Зоман Чейнани - Школа Добра и Зла
— Повидаться с подругой, — ответила Софи.
— Почему ты дружишь с ведьмой? — спросил Рэдли.
— Она не ведьма.
— У неё нет друзей, и она дурнушка. Что автоматически делает её ведьмой.
Софи воздержалась от указания на то, что и Рэдли грозит подобная участь. Вместо этого, она улыбнулась, чтобы напомнить ему — она уже делает доброе дело, терпя его присутствие.
— Школьный директор заберет её в Школу Зла, — сказал он. — И тогда тебе понадобиться новый друг.
— Он заберет двух детей, — сказала Софи сквозь зубы.
— Другой будет Белль. Нет никого такой же хорошей, как Белль.
Улыбка Софи испарилась.
— Но я буду твоим новым другом, — сказал Рэдли.
— На данный момент, у меня полно друзей, — огрызнулась Софи.
Рэдли стал цвета малины.
— Ой, ну да…я просто подумал…
Убежал он как побитый пес.
Софи смотрела, как его всклокоченные волосы удалялись вниз с холма. «Ну, что же ты наделала», — думала она. Месяц добрых дел и натянутых улыбок, а теперь все коту под хвост из-за Рэдли. Почему было не осчастливить его? Почему нельзя было просто ответить:
— Я бы почла за честь иметь такого друга!
И подарить идиотское мгновение, которое он бы вспоминал на протяжении многих лет? Она знала, что это был бы разумный поступок, потому что Школьный директор, наверное, будет судить её почти как Святой Николай в ночь перед Рождеством. Но она не могла этого допустить. Она была красавицей, Рэдли — уродом. Только злодей станет его обманывать. Разумеется, Школьный директор все поймет.
Софи толкнула ржавые ворота входа на кладбище и почувствовала, как сорняки принялись царапать ей ноги. Она шла по холму с покрытыми плесенью надгробиями, беспорядочно высовывающимися из дюны мертвых листьев. Протискиваясь между темными могилами и прогнившими ветвями, Софи аккуратно считала ряды. Она никогда не смотрела на могилу своей матери, даже на похоронах, не собиралась смотреть и сегодня. Пройдя шестой ряд, девочка уставилась на плакучую иву и напомнила себе, где она будет завтра.
Посреди кучки могил стоял Могильный холм, 1. Дом не был заколочен или закрыт на засовы, как коттеджи на берегу озера, но это не делало его привлекательнее. Ступени, ведущие на крыльцо, светились зеленой плесенью. Мертвые березы и виноградные лозы протискивались между темным деревом, а крыша под резким углом, черная и тонкая, нависала, как ведьмина шляпа.
Поднимаясь по стонущим ступенькам, Софи постаралась не обращать внимания на запах — смесь чеснока и мокрого кота, и не смотреть на безголовых птиц, усыпавших собой округу, без сомнения жертв последнего.
Она постучала в дверь и приготовилась к перепалке.
— Убирайся, — раздался ворчливый голос.
— Разве так говорят с лучшей подругой, — пропела Софи.
— Ты не моя лучшая подруга.
— Кто же тогда? — спросила Софи, гадая, неужели Белль каким-то образом пробралась по её тропке на Могильный холм.
— Не твое дело.
Софи сделала глубокий вздох. Ей не хотелось еще одного инцидента, как с Рэдли.
— Агата, мы вчера так хорошо провели время. Я думала, что мы сегодня это повторим.
— Ты выкрасила мои волосы в оранжевый цвет.
— Но мы же все исправили, разве нет?
— Ты всегда проверяешь на мне свои мази и эликсиры, чтобы посмотреть их действие.
— А разве не для этого нужны друзья? — спросила Софи. — Чтобы помогать друг другу?
— Мне никогда не стать такой милой, как ты.
Софи попыталась подобрать какие-нибудь приятные слова, но она тянула слишком долго и услышала, как шаги затопали прочь.
— Это не означает, что мы не можем быть подругами! — отозвалась Софи.
С крыльца на неё зашипел знакомый кот, лысый и сморщенный. Она опять принялась колотить в дверь.
— Я принесла бисквиты!
Шаги затихли.
— Настоящие или сама испекла?
Софи отпрянула от подкрадывающегося кота.
— Воздушные и маслянистые, прямо как ты любишь!
Кот зашипел.
— Агата, позволь мне войти…
— Ты скажешь, что от меня воняет.
— От тебя не воняет.
— Тогда почему ты так сказала в последний раз?
— Потому что в последний раз от тебя воняло! Агата, кошачья рвота…
— Может он унюхал скрытые мотивы.
Кот обнажил когти.
— Агата, открой дверь!
