Розмари Уэллс - На синей комете
Папа покачал головой:
— Оскар, вознаграждения нам никто не даст. Все сроки прошли. Полиция уже не станет заниматься этим делом. О нём давно забыли. И вообще, в мире идёт война. Америка тоже воюет.
— Какая война? С кем?
— Японцы атаковали Пёрл-Харбор.
— А где это? И что… значит, мы воюем с японцами? — Дома, в Кейро, я знал одного японца, мистера Киношуру. Он торговал газировкой. — Па, но японцы — хорошие люди. Зачем они это сделали?
— Вся Калифорния в панике, — продолжал отец. — Люди боятся, что японцы вот-вот нападут отсюда, с океана, и начнутся бомбёжки. Все молодые ребята идут на войну — кто в армию, кто на флот. — Папа вдруг побледнел. — О, Господи… — пробормотал он.
— Что такое, пап?
— Оскар, нам надо вести себя крайне осторожно. Объявлена всеобщая мобилизация. Призывают всех подряд. Как раз на прошлой неделе был рейд по фруктовым плантациям, забрали всех молодых сборщиков, не укрылся никто. И тебя заберут, глазом моргнуть не успеешь.
— Но мне всего одиннадцать лет!
— Вот именно. Будь тебе двадцать один, я бы сам тебя благословил. Страну надо защищать. Но пятикласснику на войне делать нечего.
Он смотрел на меня с сомнением, начиная верить в невозможное. Он такой, я хорошо его знал. Рассудок твердил ему, что верить нельзя, но что-то — наверно, интуиция — подсказывало, что я говорю правду.
Папа дал мне свою старую рубашку, кепку с эмблемой «Джон Дир» и комбинезон. Всё это сидело на мне лучше, чем Сириловы обноски, но даже папины вещи были мне тесноваты. Потом папа тоже оделся, и мы с ним поехали к нему на работу — из Бёрбанка в Тарзану. Там, на цитрусовом ранчо «Тип-топ», мы проверяли, как работают моторы тракторов и другой техники, которую папа продал владельцам этого ранчо и всех соседних ферм в округе. Мы меняли клапаны на старом механическом сборщике плодов, проверяли ходовую часть. Папа не отпускал меня ни на шаг, словно боялся, что меня похитят. И то и дело знакомил меня с разными людьми: одни заканчивали смену, другие начинали. Все они были с юга, из приграничных районов Мексики, и по-английски не понимали, но папа за эти годы, похоже, навострился болтать по-испански. Эти люди общались со мной как со взрослым, а не как с ребёнком, и это было непривычно. И вообще, мне не хотелось быть большим, пусть даже большим и сильным, как Голландец. Одиннадцать лет — в самый раз.
Когда в середине дня на плантацию приехал хозяин ранчо, отец предупредил, что на глаза ему лучше не показываться.
— Постарайся затесаться в толпу сборщиков фруктов. Притворись, что ты мексиканец. И не говоришь по-английски. Старик Тип-топ тебя не заметит.
Но старик Тип-топ меня заметил.
— Эй, рыжий, пойдём-ка со мной в контору, — велел он. — Сними кепку. Ага, никакой ты не сборщик фруктов! Я обязан сообщить о тебе в призывную комиссию, поскольку бумаг у тебя нет, а призыву ты по возрасту подлежишь. Вот ведь какая штука. Кстати, слышишь, вербовщики подъезжают на джипе…
— Это мой сын, — принялся объяснять папа, когда мы пришли в контору. — Он просто в гости приехал.
— Если у него все бумаги исправны, отчего ж не погостить? — Мистер Тип-топ хмыкнул и отправился осматривать сады.
В этот момент, распахнув стеклянные двери конторы и шумно топая, вошли двое военнослужащих в наглаженной форме цвета хаки. Козырнув, они сказали отцу: «Говорят, у вас на ранчо есть сборщики фруктов, имеющие американское гражданство». И тут они заметили меня. Человек с сержантскими нашивками на рукаве прямо-таки не сводил с меня глаз. Смотрел и смотрел, будто я — шоколадный коктейль со взбитыми сливками и вишенкой наверху.
— Не смотрите так, — сказал я. — Мне только одиннадцать лет.
— Да-да, это чистая правда, — подтвердил папа. — С виду он взрослый, но учится в пятом классе.
Военные переглянулись и подмигнули друг другу.
— Дурачком прикидывается, — сказал сержант. — От службы отлынивает. Чего только эти уклонисты не придумают. Некоторые набивают в ботинки мокрую промокашку. Вроде как температуру нагнать можно. — Он ухмыльнулся. — Ты сам-то откуда будешь? — обратился он ко мне.
— Из Иллинойса. Город Кейро.
— A-а… с озёр. Ты там состоишь на учёте в призывной комиссии?
— В призывной комиссии? Нет. Зачем? — Я искренне изумился. — Я же только в пятом классе учусь. Ещё я младший помощник пономаря в церкви Девы Марии Скорбящей.
— Это непростая, долгая история… — начал объяснять папа.
