Лоис Лоури - Дающий
Он опять вызвал воспоминание об озере. У него получилось, но небо было уже не таким голубым, лодка плыла не так стремительно, вода в озере помутнела. Он задержал воспоминание еще на какое-то время, стараясь успокоиться, потом отпустил его и лег в кровать.
Перед самым рассветом ребенок проснулся опять. Джонас подошел к нему и сразу положил руку ему на спину. Он передал ему то, что осталось от воспоминания об озере. И снова Гэбриэл уснул.
Зато теперь не мог уснуть Джонас. Воспоминание ушло почти полностью, и он чувствовал какую-то пустоту в том месте, где оно хранилось. Он, конечно, мог попросить Дающего о другом похожем воспоминании. Например, о плавании по океану. Теперь Джонас знал, что такое — океан, и знал, что по нему тоже можно плыть под парусом. К тому же эти воспоминания ему рано или поздно все равно нужно будет принять.
Но он не мог решить, стоит ли говорить Дающему, что он отдал воспоминание. Он ведь еще не обучен быть Дающим. А Гэбриэла никто не избирал Принимающим.
Его пугало то, что он обладает этой способностью. И он решил не рассказывать.
15
Джонас вошел в Пристройку и мгновенно понял, что его сейчас отошлют. Дающий неподвижно сидел в кресле, закрыв лицо руками.
— Я вернусь завтра, сэр. Хотя, может, я могу как-то помочь? — неуверенно спросил Джонас.
Дающий посмотрел на него. Его лицо исказилось.
— Пожалуйста, — взмолился старик, — забери часть боли!
Джонас усадил его на стул рядом с кроватью. Затем скинул форму и лег лицом вниз.
— Положите руки мне на спину, — скомандовал он, понимая, что в таком состоянии Дающий может не сообразить, что надо делать.
Руки легли ему на спину, и эти руки принесли боль. Джонас собрался с духом и погрузился в воспоминание, которое мучило Дающего.
Он оказался в каком-то непонятном месте. Было шумно и очень воняло. Было утро, раннее утро. Воздух был пропитан желтым дымом. Дым висел над землей. Вокруг Джонаса, на всей поверхности чего-то, что, возможно, было полем, лежали стонущие люди. Конь с безумными глазами и разорванной уздечкой метался между телами. Наконец, громко заржав, он упал и больше не поднялся. Джонас услышал голос. «Воды», — прохрипел кто-то совсем рядом.
Джонас повернул голову и встретился взглядом с мальчиком примерно своего возраста. Его глаза были полузакрыты, грязь покрывала лицо и светлые волосы. Он лежал в странной позе, серая форма блестела от крови.
Цвета были поразительно яркими: алая кровь на серой пыльной ткани, ослепительно зеленые травинки в волосах мальчика.
Мальчик глядел на Джонаса. «Воды», — попросил он опять, и новая струя крови окрасила его грудь и рукав.
У Джонаса от боли не двигалась одна рука, и сквозь дырку в своем рукаве он увидел что-то похожее на обломки кости. Тогда он попробовал пошевелить второй рукой. Очень медленно нащупал у себя на боку фляжку и начал отвинчивать крышечку, то и дело останавливаясь, чтобы переждать накатывавшую боль. Наконец он открыл флягу и с трудом подтащил ее по мокрой от крови земле к губам мальчика. Вода потекла в открытый рот, часть пролилась на подбородок.
Мальчик вздохнул. Голова откинулась назад, лицо с приоткрытым ртом казалось удивленным. Его глаза затуманились. Он затих.
Но вокруг по-прежнему было шумно: кричали раненые люди. Они просили воды, звали Мать, молили о смерти. Раненые лошади хрипели и били копытами по воздуху.
Вдали грохотали пушки. Джонас лежал, переполненный болью. Много часов он пролежал так, ощущая оглушительную вонь, слыша крики людей и лошадей, узнавая, что такое война.
Наконец, когда Джонас понял, что больше не выдержит и сам уже мечтает о смерти, он открыл глаза и снова оказался на кровати.
Дающий не смотрел на него, словно не мог видеть, что он наделал.
— Прости меня, — сказал он.
16
Джонас не хотел возвращаться. Он не хотел воспоминаний, не хотел почета, не хотел мудрости, не хотел боли. Он хотел опять стать ребенком, вернуться к играм в мяч и поцарапанным коленкам. Он сидел дома один и смотрел в окно, на играющих детей, на взрослых, возвращавшихся домой после спокойного рабочего дня. В их обыкновенной жизни не было страдания, потому что они, как и их предшественники, выбрали Принимающего, чтобы он взял на себя это бремя.
Но у Джонаса не было выбора. И каждое утро он возвращался в Пристройку.
