Джеймс Паттерсон - Эксперимент «Ангел»
— С добрым утром, Макс.
3— Привет, Газзи.
Восьмилетний мальчонка с еще слипшимися со сна глазами плюхнулся за стол. Я потерла ему спинку и клюнула поцелуем в макушку. Газзи, Газманом или Газовщиком он стал чуть не с младенчества. Что поделать, если у ребенка какая-то хрень с кишечником. Но предупреждаю — становиться от него надо только так, чтобы ветер дул от вас на него.
Газзи заморгал на меня своими голубыми громадными доверчивыми глазищами:
— А что на завтрак?
Его всклокоченные мягкие белокурые волосы похожи на пух только что вылупившегося утенка.
— Ммммм… сюрприз.
Сама-то я понятия не имела, чем накормлю свою братву.
— Я соку налью, — предложил Газман, и на сердце у меня потеплело. Он очень славный и хороший. Такой же хороший, как его младшая сестренка. Газзи и шестилетняя Ангел — единственные из нас родные брат и сестра. Но мы все равно все — одна семья.
Следующим в кухню приплелся Игги, тощий, бледный и сутулый. С закрытыми глазами прицельно рухнул на наш видавший виды диван. Слепота ему практически не мешает, разве только если мы мебель передвинем или что-нибудь в этом роде.
— Эй, Иг, — говорю ему, — проснись и пой! Завтрак проспишь.
Залезаю в холодильник в наивной надежде, что от сырости или по мановению волшебной палочки там что-то отыщется. Молока нет, масла нет, сыра нет. Чего только у нас нет! Короче, на завтрак или мюсли без молока, или яичница без колбасы. Пусть сами выбирают — у нас свобода.
Вдруг по спине у меня побежали мурашки. Резко выпрямляюсь и поворачиваюсь лицом к столу.
— Ты перестанешь когда-нибудь! — это Клык. Клык всегда появляется молча, точно черной тенью из пустоты. Он спокойно смотрит на меня, уже одетый, подтянутый, с аккуратно зачесанными назад длинными черными волосами. Он на четыре месяца меня младше, но на целых четыре инча длиннее.
— Перестанешь что… Дышать?
— Сам знаешь что. Пугать меня.
— Хватит вам препираться. Завтрак обещала, а где он? Давай, я сам яичницу сделаю, — Игги, лениво постанывая, поднимается на ноги.
Была бы я фемботкой,[1] меня беспокоило бы, что слепой парнишка шестью месяцами младше меня готовит лучше меня.
Но я не фемботка. И мне до фени.
Обозреваю кухню — завтрак на подходе.
— Клык, накрой на стол, а я схожу за Надж и Ангелом.
Девочки живут вдвоем в самой маленькой комнате. Одиннадцатилетняя Надж еще спит, запутавшись в простынях. Рот у нее во сне закрыт, и мне вдруг становится смешно: с закрытым ртом ее не узнать. Мы даже зовем ее иногда Надж-заткни-фонтан — все трещит и трещит целыми днями без остановки. И все у нее — О! Ах! Ух! — то ужасы, то восторги. Так что с закрытым ртом она на себя мало похожа.
— Эй, птичка, подъем, — говорю я, ласково встряхнув ее за плечо. — Завтрак в десять.
— Че? — непонимающе моргает Надж.
— Новый день приветствует тебя. Вставай и смело смотри ему в лицо!
Надж с трудом принимает скукоженное, но все же, с технической точки зрения, вертикальное положение.
В другой половине комнаты тонкий полог отделяет укромный уголок. Ангел всегда любила маленькие закуты, где можно свернуться клубочком. Ее кровать за занавеской похожа на гнездышко, полное плюшевых игрушек, книжек и всяческой одежки. С улыбкой отодвигаю занавеску.
— Э-э, да ты уже одета, — я наклоняюсь ее обнять.
— Привет, Макс, — поет Ангел, вытягивая из-под воротника белокурые кудряшки. — Застегни мне, пожалуйста, пуговицы.
— Поворачивайся, — я стягиваю половинки платья у нее на спине.
Я никому никогда не говорю, как я люблю Ангела. И я никого так не люблю, как ее, крепко-крепко, больше жизни. Может, это оттого, что я нянчила ее с пеленок, а может, лучше нее никого нет на свете.
— Это потому, что я твоя маленькая девочка? — спрашивает Ангел, обернувшись ко мне лицом. — Только ты не бойся, Макс. Я никому не скажу. Я тебя тоже крепко-прекрепко люблю. Она обнимает меня за шею и мокро и звонко целует в щеку. И я еще крепче прижимаю ее к себе.
Да, кстати, вот еще одно свойство Ангела. Она умеет читать чужие мысли.
4— Пошли сегодня собирать землянику, — предлагает Ангел, подцепив на вилку желток от яичницы, и настаивает, — она как раз уже поспела.
— Я с тобой, — с готовностью подхватывает Газман. В ту же секунду с ним от восторга случается одно из его всегдашних недоразумений.
— Газзи, опять! — Почему-то в этот раз он меня раздражает.
— Маску! Газовая атака! — вопит Игги, схватившись за горло в притворном удушье.
