Ренат Янышев - Каникулы юной ведьмы
— А кстати, — сразу успокоился папа, — там, в этом фьорде, должно быть еще холоднее. Так что вопрос об одежде встает остро. Хотя денег у нас нет. И контакты с местными жителями проблематичны.
— Слушай, Ника! — вдруг оживился крестный. — А ты можешь сделать нас невидимками?
— Наверное, могу, — неуверенно протянула я, — а что?
— Да я подумал, что, ежели найти какой магазин, мы могли бы зайти туда и набрать теплых шмоток. А что?.. Мысль!
Мне тоже показалось, что это хороший выход из создавшегося положения. Но неожиданно воспротивился папа:
— Я своего ребенка всегда учил честности. Воровать — нехорошо.
— Твоими бы устами да мед пить, — съязвил крестный. — А кто в детстве у меня в саду яблоки воровал? Не ты ли с Мишкой?
— Так то в детстве. Кроме того, ты мой дальний родственник. Да и яблоки — это не одежда.
— Ну да! Ежели б корова не давала молоко, то это был бы бык! Ты, Тимофеич, кремень, когда на своем стоишь. А то, что дите продрогнет, заболеет и зачахнет, так тебе наплевать, да? Ты лучше будешь о кармане своих немцев, или как их там, заботиться?
— Не немцев, а норвежцев, — машинально огрызнулся папа.
Но окончательно его добило предложение крестного попользоваться одеждой, взятой как бы напрокат в магазине. А потом можно вернуть ее на место.
— За день-два мы ее и обновить-то не успеем, — убеждал крестный.
В общем, мы уломали папу и пошли вдоль набережной, присматривая подходящий магазин. Редкие прохожие украдкой косились на нас, но вроде в полицию сообщать не спешили. По крайней мере, сирен в воздухе не было слышно. Мы еще и трех кварталов не прошли, как крестный возбужденно зашептал, хотя и так на сотни верст вокруг вряд ли бы кто его понял:
— Бона, стекла сколь. Не иначе, наш магазин. И, гляньте, — за стеклом статуи в шмотках. Ну точно, там даже и не заметят, если мы возьмем. Давай, Ника, делай нас невидимками.
Я посомневалась, но попробовала представить себе, что мы превратились в невидимок. И ничего — получилось! Мы-то, правда, все равно могли видеть друг друга. Зато восхищению папы и крестного не было предела. Уверившись в своей невидимости, они тут же стали приставать к прохожим: ходить перед ними, потешно вышагивая; дергать за куртки и рубашки. Те смешно озирались и, ничего не понимая, шли дальше, на ходу поправляя одежду. Но такое шальное веселье до добра не доводит, говорила моя мама, и я потащила своих невидимок в магазин.
Мы тихонечко, не разговаривая, прошли мимо охранников, те, не подозревая, что к ним пришли великие грабители, вели оживленную беседу. Тут мы попали в царство одежды. Свитера, куртки, рубашки — все это было навалено кучами на прилавках, среди которых бродили одинокие покупатели, рассматривая вещи.
Наконец я заметила отдел верхней одежды для подростков. Там даже специально был плакат с девчонками чуть старше меня. Я сразу же рванула туда. Ой, какие курточки лежали и висели здесь. Я рылась, рылась, жалея, что нет возможности забрать с собой все. Наконец увидела то, что надо, — ярко-красный дутик на гагачьем пуху, с кучей лейбов, с капюшоном, с опушкой, ну просто обалденный. Он оказался как раз по мне. Я тут же его напялила и побежала к зеркалу.
Я еще не успела посмотреть на себя, как появились папа с крестным. Они вышагивали рядышком, держась за руки, и остановились посреди зала, растерянно озираясь. От одного взгляда на них я молча сползла по стенке на пол и затряслась в беззвучном смехе. Такое зрелище л видела впервые.
Крестный облачился в коричневую замшевую куртку с кучей заклепок, карманов и бахромой на рукавах и в такие же замшевые штаны, на голове его красовалась ковбойская шляпа с загнутыми полями, а на ногах — ковбойские сапожки из крокодиловой кожи на высоком каблуке и со шпорами. Он задорно выставил вперед бороду и стоял, покачиваясь на каблуках, засунув руки в карманы куртки. А рядом с ним стоял папа! В черном фраке, белоснежной рубашке и бабочке! На ножках — черные лакированные туфли, в руках он держал цилиндр и трость. Этакий малолетний красавчик-денди.
Отсмеявшись, я прокралась вокруг за прилавками и выросла перед ними. Ух, как они вздрогнули, когда я их ущипнула! Но, удивительно, ни один не вскрикнул.
Я попыталась их уговорить подобрать себе более нормальные одеяния, но оба уперлись насмерть. Единственное, что мне удалось, — это уговорить папу отложить трость. После этого я оставила франтов, чтобы завершить свою экипировку. Папа с дедом что-то пытались мне шипеть вдогонку, но я их не стала слушать. Выбирать одежду, учила мама, следует, руководствуясь лишь собственным вкусом.
