Йен Макдональд - Императрица Солнца
— Это... это ужасно! Это мегасмерть.
Вместо ответа Кахс просто склонила голову набок, словно говоря: нет, тебе никогда нас не понять.
— Как может что-то умереть, если оно не рождалось?
— Но они рождались!
— Ты думаешь о мегасмерти всякий раз, когда мастурбируешь?
Эверетт споткнулся о несуществующий корень:
— Э... что?
— Это принято среди самцов приматов.
— Нет... я... я никогда...
— Правда? Да ты уникален!
— Кахс, оми о таком не говорят.
— Почему? Странно. Разве тебя волнует смерть миллионов сперматозоидов? Ты начинаешь ценить их, когда они становятся живыми мыслящими созданиями. Так и выводок. Тысячи особей вылупляются в садках, но только некоторым суждено стать Джишу. Разница лишь в том, что вы, приматы, делаете это внутри, а мы снаружи. Самый быстрый из сперматозоидов или самый сильный из помета — не все ли равно?
Эверетту было неловко. Что она успела прочесть в его голове? Ему казалось, что Кахс разглядывает его гениталии в лупу.
— А сколько тебе лет? — спросил он, меняя тему. Подальше от обычаев, принятых среди самцов приматов.
— Почти шестьсот дней.
Эверетт погрузился в вычисления. День здесь длится около тридцати часов. Значит, Кахс, по человеческим меркам...
— Два года!
— Когда численность выводка уменьшается до сотни, происходит первая трансформация, мы обретаем нимб и становимся Джишу. Я все еще расту, но на моем счету уже двенадцать убийств.
Эверетт только учился распознавать эмоции рептилий, совершенно не похожие на человеческие, но, судя по цвету хохолка Кахс, она лучилась от гордости.
— Я понимаю тебя, но это так странно! Вы похожи на сирийских детей или африканских подростков с автоматами. Хотя откуда мне знать, что они чувствуют, — я всего лишь видел их по телевизору. Жизнь для вас не имеет ценности.
— Ты глубоко заблуждаешься, Эверетт. Жизнь для Джишу бесценна. Нам суждено прожить недолго, поэтому каждое мгновение для нас словно горящее пламя, драгоценность или цветок. У нас есть для этого особое выражение, но его нельзя перевести. — Кахс издала печальный свист. У Эверетта заныло в груди. — Представь бурю, самую сильную бурю на свете, бурю, что срывает землю с костей земли. Бурю, что рычит и завывает день и ночь. Но когда ветер стихнет, облака разойдутся и на небе проглянет солнце, тогда звучит песня. И снова хмурится небо, ветер крепчает, и буря снова рвет и мечет до скончания века. — И Кахс еще раз пропела невыразимо печальную мелодию. — Это и есть песня в сердце бури. Вы, приматы, проживете дольше нас. К тому времени, как тебе исполнится тридцать, я буду мертва. Если мой враг не доберется до меня раньше. Мир — колесо чудес.
Эверетт вспомнил, что Кахс уже использовала это выражение, словно благословение или молитву.
— Мы живем быстро и трудно. И с самого начала знаем, что все конечно. Каждое переживание, каждое событие может стать последним, поэтому я должна испить его до последней капли. Это справедливо и для вас, но ваша жизнь длиннее, поэтому вы воображаете, будто способны жить вечно. Ни одна жизнь не длится вечно, Эверетт. Никому не скрыться от бури. Наш взгляд на мир мудрее вашего.
Спереди донесся торжествующий победный клич. Эверетт увидел, как шляпа Шарки взлетела в воздух над дулом дробовика.
* * *
Гондола лежала в центре поляны, в кольце сломанных сучьев и раздавленных веток. Эверетт посмотрел вверх, на колодец в кронах, прорубленный падающим двигателем. В вышине синело небо. Великий лес звенел голосами, звуки наслаивались друг на друга, расширяя круги. Живые создания разговаривали друг с другом. Все излучало опасность, но одновременно внушало восхищение.
«Я пытаюсь рассуждать, как Джишу, — подумал Эверетт. — Жить, словно каждый день — последний».
Нановолокно считалось материалом легким, но прочным, именно такой подходит для дирижабля. При падении ветки и сучья разорвали обшивку, и теперь Шарки методично исследовал гондолу в поисках трещин.
— Давай поговорим о тебе, — обратилась Кахс к Эверетту. Джишу притулилась на пне, ковыряясь когтем большого пальца в хохолке и внимательно изучая то, что извлекала оттуда. — Ты уже запускал свою сперму в женскую особь Сен?
Тут даже Шарки перестал возиться с двигателем.
— Что? — воскликнул Эверетт. — Ты совсем очумела! Ей только тринадцать, ну, почти четырнадцать.
— Самки приматов неспособны зачать в этом возрасте?
— Нет, но... у нас есть свои правила. Тебе должно исполниться хотя бы шестнадцать.
