Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 4. Мио, мой Мио! [Мио, мой Мио! Братья Львиное Сердце. Ронья, дочь разбойника. Солнечная Полянка]
Вдали на озере показалась скользящая по волнам лодка. Кто-то сильно работал веслами. Когда лодка приблизилась, я увидел, что это гребет Кующий Мечи; с ним был и старый Эно.
Скоро лодка ткнулась носом в скалу, и они сошли на берег.
— Ну, что я вам говорил? — закричал кузнец раскатистым басом. — Что я вам говорил: «Скоро пробьет час последней битвы рыцаря Като». Разве не так я говорил?
Эно бросился мне навстречу.
— Я хочу кое-что показать тебе, принц Мио! — сказал он.
Протянув свою морщинистую руку, он разжал ладонь. Там лежал маленький зеленый листочек. Такой маленький листочек, тоненький и хрупкий, нежно-зеленый, с чуть заметными прожилками.
— Он вырос в Мертвом Лесу! — сказал Эно. — Я только что нашел его на дереве в Мертвом Лесу!
Он закивал с довольным видом, и его старческая седая всклокоченная голова закачалась, как челнок.
— Я буду приходить в Мертвый Лес каждое утро и смотреть, много ли прибавилось зеленых листочков. А этот оставь себе, принц Мио.
Он положил мне в руку листочек. Он наверняка считал, что отдает мне самое прекрасное, что у него есть.
Снова кивнув головой, он сказал:
— Я все время желал тебе удачи, принц Мио. Я сидел в своей лачуге и надеялся, что тебе повезет.
— А что я тебе говорил? — вмешался кузнец. — «Близок час последней битвы рыцаря Като». Ведь так я говорил?
— Как попала к тебе ладья? — спросил я кузнеца.
— Волны пригнали ее обратно, — ответил он.
Я взглянул на другую сторону озера, на гору Кующего Мечи, на лачугу Эно. Все новые и новые лодки скользили по озеру. Их было много, и в них сидели незнакомые люди. Бледные исхудалые люди. Они удивленно и радостно глядели на солнце и голубое озеро. Верно, они никогда раньше не видели солнца. А теперь оно взошло, ярко освещая озеро и окружавшие его скалы. Это было так чудесно! И только уродливая груда камней, оставшихся от замка на вершине горы, портила прекрасный вид. Но я подумал: со временем на этих камнях вырастет мох. Со временем шелковистый зеленый мох скроет каменистую осыпь, и никто не будет знать, что под этим живым ковром погребен замок рыцаря Като.
Я когда-то видел розовые цветы, похожие на маленькие колокольчики, которые пышно растут в расщелинах среди камней. Может, придет день, когда вот такие же розовые цветы вырастут во мху, на развалинах замка рыцаря Като. Я думаю, это будет красиво.
Дорога была неблизкой, но возвращаться всегда легко. Дети ехали на Мирамис, а самых маленьких вез жеребенок. Их это забавляло. Остальные шли пешком до тех пор, пока не вошли в Дремучий Лес.
Опустилась ночь, и Дремучий Лес превратился в Лес Лунного Света. Кругом стояла тишина — мы неслышно пробирались среди деревьев. Но вдруг Мирамис громко и призывно заржала, и так же громко и призывно ответила ей сотня белоснежных лошадей. Они мчались к нам навстречу, стуча копытами. Маленький жеребенок тоже начал ржать. Он пытался ржать так же громко и призывно, как взрослые лошади, но у него получалось лишь слабое, чуть слышное, смешное ржание. И все же белоснежные лошади услыхали его.
О, как они обрадовались, что жеребенок вернулся домой! Они толпились вокруг него, и каждая пыталась подойти поближе, прикоснуться к нему, убедиться, что он и в самом деле вернулся домой.
Теперь у нас была целая сотня лошадей, и никому не пришлось больше идти пешком. Каждому досталось по лошади. Сам я скакал на Мирамис, а Юм-Юм, как обычно, сидел сзади, потому что не променял бы Мирамис ни на какую другую лошадь в мире. Маленькая девочка, самая младшая из всех, ехала на жеребенке.
Мы скакали лесом, и белоснежные лошади при лунном свете были так прекрасны!
Вскоре я увидел, как что-то забелело между деревьями. То были цветущие яблони вокруг домика ткачихи.
Белая кипень яблоневых цветов покрывала деревья вокруг домика, который предстал пред нами, точно в сказке. До нас донесся стук ткацкого станка, и Милимани сказала:
— Это ткет мама.
Спрыгнув с лошади возле калитки, она помахала нам рукой и сказала:
— Я так рада, что приехала домой! Так рада, что вернулась до того, как осыпался яблоневый цвет!
Она побежала по узенькой тропинке меж яблонями и исчезла в доме. И тотчас ткацкий станок смолк.
Но до Острова Зеленых Лугов путь был еще немалый, а я так хотел поскорее увидеть своего отца-короля. Сотня белоснежных лошадей с Мирамис впереди взлетела над Дремучим Лесом и взмыла выше самых высоких гор. Лошади плыли по воздуху к Острову Зеленых Лугов.
