Алексей Слаповский - Пропавшие в Стране Страха
У очкарика Димки самый сложный диагноз – страдая страбынетостью, Димка еще и послушнофоб, чистофоб да еще и бохопос (очередной термин доктора Страхова, расшифровывается: БОязнь ХОроших ПОСтупков). Все из-за своей ангельской внешности. Взрослые, видя аккуратненького, чистенького мальчика Димочку, да еще в очочках, умилялись и вслух высказывали предположения, что он, должно быть, самый послушный, самый чистоплотный и самый вообще хороший мальчик на свете. Родителей это умиляло, а Димку раздражало. Раздражает же вообще, когда все от тебя ждут чего-то такого, что ты обязательно должен сделать. Почему должен? Никто не подписывался! Может, Димка в душе никакой не послушный, не чистоплотный и не хороший? То есть, если честно, он был именно послушным и хорошим, но ему казалось ужасно, что это теперь навсегда. Хочешь ты, не хочешь, а будь хорошим – потому что все от тебя этого ждут. И Димка начал бояться быть послушным, чистоплотным и вообще хорошим. И стал дерзким, безалаберным и как огня начал бояться хороших поступков.
– Хотя, – сказала тут Танька с очень взрослой интонаций, – это всему мужскому полу свойственно.
– Что? – не понял Вик.
– Да все вы боитесь хороших поступков. Всем вам кажется, что если кто хороший по отношению к людям и, в частности, к девочкам, то он не похож на мужчину! – высказалась Танька с грамматической правильностью прирожденной отличницы.
Завтрак в виде грабежа
Танька, благодаря потрясающей скорости речи, выложила все это Вику в течение десяти минут.
Меж тем лес кончился.
Впереди было скучное здание – плоская крыша, стеклянные стены. Видны столы и стулья. Похоже на столовую.
Это и была столовая.
Здесь командование взял на себя Эдька – возможно, потому, что предстоящее дело казалось ему взрослым.
– Так, мальчики и девочки, – сказал он снисходительно. – Всем идти нет смысла. Прошлый раз кто ходил?
– Мы! – сказали Пашка, Сашка и Шустрик.
– Ага. Тогда сегодня пойдут… Анька, Петька и…
– А можно я? – вызвался Ник. – Только объясните, что делать.
– Ты? Ты новенький, обождешь. Пойдет… – Эдька оглядел всех проницательным взглядом. Видно было, что все и хотят, и побаиваются.
– Ты! – ткнул он пальцем в Вика.
– Ничего себе! – возмутился Ник. – Он тоже новенький!
– Не имеет значения.
– Нет, но ты же только что…
– Помолчи! – поморщился Эдька.
Его нелогичность была принципиальной. Он четко помнил и знал, что одно из главных отличий взрослых от детей – они не следуют своим же правилам. Только что было нельзя – потому-то, а через минуту уже можно – по тому же самому. Подобные особенности поведения для Эдьки были признаком взрослости, поэтому он так и вел себя.
– Посмотрите на него, он весь дрожит! – захихикал, показывая на Вика, обидофоб Петька, который сам в душе немного дрожал и боялся, что это разглядят, поэтому поспешил обвинить другого, чтобы отвлечь от себя внимание, это был его излюбленный прием.
– Ничего я не дрожу. Только скажите, что делать?
– Принести нам завтрак!
– И всё?
Страбынеты засмеялись.
– По дороге объясню, – сказала Анька.
И они втроем направились к столовой, прячась зачем-то за кустами и пригибаясь.
Анька вместо объяснений оглядела Вика и сказала:
– Не пойму. С вида ты нормальный парень. А какой-то робкий. Почему?
– Мне Страхов вколол что-то.
– Тогда понятно. Бедный ты бедный, – усмехнулась Анька.
Вику эта усмешка показалась обидной. Он не хочет, чтобы его жалели. И он не трус, хоть ему и вкололи какую-то жидкость. Надо ей это объяснить.
– Между прочим… – начал Вик, но Анька прервала: они были уже у столовой.
– Значит так, – сказал она. – Первым вбегает Петька. Делает вид, что хочет схватить кашу. За ним погонятся. Тогда вбегаешь ты, Витька…
– Я не привык, чтобы меня Витькой называли! Я Вик! – сказал Вик с достоинством.
– Ишь ты какой… Ну, Вик. Вбегаешь, хватаешь посудину с сосисками, все перестают гоняться за Петькой, бегут за тобой, ты оставляешь сосиски, а сам все бегаешь. Тогда вбегаю я, хватаю сосиски, передаю Петьке. Петька убегает, я хватаю кетчуп и газировку. И тоже убегаю.
– А я? – спросил Вик.