Сен, истинная аэриш, к тому же дочка капитана, славилась прямолинейностью и острым языком. На словах она была гораздо, гораздо смелее Эверетта, но он понимал, что это просто бравада. Сен была слишком горда, хладнокровна и хорошо воспитана своей приемной матерью, чтобы пуститься во все тяжкие. Сен Сиксмит, неприступная и прекрасная принцесса.
— Какие глупые правила! Джишу времени зря не теряют.
— Я вовсе не хочу... Не говори так про нее.
— А я думаю, хочешь. Я видела!
— Ничего ты не видела...
— Нет, видела!
Кахс подняла боевой коготь и осторожно коснулась лба Эверетта
— Как ты могла! — возмутился он.
— Это мой мир. Что хочу, то и делаю. Лучше объясни, что это такое.
— Сен мне нравится. Мы дружим. Она мой товарищ.
Кахс переморгнула прозрачными веками.
— Я люблю, когда она рядом, — продолжил Эверетт. — Иногда она меня сильно раздражает. Порой понимает меня лучше всех на свете, порой упрется, с места не двинешь. И поступает мне назло. На все у нее свои законы, какие-то дурацкие игры, а в правила меня не посвящает, где там! Вечно дуется, а я ходи, думай, чем ее прогневал. Воображает себя крутой, а сама — обычная девчонка. Глупая, приставучая, но она не выходит у меня из головы!
— Ох и влип же ты, оми, — заметил Шарки.
— Так ты хочешь запустить в нее свою сперму? — с невинным видом спросила Кахс — Что-то я ничего не поняла.
— Позволь я отвечу, моя чешуйчатая подруга — сказал Шарки. — Вы создали этот мир, и, что греха таить, ваше создание впечатляет, а мы, приматы... видишь ли, мы всего лишь придумали одну смешную штуку, которую называют любовью. Что ж, двигатель в порядке. Нужно поскорее убираться из этого чертова места не в обиду вам будет сказано, мэм.
* * *
Оранжевый дымок рванулся в просвет между деревьями. Тащить гондолу к дирижаблю никто не собирался. У капитана Анастасии родился новый план. После сигнала Шарки Макхинлит соберет всю оставшуюся энергию, Сен запустит скрипящие пропеллеры, и «Эвернесс» сама подлетит к месту падения последнего двигателя, а после того, как его установят, снова станет славным бона дирижаблем из Хакни.
Заслонив глаза ладонью, Эверетт смотрел на кружок ясного неба вверху.
— Скоро они прилетят?
— Капитану виднее, — ответил Шарки. — Торопить даму неприлично.
Однако и он время от времени поглядывал наверх в надежде увидеть в просвете массивный корпус «Эвернесс».
Внезапно раздался странный звук. Словно где-то трезвонили в тонкий звоночек. Казалось, он шел отовсюду.
На миг Кахс словно парализовало. Каждая мышца ее тела напряглась, впалый живот сжался в тугой узел, глаза и ноздри расширились, а зрачки почернели. Серебристо-синий нимб вспыхнул короной острых лезвий, когти больших пальцев вылезли наружу.
— Кахс..
— Вооружайтесь, приматы, — тихо промолвила Джишу.
От ее тона по позвоночнику Эверетта пробежал холодок.
Шарки бросил Эверетту дробовик. Они тревожно оглядывались по сторонам. И снова из- за деревьев донесся тонкий звон. На сей раз он не остался без ответа. Лезвия на нимбе Кахс пришли в движение, издав чистую мелодичную трель.
— О господи, — прошептал Эверетт. Неужели это то, о чем он думает?
— Мой враг нашел меня, — сказала Кахс — Пришло время битвы.
Соперница Кахс — почти полная ее копия — выступила на свет из-под полога леса. При виде людей нимб новой Джишу ощетинился лезвиями, но Кахс вывела длинную мелодичную фразу на своем языке, и лезвия сложились внутрь, а нимб стал такого же серебристо-синего цвета.
— Не вмешивайтесь, — предупредила Кахс. — Что бы ни случилось.
— Но предохранитель все же снимите, мистер Сингх, — прошептал Шарки.
— Кахс! — крикнул Эверетт.
Он не собирался кричать, так получилось. Кахс взглянула на него, и почти в то же мгновение ее соперница атаковала.
Ураган сверкающих лезвий пронесся над поляной. Кахс перекатилась через себя и выбросила руку вперед. Ее нимб образовал щит, отразивший лезвия. С шипением соперница обратила лезвия в дротики. Силой мысли Кахс рассеяла щит и выпустила навстречу дротикам кинжалы, принявшие удар на себя.
Эверетт едва успел отскочить в сторону — дротик вонзился в землю в миллиметре от его ноги. Соперница Кахс издала боевой клич: кинжалы сражались в воздухе, словно рой обезумевших насекомых. Кахс ответила, бросившись на соперницу с когтями. Соперница отпрянула, когти оставили на ее боку рваную рану.