Было утро, когда мы прибыли к мосту Утреннего Сияния. Часовые только что опустили мост. Он сиял в золотых лучах солнечного света, и сотня белоснежных лошадей, вытянув шеи, с развевающимися гривами, неслась по нему во весь опор. Часовые растерянно уставились на нас. Вдруг один из них вытащил рог и громко затрубил, так что эхо разнеслось по всему Острову Зеленых Лугов. Из маленьких домиков и хижин выбежали все те, кто печалился и горевал о судьбе похищенных детей. Они увидели, что дети едут на белоснежных лошадях. Все они до единого вернулись домой. Лошади понеслись дальше по лугам, и вскоре мы подъехали к саду моего отца. Тут дети спрыгнули с лошадей, и к ним подбежали их мамы и папы. Они вели себя точно так же, как белоснежные лошади, когда увидели вернувшегося домой белоснежного жеребенка.
Там были Нонно и его бабушка, Йри со своими братьями и сестрами, папа и мама Юм-Юма и многие другие, кого я раньше никогда не видел. Они то плакали, то смеялись, целуя и обнимая вернувшихся домой детей.
Но среди них не было моего отца.
Белоснежные лошади могли теперь вернуться в Дремучий Лес. Я видел, как они рысцой бежали обратно по лугам. Впереди мчался маленький белоснежный жеребенок.
Юм-Юм с такой радостью рассказывал папе и маме обо всем, что с нами случилось, что не заметил, как я отворил калитку нашего сада и вошел. Никто не заметил, как я исчез, и это было к лучшему. Мне хотелось пойти туда одному. Я шел по аллее серебристых тополей, они звенели по-прежнему, по-прежнему цвели розы, все было по-прежнему.
И вдруг я увидел его. Я увидел моего отца-короля. Он стоял на том же самом месте, где я оставил его, отправляясь в Дремучий Лес и в Страну Чужедальнюю. Он стоял там, протягивая ко мне руки. Я бросился к нему и крепко-крепко обвил его шею руками, а он прижал меня к себе и прошептал:
— Мио, мой Мио!
Ведь отец так любит меня, а я очень люблю его.
Весь день был для меня праздничным. Все мы — и я, и Юм-Юм, Нонно и его братья, Йри и его сестры и братья, и остальные дети — играли в саду. Увидев шалаш, который построили мы с Юм-Юмом, они сказали, что шалаш просто замечательный. Мы катались верхом на Мирамис, и она легко перепрыгивала через живые изгороди из роз. А потом мы играли с моим плащом. Брат нашего друга Нонно ни за что не хотел взять его обратно.
— Подкладка-то уж точно твоя, — говорил он.
Мы играли в прятки, накидывая плащ на себя. Я надевал его подкладкой наружу, бегал среди кустов, словно человек-невидимка, и кричал:
— Никому меня не поймать! Никому!
И конечно, дети, как ни старались, не могли меня поймать.
Стало темнеть, и всем пришлось разойтись по домам. Папы и мамы не хотели, чтоб их дети гуляли допоздна в первый же вечер после возвращения домой.
Мы с Юм-Юмом остались в шалаше вдвоем. Как только вечерняя заря осветила розы в саду, мы заиграли на флейтах.
— Будем беречь наши флейты, — сказал Юм-Юм. — Если придется вдруг разлучиться, станем наигрывать старинный напев.
Тут за мной пришел отец. Я пожелал Юм-Юму спокойной ночи, и он побежал домой. Пожелал я спокойной ночи и Мирамис, которая щипала траву возле шалаша. Потом я взял отца за руку, и мы молча пошли домой среди роз.
— Мио, мой Мио, ты, наверно, вырос за это время, — сказал вдруг отец. — Сделаем нынче вечером новую метку на кухонной двери.
Мы шли по аллее серебристых тополей, и сумрак, будто легкий голубоватый туман, обволакивал сад. Белые птицы попрятались в гнезда. Только на верхушке самого высокого серебристого тополя в одиночестве сидела птица Горюн и пела. Я не знаю, о чем пела она теперь, когда все похищенные дети вернулись домой. Но у птицы Горюн, верно, всегда найдется о чем петь.
А далеко на лугах стали зажигаться костры. Они вспыхивали один за другим в темноте. И я слышал, как пастухи наигрывают вдали свою старинную песню.
Мы шли, держась за руки, отец и я.
Мой отец-король смотрел на меня сверху вниз и смеялся, а я смотрел на него снизу вверх и чувствовал себя таким счастливым.
— Мио, мой Мио! — сказал отец.
— Мио, мой Мио! — повторял он, пока мы в сумерках шли домой.
Незаметно настал вечер, а за ним и ночь.
Уже давно живу я в Стране Дальней и редко вспоминаю то время, когда жил на Уппландсгатан. Только Бенку я вспоминаю чаще — ведь он так похож на Юм-Юма. Надеюсь, что Бенка не слишком тоскует по мне. Ведь никто лучше меня не знает, как тяжела тоска. Но у Бенки есть отец и мать, и, конечно, он нашел себе нового друга.