— История ваша ясная, как дважды два, — прервал его сержант. Его напарник, капрал, что-то записал и вдруг, схватив меня за руку, провёл по пальцам пропитанной чернилами губкой. Потом прижал пальцы к листу белой бумаги.
— Есть отпечатки, сержант! — объявил он, засовывая листок в отдельную папку. А потом сказал мне: — Всё, приятель. Тебе осталось напиться да попрощаться со своей девушкой. Мы вернёмся в понедельник, ровно в полдень. Будь готов. Пошлём тебя убивать фрицев.
И они, шумно топая, вышли из конторы и уехали. Мы тоже вышли на улицу.
— Кто такие фрицы? — спросил я у папы.
— Немцы, — ответил он. — Мы с ними тоже воюем. В Европе.
Я удивился:
— С немцами? Вроде на прошлой войне мы с ними разобрались навсегда.
— Они воспрянули духом. Там правит сейчас один безумец, Гитлер. Он всю эту войну и затеял. Гитлер и его дружок-итальянец, Муссолини. Да, представляешь, итальянцы тоже воюют. В мире всё это называют Второй мировой войной. Оскар, тебя надо срочно спрятать.
— Папа, мне ведь правда одиннадцать лет. Я же не шучу.
— Медлить нельзя, Оскар. Но я пока не знаю, где тебя спрятать и как спасти. Может, придётся просто исчезнуть из города и скрыться где-нибудь в горах Монтаны. А там, глядишь, и война кончится.
— Пап, есть идея! — воскликнул я. — Садись в пикап и слушай.
Папа сел за руль совершенно удрученный. Нахмурившись и откинувшись на поскрипывающую кожаную спинку, он смотрел вдаль, словно надеялся, что ответ ему явится свыше. Мотор он не заводил — не знал, куда ехать.
— Папа, я знаю, про поезда ты мне не веришь. Ну, про то, как я прыгнул в макет и на двух поездах добрался до Калифорнии…
Он издал слабый звук — не то вздохнул, не то усмехнулся. И, покачав головой, произнёс:
— Тебя перемелет эта чудовищная мясорубка, Оскар. Ты пропадёшь, если я не успею тебя спрятать.
— Папа, можешь меня выслушать? Ну, пожалуйста!
— Хорошо, Оскар. Я слушаю. — Папа поглаживал ручку переключения передач.
— Нам надо найти макет с поездами. — Я пытался говорить разумно и убедительно. — Если у меня получилось один раз, получится и во второй.
— Что ты имеешь в виду?
— Я смогу снова сесть в поезд и вернуться в старое время. В тридцать первый год. Если получится и если я найду этих грабителей, мы с тобой разбогатеем. А до войны будет ещё далеко. Ты сможешь вернуться домой в Кейро, мы выкупим наш дом и даже поезда. Для этого надо найти хороший макет фирмы «Лайонел».
— Но сейчас сорок первый год, Оскар. Тридцать первый остался в прошлом.
— Нет, папа, всё не так. Все года находятся по берегам одной реки. Они существуют одновременно. Так считает профессор Эйнштейн.
— Какой профессор?
— Неважно, пап. Ты мне просто поверь. Поверь и помоги найти макет. Я попробую прыгнуть. Если мне всё удастся, если я вернусь в тридцать первый год, то всего, что происходит сейчас, уже не будет! Ни ранчо мистера Тип-топа, ни твоей одинокой жизни на съёмной квартире. И плакать ты по ночам не будешь.
Папа снова покачал головой.
— Это невозможно, мой мальчик. Человек не может сесть в игрушечный поезд.
— Папа, я это уже делал. И снова сделаю. Я просто положу голову на край макета и представлю, что я такой же маленький, как оловянные человечки на платформе.
Как только мне покажется, что поезда настоящие, всё и произойдёт. Я вернусь в Кейро и первым делом пойду в банк. Там я наверняка припомню лица и имена тех подлецов. Их арестуют, и мистер Петтишанкс выдаст мне десять тысяч долларов. Понимаешь? Ты тут же приедешь домой. И даже лысым не будешь! Ты будешь прежним, а волосы выпадут позже, намного позже.
— Оскар… — Голос у папы дрогнул.
— И мы опять будем вместе. Нам не придётся расставаться.
Папа потёр глаза и вздохнул.
— Ну как же не придётся, Оскар? В том-то и беда, что мы с тобой в любом случае расстанемся. Не успел я обрести давно потерянного сына, как жизнь нас опять разлучает. Случилось удивительное, непостижимое чудо, Бог вернул мне тебя, но тут же решил отобрать. — Таким же глухим и безнадёжным голосом папа говорил, когда продал наши поезда. И тут он добавил знакомую фразу: — Я слышу вой волка, вон там, в горах…
— Пап, давай лучше искать поезд, — перебил его я. — Надо хотя бы попробовать. Не сработает — спрячемся в Монтане, как ты предлагаешь.
Папа вытер руки о штаны. Машина резко тронулась с места.
