Владислав Крапивин - Тополиная рубашка
Тяжелое кольцо упало и больно стукнуло меня по ноге.
— Сыночек ты мой, — тихо сказал старик.
А позади, где остался Хозяин, я услыхал тоскливый, затихающий вой...
Старик легко поднял меня. На траву упало несколько лоскутков — остатки моей тополиной рубашки...
— Куда же тебя, родной ты мой? К доктору надо бы, а как среди ночи...
— К Насте, — пробормотал я. — Она вылечит...
Потом помню только Настины теплые пальцы и сиплый шепот Глафиры:
— Ты, само главно, кровь останови. В ём и так кровушки-то всего как в пташке...
И бубнящий голос Степаниды:
— Я лунную травку замешала, чтоб зараза никакая в его не попала, микробы всякие...
Боль поутихла, но совсем не прошла. До конца вылечить меня так быстро не могло, видно, никакое колдовство. А может, как порвалась ржавая цепь Хозяина, так ведьмы потеряли волшебную силу?
И уже дома, в постели, я сквозь сон ощущал, как ноют мои ссадины и порезы...
ПОСЛЕ СКАЗКИ
Мама утром увидела, во что превратился мой костюм, и взялась за голову. Она даже не ругала меня, а только повторяла:
— Это не ребенок, а ужас. Это где же так надо носиться, чтобы изодрать все в клочья? Уму непостижимо...
Я лежал под натянутым до носа одеялом и виновато бубнил, что мы с ребятами лазили на свалке и я застрял в колючей проволоке.
— Неужели свалка — подходящее место для игр? — печально спросила мама. — Ты ведь не только одежду мог изорвать, но и сам исцарапаться. Ты цел? Ну-ка...
Она дернула с меня одеяло и опять взялась за голову.
Потом она мазала меня тройным одеколоном и бинтовала. Я терпел, только шипел сквозь сжатые губы. Наконец лечение кончилось, и мама велела мне весь день сидеть дома. Не в наказанье, а просто другого ничего не оставалось: куда я пойду такой изодранный и запеленутый, как мумия?
Что же, я сидел и вспоминал ночные приключения. И разные были во мне чувства. Гордость была, потому что я победил Хозяина. Радость была, потому что ржавые люди теперь все расколдованы и могут жить по-человечески. И грустно было, что летать больше не смогу. Неужели никогда не смогу?
А может быть, ведьмы что-то придумают и помогут мне?
Но тополиного пуха для пряжи теперь нет и не будет до нового июня. Целый год ждать! Да к тому же я догадывался, что Настя, Глафира и Степанида уже и не ведьмы. От ржавой неволи избавились, но и волшебство, наверно, потеряли...
Ладно. Все равно их надо навестить. Узнать, как идет их вольная жизнь. Спасибо скажут — и то хорошо. А может, хотя бы их мазь для царапин сохранила волшебную силу?
Кое-как я дождался полуночи. Выбрался в окно и двинулся по огороду. Шел я без опаски, потому что привык: в это время все крепко спят. И я ужасно перепугался, когда за кустами смородины кто-то заверещал и кинулся от меня напрямик через гряды.
Я упал на четвереньки в ботву и лишь спустя минуту догадался, что это была Нюра. По визгу догадался. Она, видимо, шла от уборной, увидела меня в бинтах и решила, что это мертвец или привидение.
Теперь своими воплями она перебудит весь дом! Пришлось возвращаться через окно в постель.
Нюра, однако, никого не разбудила. С полчаса я слышал сквозь заколоченную дверь, как она постанывает и стучит зубами на своей лежанке, потом опять стало тихо. Я поднялся...
На этот раз я добрался до бани без приключений. Оконце не светилось. В бане было пусто. Исчез дощатый стол, исчезли прялки, ткацкий станок, швейная машина. Это я определил на ощупь, потому что стояла темнота. Луна пряталась за тучами, а лампочка не зажглась, сколько я ни щелкал выключателем.
На мой робкий оклик никто не отозвался.
Сразу, отчетливо и полностью понял я, что сказка кончилась. И даже показалось, что ничего не было: ни ведьм, ни тополиной рубашки, ни Хозяина. Может, я все придумал, а теперь просто так пришел сюда? Я готов был поверить в это, да только откуда бинты и ноющие царапины?
Впрочем, к утру царапины перестали болеть и засохли. Бинты я размотал. Правда, пришлось натянуть длинные штаны и раскатать рукава у ковбойки, потому что выглядел я все-таки ужасно ободранно. Маму я убедил, что совершенно здоров, и помчался к друзьям на улицу Герцена.
