Деби Глиори - Чисто убийственный бриллиант
— Заклинаю всем святым! — завизжал Мальволио, лихорадочно осеняя себя крестом. — Изыди!
Пандора не заставила себя упрашивать. Вдавив тумблер, она исчезла.
СМЕРТЬ В СЕМЬЕ
Приглушенный звон фарфора и растущее подозрение, что в спальне он не один, помогли Титусу вынырнуть из забытья одной из самых тяжелых ночей в его жизни. Пропутешествовав полночи из одного кошмара в другой, он провел предрассветные часы, стискивая подушку, широко раскрыв глаза и твердо намереваясь не закрывать их, дабы не дать вернуться снам, полным жуткой смеси примитивного ужаса и привычных домашних деталей. Как жаль, что он оказался лишенным бездумного утешения компьютерных игр с тех самых пор, как его лэптоп вступил в гнусный союз с чем-то до ужаса отталкивающим. Только когда уже солнце начало свое медленное восхождение над Лохнагаргульей, Титус наконец провалился в глубокий, блаженно лишенный сновидений сон. И сейчас, заспанный и заторможенный, он не сразу смог оценить всю щедрость дара, предлагаемого Пандорой. Титус с трудом сел, протирая глаза и широко зевая.
— Доброе утро, Титус. — Пандора поставила накрытый поднос на стопку компьютерных руководств, громоздившихся на тумбочке, и начала распахивать шторы.
— Не так быстро, свет слишком яркий, — простонал Титус, чувствуя, как болезненно сужаются зрачки. Не обратив на его слова внимания, Пандора вернулась к тумбочке, чтобы налить чашку чая и вручить ее брату.
— Я приготовила тебе двенадцать тостов, в тарелке — омлет и восемь ломтиков хорошо прожаренного бекона, два печеных помидора, четыре горячих круассана, две малиновые булочки от миссис Маклахлан, немного свежевыжатого апельсинового со…
— Погоди, — перебил ее Титус. — С чего это вдруг? Что случилось? Ты ведь никогда не приносила мне завтрак в постель. Вчера ты вообще обращалась со мной так, будто я что-то такое, во что ты случайно вступила, а сегодня… — Он помахал рукой над заманчиво дымящимся завтраком.
— Ешь, Титус, а то остынет, — мягко ответила Пандора.
— Ты что, насыпала туда яд? И поэтому такая добренькая, да? Ты надеешься, что сначала похихикаешь над моим дергающимся телом, а потом кинешься к моим адвокатам с известием, что в связи с моей непредвиденной кончиной ты теперь законная наследница дедушкиных миллионов… — Титус поддел вилкой отлично прожаренный ломтик бекона и вздохнул. Он не мог устоять. Еда испускала райское благоухание, солнце заливало спальню, а Пандора выглядела так, словно ее распирали интереснейшие новости.
— Ммирр? — промурлыкал Титус набитым круассаном ртом, обильно посыпая одеяло крошками.
— Поэтому я и здесь, — объяснила Пандора. — Хотела извиниться за то, что была такой… противной вчера.
— Ллдно, — неразборчиво ответил Титус. — Я тоже был хорош. Злорадствовал и травил тебе душу, когда не смог объяснить про те идиотские письма.
Пандора потянулась за куском тоста. Она вдруг почувствовала, что смертельно голодна.
— Если я пообещаю на этот раз слушать как следует, расскажешь мне еще раз? А взамен я расскажу тебе, что я нашла в спальне миссис Маклахлан.
Титус отложил вилку; его внезапно пробила дрожь. С тех самых пор, как он прочел эти потусторонние сообщения, он прилагал максимум усилий к тому, чтобы между ним и письмами была дистанция как можно большего размера. К сожалению, попытки опустить железный занавес и забыть все, что ему довелось увидеть, оказались абсолютно бесплодными, и кошмары прошлой ночи с беспощадной наглядностью продемонстрировали всю тщетность сопротивления. К собственному стыду, он заметил, что вновь схватился за вилку и сжимает ее, словно оружие. Воспользовавшись ею по назначению, Титус пронзил помидор и целиком засунул его в рот. Брызгая соком, он начал объяснять, что же, по его мнению, произошло в картографической комнате.
