Владислав Крапивин - Полосатый жираф Алик
— Обитателей, — подсказал Доня.
— Ц-да. Других нету. Мелочь только.
— Ну… — еще неуверенней сказал Минька, — можно ведь и одним жить. Пока… А потом мы, может быть, тут сделаемся взрослыми. И тогда… — Он порозовел.
Все поняли, что хотел сказать простодушный Минька.
— Это были бы придуманные дети, — угрюмо отозвался Голован.
Я не был с ним согласен. Почему придуманные?.. Но… как мы тут семеро и одна Аленка? Белоснежка и семь гномов… Веранда не в счет. Потому что она хотя и спасла Алика, но кто же такую унылую швабру возьмет в жены?
— Вероятно, есть смысл после ремонта корабля продолжить путешествие. Возможно, мы откроем новые планеты, — предложил Доня. Он сидел в уголке и пытался соорудить новый аккордеон, только ничего не получалось.
Голован сердито сообщил, что новых планет мы не откроем. Надо знать координаты. У этой-то координаты были известны — обратные Планете Кусачих Собак (которая нам совершенно не нужна). А где другие? Тыкаться по всему космосу, как слепые котята?
— Можно и потыкаться, — вполголоса сказал Коптилка. — Вдруг… наткнемся на Землю?
— Никогда не наткнемся, — отрезал Голован. Безжалостно, чтобы не было напрасных надежд. — Вы забыли? «Обратной дороги нет»…
С минуту мы сидели примолкшие. Коптилка вдруг предложил:
— Пошли, искупаемся еще раз. Алик посохнет на пляже. А то он все еще набухший.
И мы пошли. Собаки проводили нас до кромки берега. Сидели и смотрели, как мы бултыхаемся в прогретой воде на отмели. Вежливо нюхали сохнувшего Алика.
Мы выбрались из воды и растянулись между собаками на мелкой гальке. Рыжая опять легла со мной рядом. Мы хорошо накупались, только есть хотелось еще сильнее. До стона в желудке.
— Надо улетать, — будто прочитал мои мысли Голован. — Мы скоро помрем тут с голоду, придуманная пища не годится. Здесь почти земные законы. А еды нет.
— Но ведь собаки чем-то питаются, — возразил Доня. — Не едят же они друг друга. Каннибализм в собачьей среде не развит.
Локки объяснил:
— Они ищут яйца морских черепах. Некоторые умеют ловить рыбу. А еще охотятся на песчаных кротов и сусликов.
— Мы тоже можем искать яйца и ловить рыбу, — сказал Кирилка.
— Ох уж из нас рыболовы, — заметил Голован.
— Или ловить сусликов, — вставил Минька. Непонятно, всерьез или так, дурачась.
— Гадость, — сказала Аленка. — И жалко их.
— Сперва жалко, а с голоду кого не сожрешь, — вздохнул Коптилка. — Даже живьем…
— Пфы…
«Посмотрим, как ты запфыкаешь через пару дней», — мысленно сказал я Веранде.
Голован поднялся на локтях и спросил по-деловому:
— Вов, сколько времени требуется для ремонта?
Я понятия не имел. Ясно только, что не одна неделя.
— Надо ведь сперва поднять. А здесь вон какая сила тяготения…
— Ц-кушать хочу, — сообщил Локки. Пока еще с шутливой ноткой.
— А в вашей стране было людоедство? — спросил Голован.
— Еще ц-чего!
— Но жертвы-то человеческие были!
— Это разные ц-вещи!
— Прекратите такие разговоры, — жалобно попросил Кирилка. — Это же… даже если в шутку, все равно несправедливо.
— Какие шутки, — с голодным вздохом сказал Голован. — Надо смотреть суровой правде в глаза. С кого начнем? Давайте с Маккейчика. Музыканты самые вкусные… — И он ухватил Доню за пятку.
— А-а-а! Я же худой! У меня наследственный гепатит в скрытой форме! Вы заразитесь!
— Переварим тебя худого и с гепатитом…
Доня на четвереньках убежал в сторону и стал рассказывать черному терьеру, какие мы нехорошие. При этом использовал слова, не характерные для сына интеллигентных родителей.
Мы еще немного подурачились и опять заскучали.
Раньше мы могли промчаться в пространствах за один миг на любые расстояния. Могли бы в пять секунд оказаться на астероидах. Но корабль нас лишил этого умения. И опять же — что там делать, в Поясе?
Доня на четвереньках снова подошел ближе. Прилипшая галька часто падала с его тощего живота.
— Господи, что за жизнь, — с почти настоящей тоской сказал Доня. — Что делать — непонятно. Куда деваться — неизвестно. И спросить некого.
Мне эта его тоска совсем не понравилась. Я даже разозлился:
— А ты чего хотел? Чтобы стояла будочка, а на ней вывеска: «Справочное бюро»?