Кот набросился на неё, метя прямо в лицо. Софи закричала. Между ними возникла рука, ударом отбросившая кота вниз.
Софи подняла глаза.
— Жнец извел всех птиц, — сказала Агата.
Отвратительный купол её волос выглядел так, будто их покрыли нефтью. Ее неповоротливое черное платье, бесформенное как картофельный мешок, не могло скрыть странно бледную кожу и выступающие кости. Глаза божьей коровки были навыкат на её впалом лице.
— Я подумала, мы сходим погуляем, — сказала Софи.
Агата прислонилась к двери.
— Все никак в толк не возьму, почему ты со мной дружишь?
— Потому что ты милая и забавная, — ответила Софи.
— Моя мама говорит, что я резкая, и брюзга, — сказала Агата. — Так что одна из вас лжет.
Она протянула руку к корзинке Софии, и откинула салфетку, чтобы обнаружить под ней сухое печенье без отрубей и без масла. Агата одарила Софи уничтожающим взглядом и удалилась в дом.
— Ну, так мы можем прогуляться? — спросила Софи.
Агата начала закрывать дверь, но потом увидела её унылое лицо. Словно Софи была вся в предвкушении от их предстоящей прогулки.
— Только быстро. — Агата прошла мимо неё. — Но, если ты ляпнешь нечто самодовольное или высокомерное, или мелкое, я выпущу за тобой из дому Жнеца.
Софи бросилась за ней вдогонку.
— Но тогда ведь я не смогу разговаривать!
Спустя четыре года, наступила страшная одиннадцатая ночь одиннадцатого месяца. По окончании солнечного дня, площадь кипит подготовкой к прибытию Школьного директора. Мужчины заточили мечи, расставили ловушки, и установили ночных стражей, пока женщины выстроили детей и хорошенько над ними поработали. У красавиц были отрезаны волосы, зубы вычернены, а одежда разодрана в лохмотья; неказистые на вид отмыты до блеска, укутаны в яркие цвета и закрыты вуалью. Матери умоляли своих прилеженок ругаться или избивать своих сестер, худшие были подкуплены молиться в церкви, в то время как остальные пели деревенский гимн: «Блаженна будь Обыкновенность».
Страх превратился в заразное поветрие. В полутемном переулке мясник с кузнецом обменивали книжки со сказками на подсказки, как спасти их сыновей. Под покосившейся башней с часами две сестры перечисляли имена сказочных злодеев в поисках прототипов. Группка мальчишек приковала себя друг к другу, а несколько девчонок спрятались под школьной крышей; из-за кустов в маске выскочил ребенок, чтобы напугать свою мать, за что тут же отхватил подзатыльник. Даже бездомная карга ожила, прыгая перед скудным огнем, каркая:
— Сжечь сказки! Сжечь их все!
Но никто не послушался и никакие книги не сжег.
Агата вытаращилась, не веря своим ушам.
— Да как это весь город верит в эти сказки?
— Потому что они взаправдашние.
Агата остановилась.
— Ты же не можешь на самом деле верить, что легенда правдива.
— Ну конечно же, я верю, — ответила Софи.
— Что Школьный директор похищает двоих детей, забирает их в школу, где одного учат Добру, другого — Злу, и они попадают в сказки?
— Именно так.
— Скажи, если увидишь печь.
— Почему?
— Хочу засунуть туда голову. И чему именно, скажи на милость, учат в этой школе?
— Ну, в Школе Добра, учат мальчиков и девочек, как я, как стать героями и принцессами, как справедливо править королевствами, и как найти свое «Долго и Счастливо», — объяснила Софи. — В Школе Зла, тебя научат, как превращаться в злобных ведьм и горбатых троллей, как накладывать проклятья и плести злые чары.
— Злые чары? — хихикнула Агата. — Кто до этого додумался? Четырехлетка?
— Агата, доказательства в книгах-сказках! На картинках пропавшие дети! Джек, Роза, Рапунцель — у них всех есть свои сказки…
— Ничего я не вижу, потому что не читаю тупых сказочек.
— Тогда почему у тебя стопка книг рядом с кроватью? — спросила Софи.
Агата сердито насупила брови.
— Слушай, кто вообще это сказал, что книги взаправдашние? Может это проделки книготорговцев. Может Старейшины отпугивают нас от леса. Каким бы ни было объяснение — это не Школьный директор и не злые чары.
— Так кто же ворует детей?
— Да никто. Каждые четыре года, два идиота уходят плутать в лес, в надежде испугать своих родителей, только для того, чтобы заблудиться или стать добычей волков, и, как там говорится, легенда продолжает жить.
— Это самое дурацкое объяснение из всех, что мне доводилось слышать.