Где-то через час-полтора я наконец оделась полностью. Подобрала себе белый свитер из ангорки, тот самый красный дутик, настоящие черные джинсы и ботинки на толстенной подошве со шнуровкой.
После долгих уговоров папа и крестный взяли себе еще по куртке. Подготовившись полностью к посещению холодных мест, мы пошли к выходу. Но лишь только мы поравнялись с входными дверями, как противно заголосила сирена. Мы выскочили из магазина, за нами, правда, никто не погнался, зато сзади поднялась суматоха.
Когда папа отдышался, то сказал нам:
— Связался я с вами на свою голову! Все нормально, все нормально. Ничего нормального! У меня такое ощущение, что твое волшебство, Ника, действует только на людей, но не на технику и приборы. И кроме того… сделай-ка нас видимыми.
Убедившись, что никакая погоня нам не грозит, я исполнила пожелание папы. Он тут же снял с себя утепленную курточку и стал ее внимательно осматривать:
— …Ну вот! На всех вещах они специальные бирки наклеили, которые поднимают сигнал тревоги на турникетах в дверях, если не были размагничены на кассе. Давайте-ка избавляться от улики.
Мы занялись этой работой, которая, впрочем, ни на сантиметр не придвинула нас к Одинокому утесу.
Покончив с ярлыками, я взглянула на папу с крестным и снова рассмеялась. Они тоже осмотрели друг друга и тут же скептически зачмокали губами.
— Ну, Петрович! Все бабки в окрестных деревнях будут твои, — съехидничал папа. — Ты теперь первый дед на деревне.
— Что б ты понимал! — обиделся вдруг дед Кузя. — Я, может, с юности мечтал о такой одежонке. Ты лучше на себя оборотись. Одно слово — пингвин. Птица неумная, а попросту сказать — глупая и никчемная.
Тут они опять стали препираться, а мне стало так грустно, что я не выдержала и совершенно неожиданно даже для себя самой вслух высказалась:
— Ну хоть кто-нибудь бы объявился и нормальным человеческим языком объяснил, где этот самый Туманный фьорд.
Однако никто объявляться не захотел, как я ни вертела головой в разные стороны. А потом вдруг кора ближайшего дерева зашевелилась и оттуда вылез не кто иной, как наш леший. Он тут же улегся, приняв свою любимую позу у корней, и сварливо забубнил:
— Ну, что уставилась? Я это, я. Что ты вообще за ведьма? Только через твою глупость я здесь. А так, очень нужна мне эта Норвегия! Хорошо хоть Кузнечик о тебе позаботился, позвал меня.
— Кто?
— Ну, Кузнечик, твой чертик, что лежит в твоем заплечном мешке.
— Как? — изумилась я. — Он ведь неживой.
— Это ты глупая, а не он — неживой. Как дед Кузя закончил чертика, так в Кузнечике проснулась жизненная энергия. Лет через пятьдесят он полностью оживет, если все время будет рядом с тобой.
Тут леший решительно поднялся:
— Ну, хватит мне с тобой, однако, лясы точить. Туманный фьорд знают все порядочные ведьмы. Если смотреть во-он на ту розовую макушку горы, — он махнул хвостом куда-то вбок, — то примерно в четырехстах верстах отсюда и будет Туманный фьорд. А коли боишься заблудиться, то лети вдоль берега, не ошибешься. Туманным он потому зовется, что там круглые сутки над водой туман держится. Все ясно? И вообще, воображением работать надо, воображением.
И с этими словами он полез обратно в сосну. А успокоившийся к тому времени крестный спросил меня:
— Ты че это сама с собой бубнить стала?
Однако я не стала объяснять, что это леший наведывался. Крестный еще что-то похмыкал, но приставать больше не стал.
И вообще пора отсюда смываться, а то некоторые прохожие, завидя нашу троицу, еле сдерживали ухмылку и ускоряли шаг, пробегая мимо.
Тогда я мысленно представила себе место, о котором только что говорил леший, и попробовала перенестись туда.
Глава XII Гномы туманного фьорда
Вот уж воистину дикий, необжитый край предстал передо мной. Черно-серые скалы громоздились в ужасной тесноте. И торчали их вершины, словно зубы доисторических чудовищ. А внизу, у подножия скал, проглядывая сквозь клочья клубящегося тумана, плескались свинцовые воды залива.
Я оказалась на небольшой площадке высоко в горах. Отсюда очень хорошо просматривался весь фьорд, оказавшийся настолько огромным, что противоположный край залива лишь временами проглядывал в дымке. Было очень зябко, и я порадовалась, что на мне теплая куртка. Однако где тут Одинокий утес? Ничего похожего я пока не углядела.