Там, во дворе, я увидел Вовку Покрасова, Тольку Петрова, Амира и еще нескольких ребят. Был среди них и Лёшка Шалимов. Оказалось, его пригласили, чтобы он помог решить сложный вопрос: как достать из развилки тополя Вовкин самолет. Вовка соорудил модель из дранок, бумаги и резины, и они с Толькой пустили эту штуку из окна Толькиной квартиры, со второго этажа. Самолет сделал вокруг тополя вираж и застрял в разветвлении ствола. В таком месте, куда никому не удавалось добраться.
Когда я подошел, все обрадовались:
— Ура, Славка достанет!
Лёшка хлопнул меня по спине и сказал:
— Давай проявляй свои способности.
Я покачал головой:
— Не могу.
Толька Петров сразу разозлился:
— Почему не можешь? Надорвешься, что ли?
Я понимал, что хитрить бесполезно. И сказал сразу:
— Всё, ребята. Отлетался я. Больше уже никогда не смогу.
Они сразу поняли, что это всерьез.
— А что так? — сочувственно спросил Вовка Покрасов.
Ответить я не сумел, потому что заскребло в горле и защипало в глазах. Чтобы этого не заметили, я запрокинул лицо и стал смотреть на застрявшую модель. Ее растрепанный хвост косо торчал из развилки. А на тополе трепетали и тихонько лопотали о чем-то листья... А может, они мне что-то лопотали? Может, сказать хотели что-то, утешить? Наверно, так и было! Это же мой тополь, в моей крови капелька его сока! Значит, он меня понимает...
— Подождите, парни, — сипловато от подступивших слез сказал я. — Отойдите пока... Я попробую...
Они, конечно, ничего не поняли, но послушно отступили от меня и от тополя, а я шагнул к стволу, погладил бугристую кору. Даже щекой к ней прижался. И прошептал:
— Ну зачем тебе этот самолет? Отдай... Вовка с Толькой делали, старались... Ну, пожалуйста...
Может, и правда тополь услышал и встряхнулся. А может, ветер дунул покрепче. Похожая на крылатую табуретку модель вывалилась из развилки и с треском приземлилась у крыльца.
— Ну и дрова, — сказал Лёшка Шалимов. — Стоило из-за такой развалины шум подымать...
Вовка и Толька ответили, что им и такая модель хороша, а кому не нравится, пускай делает сам. Дровами обзывать каждый может, а вот смастерить что-нибудь...
Они понесли свою летающую табуретку ремонтировать, почти все ребята пошли за ними, а Лёшка и я сели на крыльце.
Лёшка поглядел на меня сбоку и спросил осторожно:
— Так что с летаньем-то с твоим? Разучился, значит?
— Не в том дело, что разучился. Просто рубашка изорвалась. Ну, та, с листиками. А я только в ней мог...
— И починить нельзя?
Я помотал головой.
— Ну, ничего. Все же ты кое-что успел, — сказал Лёшка. Он был мудрый человек. — Другие всю жизнь проживут, а взлететь ни единого разика не могут. А ты вон сколько летал. Что было, то было...
И мне стало гораздо легче. Даже веселее. В самом деле, подумал я, мне повезло. Я летал. Это было, и эту частичку жизни, эту сказку у меня никто не отнимет, потому что я всегда ее буду помнить... Конечно, я не так четко это думал, как пишу сейчас. Но все равно я это чувствовал.
"А может быть, и еще когда-нибудь удастся полетать", — сказал я себе в утешение.
— А может быть, и еще когда-нибудь полетаешь, — сказал Лёшка. И я был ему очень благодарен.
Жизнь побежала, как прежде. Обычная летняя мальчишечья жизнь: с купаньем, с футболом, с вечерними играми в мушкетеров и сыщиков-разбойников. Приходилось, конечно, и в магазинных очередях стоять, и на рынок ходить за картошкой, и с Леськой нянчиться (а он вредный такой рос, паршивец). Но все-таки свободы мне хватало. Как убегу в середине дня в дяди Борин двор под тополем, так и живу там до сумерек.
Правда, сумерки теперь наступали раньше: незаметно подобрался август. Был он нежаркий, но солнечный, с ласковым теплом, с паутинками в тихом воздухе. Листья тополя начали кое-где желтеть и подсыхать по краям. Но это было еще лето!
В один из таких дней к нам в город приехал театр из Тобольска. Для ребят он показывал "Снежную королеву". Спектакли шли в летнем павильоне, в саду напротив городской библиотеки.
Я у мамы выпросил трешку, но билеты в кассе оказались распроданы. Мы с Вовкой, Толькой и Амиром грустно сидели на лавочке под березами и смотрели на счастливчиков, которые показывали контролерше синие билетики и проходили внутрь.
— Может, попробуем "на протырку"? — предложил Амир.
— Ага, попробуй, — сказал Вовка. — Вон какая ведьма сидит...
Контролерша была хмурая, толстая, в очках и надвинутом на лоб платке. При слове "ведьма" меня будто подтолкнули. Я пригляделся. На мясистом лице контролерши торчали коричневые волосатые бородавки. Сердце у меня стукнуло.