* * *Десять минут спустя оба, дрожа, стояли перед лэптопом. Картографическая комната, в которую никто не заходил с момента вчерашнего бегства Титуса, выглядела настолько обыденно, что на какое-то мгновение он задумался, а не приснилось ли ему все это? В комнате было холодно, но здесь было холодно всегда, из-за чего обитатели дома редко отваживались посещать ее, предпочитая относительный комфорт библиотеки, кухни или любой другой из девяноста четырех комнат Стрега-Шлосса. Стены были увешаны картами, в основном того периода, когда картографы чертили и раскрашивали их с таким наплевательским отношением к географической точности, что это лишь с очень большой натяжкой подпадало под понятие «художественная вольность». Было и несколько совсем древних карт, на которых просто вопиющая приблизительность картографической точности была замаскирована пышными украшениями, призванными отвлечь внимание от недостатков. Страшные морские змеи выныривали из океанов, на волнах красовались витиеватые письмена, сообщавшие о том, что «здесь водятся монстры», а вокруг тонко очерченных горных пиков плотным строем летели драконы. Самые красивые карты висели в массивной золоченой раме над пустым камином. Как гласило семейное предание, они были нарисованы на пергаменте одним из предков, чья страстная любовь к полетам на воздушных шарах объясняла относительную точность его чертежей.
Пока Титус пытался оживить захворавший лэптоп, Пандора рассматривала миниатюрный план Стрега-Шлосса и его окрестностей, отметив про себя наличие парка, спускавшегося к Лохнагаргулье. Не в силах различить микроскопические слова в самом низу картинки, под проливом Мойр Очоун, она обернулась за помощью к Титусу. И как раз в этот момент лэптоп вернулся к жизни.
Титус вздрогнул и схватил сестру за руку.
— Оно все еще здесь… — Его срывающийся голос выдавал удушливый страх, охвативший Титуса.
— Что означает этот маленький конвертик? — спросила Пандора. — Вот этот, который то появляется, то исчезает?
— Он… он… он сообщает, что пришла еще почта, — простонал Титус. — Боже, опять. Пожалуйста, Пан, пойдем отсюда. Оставим его здесь. Это была очень плохая идея… — Но пока он произносил эти слова, его пальцы автоматически тронули мышку. И, не успев сообразить, что делает, Титус передвинул курсор на конвертик и нажал ENTER.
ВАМ СООБЩЕНИЕ, — проинформировало диалоговое окно, на его месте тут же возникло другое, сообщившее, что лэптоп самостоятельно загружает не только входящую почту, но и приложение, которое поможет прочитать ее.
— Мне нехорошо, — захныкал Титус, прикрывая глаза, и попытался встать.
— Ой, посмотри, какая прелесть, Титус. — Игнорируя страх, охвативший брата, Пандора прилипла к изображению, заполнившему экран. — Это реклама фильма, — констатировала она, подталкивая Титуса локтем. — Подвинься, мне плохо видно.
По глади монитора плыли готические буквы, складывавшиеся в слова: «СКОРО НА ЭКРАНАХ».
— Что такое? — у Титуса отвисла челюсть — на экране появился смутно знакомый, но при этом совершенно чуждый вид. — Кладбище в Окенлохтермакти, — произнес он бесцветным голосом. — Как в моем сне прошлой ночью…
Надпись исчезла, комнату заполнил звук шуршания шин по гравию. Окаменевший Титус смотрел, как на экране…
цепочка черных машин подкатывает к воротам кладбища Окенлохтермакти и останавливается, не глуша моторы, пока водитель первой машины ведет переговоры со стариком-привратником. Тот, сняв свою войлочную шапку из уважения к покойнику, поднимает глаза к хмурому небу.
— Чему быть, того не миновать, — замечает он, наваливаясь всем телом на ржавые железные ворота и мучительно медленно распахивая их под аккомпанемент скорбного металлического скрипа. Прикрепив створки к каменным колоннам, он отходит в сторону и, склонив голову, пропускает похоронную процессию.
— Ужасть как жалко, — бурчит он своим ботинкам. — Бедные пострелята, без папаши остались…
— Господи, Титус, — выдохнула Пандора. — Какая прелесть эти компьютеры!
Первая машина въезжает в ворота, отягощенная скорбным грузом в виде двух распорядителей похорон и их упакованного клиента. Один из венков из белых лилий, в которых утопает гроб, падает с катафалка и катится по дороге. Привратник чихает и простодушно вытирает нос рукавом, пропуская вторую машину. Крупный план салона машины.
— Омерзительный старик, — бормочет женщина, сидящая сзади. — Дайте ему это, будьте добры, — она достает бумажный платок из коробки, лежащей у нее на коленях, и передает его водителю. Откинувшись на сиденье, она смотрит сквозь тонированное стекло на ряд могильных плит, растянувшихся по всему холму, самые удаленные из которых сливаются с серым зимним небом. Сидящая рядом женщина помоложе сдавленно всхлипывает и не может сдержать рыданий.