Еще много дней после того, как они разделили ужасное воспоминание о войне, Дающий был особенно ласков с Джонасом.
— Так много хороших воспоминаний, — повторял Дающий.
Джонас ему верил. Он уже получил множество счастливых воспоминаний.
Он видел празднование дня рождения, когда именинником был только один ребенок, так что теперь он понимал, каково это — быть отдельным, особенным человеком и гордиться этим.
Он посещал музеи и видел картины, наполненные всеми цветами, и каждый он мог назвать.
В одном радостном воспоминании он скакал на вороном коне по полю, которое пахло мокрой травой. Они остановились у ручья и вместе пили холодную чистую воду. Теперь он многое понимал про животных, а когда конь поднял голову и уткнулся Джонасу в плечо, узнал про особую связь животных и людей.
Он гулял по лесу, он сидел ночью у костра. Воспоминания дали ему знания о боли одиночества, но теперь он понял, что уединение может приносить и радость.
— Какое ваше любимое воспоминание? — спросил Джонас. — Не нужно мне его отдавать, — добавил он быстро, — просто расскажите мне о нем, и я буду ждать. Вам же все равно придется отдать мне его в самом конце.
Дающий улыбнулся.
— Ложись. Я счастлив поделиться им с тобой.
Джонас тут же почувствовал радость. Иногда он не мог сразу сориентироваться. Но сейчас ощущение счастья, переполнявшее воспоминание, передалось ему мгновенно.
Он был в комнате, полной людей. В очаге горел огонь. Через окно он видел, что снаружи темно и идет снег. Разноцветные огоньки — красные, желтые, зеленые — сверкали на ветках дерева, которое почему-то стояло в комнате. На столе на золоченой подставке горели свечи, распространяя мягкий мерцающий свет. Он чувствовал запах готовящейся еды, слышал чей-то негромкий смех. На полу спала собака с золотистой шерстью.
Еще на полу лежали какие-то вещи, завернутые в яркую разноцветную бумагу и перевязанные блестящими ленточками. Джонас увидел, как малыш начал подбирать и раздавать свертки другим детям, затем взрослым, которые, очевидно, приходились им родителями, а затем паре Старых — они сидели на диванчике вместе и улыбались.
Джонас смотрел, как все развязывают ленточки, разворачивают яркую бумагу, открывают коробки и достают игрушки, одежду, книжки. Как радуются и обнимают друг друга.
Малыш залез к старой женщине на колени. Она прижалась щекой к его щеке.
Джонас открыл глаза. Он лежал на кровати, улыбаясь. Ему было тепло и хорошо. В этом воспоминании было все, что он приучился ценить.
— Что ты принял? — спросил Дающий.
— Тепло, — отвечал Джонас. — И счастье. И… дайте подумать. Семью. Они отмечали какой-то праздник. И я ощутил что-то еще, но не могу назвать это.
— Слово придет.
— Кто были эти старые люди? И почему они там были?
Джонаса это очень удивило. В коммуне Старые никогда не покидали своего Дома, где о них так хорошо заботились.
— Их называли дедушка и бабушка.
— Дедушка и бабушка?
— Да. Так называли родителей родителей. Давным-давно.
— До меня, до вас, до того, кто был до вас, и еще и еще раньше? — Джонас расхохотался. — Так что же получается, могли быть родители родителей родителей родителей?
Дающий тоже развеселился.
— Точно. Как будто смотришь в зеркало и видишь, как ты смотришь в зеркало и видишь, как ты смотришь в зеркало.
Джонас нахмурился.
— Но ведь и у моих родителей должны были быть родители? Никогда не думал об этом. А кто родители моих родителей? И главное, где они?
— Ты можешь пойти в Зал Открытых Записей и посмотреть. Но подумай, сынок. Если ты получишь детей, то кто будет родителями их родителей? Их бабушкой и дедушкой?
— Мои Отец и Мать.
— А где они будут?
Джонас задумался.
— А-а, — протянул он. — Когда я закончу Обучение и стану совсем взрослым, мне дадут мой собственный дом. Через несколько лет Лили получит свой дом, и, может быть, супруга и детей, если подаст прошение. И тогда Отец и Мать…
— Так-так…
— Пока они будут работать и приносить пользу коммуне, они будут жить вместе с другими Бездетными Взрослыми. И уже не будут частью моей жизни. А потом, когда придет время, они отправятся в Дом Старых. — продолжил Джонас. Он думал вслух. — Там их будут уважать и будут о них заботиться, а потом состоится Церемония Удаления.
— На которую ты не придешь, — уточнил Дающий.
— Конечно, не приду. Я о ней даже не узнаю. У меня будет своя собственная жизнь. И у Лили тоже. Так что наши дети, если они у нас будут, тоже не будут знать, кто родители их родителей.
