторопись, дрозд может прилететь каждую минуту. Я видал, как ловко он склевывает гусениц.
— А я его дубинкой по башке!
— Ты опять забываешься,— упрекнул муравей.— Что твоя дубинка против его длинного острого клюва!
Преодолевая сонливость, Юрка с трудом поднялся. С каким удовольствием он сейчас поспал бы! Но если муравей говорит, что здесь опасно,— так оно, наверно, и есть.
— Куда же мы теперь пойдем?
— А куда хочешь — мы вольные бродяги!
— «Куда хочешь...» — повторил Юрка.— Я хочу домой.
— Жаль, это не от меня зависит, иначе ты давно был бы дома,— сказал муравей.
— Да, жаль...
— Но если бы это зависело от меня, я не знал бы, что делать.
— Почему?
— Потому, что ты сейчас и на человека не похож. Я имею в виду человека с нормальным ростом. Подумай сам, как бы ты встретился с родителями?
— И правда... Что же мне делать?! — воскликнул Юрка. Оказаться в таком виде перед родителями было немыслимо. Он представил себе, как отец возьмет его на ладонь, будто какого-нибудь жука... Нет, это невозможно. Лучше умереть!
— Надежда только на Лесовика,— сказал муравей.— Он тебя уменьшил, пусть сам и возвращает тебе прежний вид.
— Но кто его заставит? — спросил мальчишка и махнул рукой. Это был жест, полный отчаяния.
На поляну от лесной яблони они возвращались другой дорогой. Забрались в такие травянистые дебри, что Юрка спросил муравья, не заблудились ли они? Муравей ухмыльнулся и сказал, что с муравьями такого никогда не случается.
— Я приведу тебя к медвежьему уху. Есть такое растение с большими пушистыми листьями. Знаешь?
— Слышал,— сказал Юрка.— Оно цветет желтым.
Нижние листья медвежьего уха стлались прямо по земле. Они же были и самые крупные, потому что все последующие мельчали и возле цветочных метелок были совсем крохотные. Юрка ступил на нижний лист: «Похоже на одеяло из верблюжьей шерсти!» На листке покачивался опавший желтый лепесток. Юрка прошел по пружинящим волоскам и уселся на лепесток, будто в кресло.
— Тебе здесь нравится? — спросил муравей.
— Очень! — сказал Юрка.— Самая уютная гостиная в мире!
— А я не люблю ползать по этим листьям!
Муравью по мохнатым листьям медвежьего уха передвигаться было нелегко. Он застревал в тонких, длинных и вместе с тем упругих волосках. Но к Юрке он все же добрался и уселся рядом.
— Здесь хорошо читать стихи. Если хочешь — прочитаю,— сказал муравей.— Своим сородичам я не читаю. Не поймут.
— Не поймут или не оценят?
— И то и другое. Я, кажется, тебе говорил, что меня хотели выбраковать, когда обнаружили у меня склонность к художественному творчеству.
— Читай. Я с удовольствием послушаю.
Муравей вскинул голову и закатил глаза:
— На вырубке, где жесткий вейник
Под знойным ветром шелестит,
Уже который год стоит
Наш дом, наш славный муравейник.
А в нем с утра и дотемна
Кипит работа, занят каждый.
Важнее утоленья жажды,
Наверно, муравью она.
Мураш ее не выбирает,
Ни с кем о ней не рассуждает,
В нее он вовсе не влюблен —
С рожденья к ней приговорен.
Трудолюбивый, шустрый гном,
Сравненье с ним и людям лестно,
Он с детства знает свое место,
Не помышляя об ином.
Но вот чего я не пойму,
И что меня всегда смущает:
Никто никем не управляет,
А все подчинены — кому?
Какой находчивый Солон
Для нас придумывал закон
Так, что его нельзя нарушить!
Кто программировал нам души?!
Сообщество без иерархии —
Ему не стать ничьей мечтой.
Не диктатура, не анархия, не демократия...
Но что?!
Муравей покосился на Юрку. Юрка сказал: «Хорошие стихи. Волнуют. Правда, есть некоторые противоречия».
— Какие? — спросил муравей.
— Ты пишешь о сообществе без иерархии. А между тем в муравейнике есть и Матерь-повелительница, и совет маститых.
— Верно. Однако, Матерь называется повелительницей по древней традиции. Да и маститые никем не управляют. Толкутся вокруг Матери, занимаются болтовней, но кое-кто высказывает и дельные вещи... А вообще над твоим замечанием я подумаю.
Над краем листка показались тонкие муравьиные усики-антенны, затем появилась и лобастая голова. Это был Маститый № 3.
— Вот вы где! Насилу нашел! — воскликнул он дребезжащим голосом, поскольку пребывал в преклонном возрасте.— Ну, как дела? Что невесел, мой дорогой соплеменник?
X-Девятый смутился, как иногда школьник смущается перед учителем.
— Я случайно подслушал твои стихи. Недурно, недурно. «Не диктатура, не демократия, не анархия», значит?
— А что? — спросил Юрка.
— Машина, любезный. Машина!
Поэт подумал, что если среди муравьев появляются нестандартные типы, вроде его самого и Маститого № 3, значит, механизм наследственности дает осечку. Надо, решил X-Девятый, продумать: это к счастью, или, может быть, к несчастью? Наверное, к счастью. Ведь на свете нет ничего мудрее Природы, ибо все живущее рождено ею.
Маститый № 3 некоторое время сидел молча и смотрел в небо.
— Что ж, друзья, посидели, отдохнули, а теперь — за дело. Пора возвращаться в муравейник. Ты, дорогой наш гость, избавишь нас от Ломехузы и — скатертью дорожка.
— Хорошо,— ответил Юрка,— попытаюсь.— Он встал и поднял свою дубинку. Маститый ушел вперед. X-Девятый — за ним, а Юрка поплелся сзади. Ему не хотелось возвращаться в муравейник, очень не хотелось, да только слово надо держать, иначе грош тебе цена.
В зарослях терна они пошли в обход странной копны. Муравьи не обратили на нее внимания, но Юрка удивился — копна вроде как дышит. Пригляделся, зашел с другой стороны. Заяц! Притом плачущий!
— Что случилось? — участливо спросил мальчишка.— Почему ты весь в слезах?