— Я поел, — Клык встает из-за стола и несет тарелку в раковину.
— Извините, — механически бормочет Газзи и продолжает есть.
— Пошли все вместе, — поддерживает Надж идею похода за земляникой. — Свежий воздух — это как раз то, что нам всем сейчас абсолютно необходимо.
— Ладно, пошли, — принимаю я окончательное решение.
День сегодня чудесный, ясный и безоблачный, первый по-настоящему жаркий день мая. Нагруженные бидонами и корзинками, мы наконец находим огромную поляну, усыпанную дикой земляникой.
Сияя, Ангел берет меня за руку:
— Если ты испечешь пирожок, я сделаю земляничные оладушки.
— Держи карман шире, испечет тебе Макс пирожок, — слышу я голос Игги. — Ты, Ангел, лучше меня проси. У меня вкуснее получится.
Я прямо подпрыгнула от возмущения:
— Ну, спасибо, приласкал ты меня. Я, конечно, не лучший на свете повар, но зато могу так наподдать — только держись! Так и заруби себе на носу!
Игги смеется, подняв руки вверх:
— Сдаюсь!
Щеки у Надж чуть не лопаются от сдерживаемого хохота. Даже Клык усмехается, а Газман этак хитренько на меня поглядывает.
— Это ты? — спрашиваю я Газзи.
Он улыбается во весь рот и невинно пожимает плечами, изо всех сил стараясь скрыть, как доволен своей проделкой. Газману было где-то года три, когда я поняла, что он может повторить любой звук или голос. Не сосчитать оплеух, которые надавали друг другу Игги и Клык. Газзи то Клыку скажет что-нибудь Иггиным голосом, то наоборот. И оба они сразу в драку. Им много не надо. Так Газман и использовал свой темный дар, мастерски и со смаком.
Вот тебе и еще одна чертовщинка — у каждого из нас она своя, но какая-нибудь заковыка обязательно есть. Ведь так жить интересней!
Рядом со мной Ангел цепенеет, и я, как в замедленной съемке, вижу, что рот ее раскрывается в оглушительном крике.
Секунду я в отупении смотрю на нее, а еще секунду спустя с неба на нашу поляну, как черные пауки, сыпятся здоровенные лбы с волчьими мордами и красными зверскими глазами. Ирейзеры!
И это теперь уже не сон.
5Времени думать не было. Джеб всегда нас учил: не раздумывать — действовать мгновенно. Бросаюсь на ближайшего ирейзера. Крутанувшись, четко спланированным ударом ноги вышибаю дух из его бочкообразной груди. Он выдыхает — ыых — и меня обволакивает таким зловонием, точно я стою у желоба сточной канавы, которую палит солнце.
Успеваю нанести еще один удар, и тут ирейзер чуть не надвое раскалывает мне голову. Похоже, я вышла из строя. Краем глаза вижу, что Клык держит оборону. Сначала один-на-один, а потом на него наваливаются еще двое, и все шесть когтистых лап прижимают его к земле.
Игги еще держится, хотя один глаз у него совершенно заплыл.
Не ощущая боли, поднимаюсь на ноги и вижу, что Газзи не шевелится, плашмя уткнувшись лицом в землю. Вот я уже рядом с ним, но тут двое ирейзеров скручивают мне за спиной руки, а третий нависает надо мной: красные глаза прыщут злобным возбуждением и по-волчьи оскален рот.
Не торопясь, он отводит руку назад, сжимает ладонь в кулак и изо всех сил бьет меня в живот. Мое тело разрывается от боли и, сложенное пополам, катится по земле.
Словно издалека я слышу крик Ангела и плач Надж.
«Вставай, да вставай же!» — твержу я себе, пытаясь втянуть в себя воздух.
Мы мутанты, а не люди и, как мутанты, много сильнее любого взрослого человека. Но и ирейзеры не люди. К тому же их больше, а нас меньше. Превратить нас в фарш — им раз плюнуть. С трудом поднимаюсь на карачки, стараясь на блевануть.
Мозг помутнел от ярости, но ярость же и подняла меня на ноги. Убью! Двое ирейзеров раскачивают Надж за руки и за ноги. Подкачнув посильнее, запускают ее в ближайшее дерево. Удар головой об ствол, короткий слабый крик, и она смятой тряпкой лежит на сосновых иголках.
С хриплым, булькающим кровью криком подлетаю к ирейзеру и изо всех сил сжимаю обеими руками оба волчьих уха. Барабанные перепонки лопаются, он вопит и падает на колени.
— Макс! — кричит Ангел срывающимся тонким голосом, брыкаясь в лапах ирейзера.
Рванулась туда. Перелетаю через лежащего без сознания Игги. На меня снова наваливаются двое. Я падаю, и тут же мне в грудь упирается мясистое колено. Задыхаясь, пытаюсь снова подняться и выбраться из тисков. Лицо мне накрывает тяжеленная лапа, и глубоко впившиеся в щеки когти медленно процарапывают рваные кровавые борозды. Пригвожденная ирейзерами к земле, с ужасом вижу, как трое оставшихся монстров заталкивают в мешок мою девочку, моего Ангела. Она плачет и кричит, и один из них наотмашь бьет ее в лицо.