— Неплохо бы, — сказал Доня, глядя поверх голов. И вдруг округлил глаза. — Ой… смотрите.
Мы нервно оглянулись.
За нами была плоская желтая скала. На ней белели неровные, будто мелом написанные буквы:
«СПРАВОЧНОЕ БЮРО»
А под буквами — белая стрелка.
6Оказалось, что от скалы тянется в направлении стрелки тропинка. Кто ее протоптал? Собаки?
Мы пошли. Колючие головки сухой травы дергали нас за штаны. Будто просили: останьтесь! Но как могли мы остаться, когда такая надпись и стрела!
Собаки, чуть поотстав, провожали нас длинной вереницей.
Шли мы долго. На плоских камнях время от времени попадались белые стрелки: мол, правильно шагаете. Да и тропинка была единственная.
Здешнее солнце жарило с высоты.
Наконец Коптилка проворчал:
— Кто-то нам просто пудрит мозги.
Жираф Алик помотал над его плечом головкой на упругой шее: нет, не пудрит.
— Кто бы там ни был, узнать-то надо, — рассудил Голован.
Наконец мы увидели на сером камне еще одну стрелку — она упиралась в белую вертикальную черту. Словно говорила: пришли.
А куда пришли-то? Ничего не было. Только круглая, покрытая бугристыми плитками площадка, а на ней все та же пыльно-желтая трава, только пожиже и пониже. И так же, как всюду, торчали камни разной формы. Посреди площадки — самый высокий. Глыба серого ракушечника чуть выше человеческого роста.
— Вот и приехали, — сказал Коптилка. И сел на плитки перед камнем. И остальные сели. Потому что куда еще идти-то? Мы изжарились от зноя. Чесали исцарапанные ноги и оглядывались… Собаки не пошли за нами на площадку, остались неподалеку, в траве.
Я уныло смотрел на ракушечную глыбу. Она слегка напоминала памятник. Будто какая-то особа в длинном платье сидит в кресле на постаменте метровой высоты.
— Глядите, — хмыкнул я. — Может, это и есть сотрудница справочного бюро?.. Простите, сударыня, вы не могли бы ответить на несколько вопросов?
Произошло шевеление воздуха. Камень превратился в сидящую старуху. Так в сказочных фильмах оживают всякие предметы — бесшумно и в одну секунду.
Никто, кажется, не удивился: насмотрелись уже на всякое. Но, по-моему, все обрадовались.
Это была не просто старуха, а старая дама. В шляпке и очках-пенсне со шнурком (как у Чехова). У груди она держала распахнутый веер из перьев. Серое платье с кружевами спускалось с постамента.
Дама стрельнула в меня блеском очков.
— Не следует иронизировать, молодой человек. У нас вполне серьезное учреждение.
— Простите, — пробормотал я.
— Ближе к делу. Что именно вас интересует?
— Мы не знаем, что делать дальше, — честно объяснил Кирилка.
— Это зависит от того, чего же вы хотите… А чего мы хотели?
— К сожалению, это самый трудный вопрос, — объяснил воспитанный Доня. — К сожалению, мы знаем конкретно лишь то, чего не хотим. Возвращаться на астероиды.
И все согласно зашевелились.
Старая дама обвела нас взглядом поверх очков.
— А, собственно, что вас не устраивает на астероидах? Мы запереглядывались. Как ей растолковать?
— Трудно сказать, — наконец выговорил Голован. — Мы не видим смысла. Не знаем, зачем мы там.
— Так-так, — сказала дама с особой интонацией. — Вам нужен смысл?
— А как же, — осторожно подтвердил Кирилка. А Минька Порох сказал со слезинкой:
— Почему мы там одни? Никаких ребят больше нет. Взрослых тоже нет…
— Взрослые попадают в иные миры. В соответствии со своими склонностями, заслугами и устремлениями. А для вас… Видимо, так было задумано: играйте, развлекайтесь, делайте что хотите. Разве не о такой жизни мечтали вы раньше?
— Нет, конечно! — звонко воскликнула Аленка. — Мы хотели быть с теми, кто нас любит! А еще мы хотели когда-нибудь вырасти, сделаться взрослыми.
— А вот с этим сложно, — вздохнула старая дама. — Взрослыми становятся только на Земле… То, что вы там не успели вырасти, это вообще ненормальность. Нарушение законов Всеобщей Природы. Отсюда и такие вот… несообразности с вашим обустройством. Человек не должен попадать в иные миры, пока он не вырос на родной планете…
— Кто же ц-виноват? — дерзко спросил Локки.
— Никто, голубчик… Понятия «виноват» и «не виноват» слишком узкие и носят чисто земной характер… Впрочем, каждому в конце концов воздастся по его делам.
Вежливый Доня спросил:
— Простите, а когда?
— Понятие «когда» тоже относительно. Природа Времени — особая тема.