– А ты бегаешь, пока не увидишь, что мы совсем убежали. Тогда тоже убегаешь.
– А если поймают?
– Если поймают, БГ посадит тебя в карцер на трое суток. В карцер с крысами. Любишь крыс?
– Гораздо меньше, чем сосиски.
– Хм. Чувство юмора у тебя есть, – оценила Анька.
Вику после этих слов показалось, что у него есть не только чувство юмора, а что-то вроде крыльев, которые готовы его нести навстречу подвигу.
– Петька, вперед! – скомандовала Анька.
И Петька побежал – вперевалку и довольно медленно.
– Ну и бегун! – иронично заметил Вик.
Анька повернулась к нему и сказала, глядя в глаза:
– Запомни: при девушке говорить плохо о другом парне – отстой. Понял?
Прямо уж и девушка, подумал Вик. Лет тринадцать ей, не больше. Но тут вспомнил вычитанные где-то сведения, что на Востоке в тринадцать лет выходят замуж.
«Что это мне в голову лезет?» – удивился он.
Но тут же понял, почему это ему в голову лезет – отвлекает от неприятной мысли, что Анька права. Он поступил подловато. И ведь не потому, что ему бег Петьки в самом деле показался слишком медленным (хотя все-таки он был медленным). Вик просто хотел намекнуть, что сам он гораздо лучше Петьки. Выхвалиться перед Анькой за чужой счет. И Анька, похоже, это поняла. Вику стало досадно – умный ведь человек, а повел себя как последний пацан.
Вскоре Анька и Вик увидели сквозь стеклянные окна, как Петька мечется среди столов и стульев, убегая от двух тетенек в белых фартуках и одного дяденьки, довольно-таки, надо сказать, громоздкого, большого. Он был не очень поворотлив, но если поймает…
– Пошел! – скомандовала Анька.
– Я?
– А кто же?
Вик рванулся – и упал. Ноги почему-то стали тяжелыми, словно налились свинцом. Это лекарство мешает, подумал он. Я не боюсь, а лекарство заставляет бояться.
Он лукавил, он и сам боялся. Он ведь никогда в жизни не занимался воровством и грабежом. Правда, тут это не похоже на грабеж, просто, наверно, страбынетов почему-то не кормят – не помирать же им с голода!
Пересилив себя и чувствуя сзади прожигающий (так ему казалось) взгляд Аньки, Вик вскочил и побежал к столовой. Побежал трудно, мешковато – и выглядел, наверное, похуже Петьки, которого только что раскритиковал.
Обогнув здание, Вик увидел раскрытую дверь.
Вбежал в нее. Слева был зал, там гонялись за Петькой. Справа, откуда наносило жар и запахи, – кухня. Он побежал туда, надеясь, что в кухне никого нет. Но там осталась еще одна повариха.
– Сюда! – закричала она. – Ко мне!
И направилась к Вику с половником наперевес.
Вик заметался между плит и духовых шкафов. Увидел большой эмалированный судок с сосисками, сделал вид, что хочет его утащить.
Тут на подмогу явились две тетки и дядька, что гонялись за Петькой в зале.
Вик побежал в одну сторону, в другую – и оказался зажат в узком проходе между плитами и кухонными шкафами. С двух сторон наступали тетки, у одной в руке был нож, у другой – вилка. Конечно, вряд ли тут позволено резать детей ножами и колоть вилками, но – кто их знает, это ведь Страна Страха. Может, БГ разрешил убивать тех, кто проникнет на кухню? Вик в отчаянии открыл дверцу ближайшего шкафа и нырнул туда, свернувшись калачиком между каких-то банок и мешков.
Его тащили, тянули, рвали за футболку, угрожающе кричали, он как окоченел – уперся руками и ногами. Ему почему-то казалось, что тут его не тронут, не зарежут (испорчу кровью продукты! – мелькнула дурацкая мысль), а когда извлекут, обязательно прикончат. Или посадят на плиту. Это Вику представилось настолько реально, что ему показалось, будто его несчастная задница загорелась. Он даже хлопнул себя рукой, проверяя. Нет, пока не горит.
Тут что-то произошло: тетки и дядька закричали, куда-то побежали.
Вик высунулся: никого. Он вылез и увидел улепетывающих с добычей Петьку и Аньку.
Пора и ему убираться. Он пригнулся, побежал вдоль шкафов, увидел дверь, шмыгнул в нее, попал в коридор, а там еще одна дверь, через которую он вырвался наружу, к боковой стороне столовой, где стояли баки для пищевых отходов.
Вик побежал к страбынетам, чувствуя, как сердце бешено колотится.
Но его беспокоило не это.
Он представлял, какими презрительными насмешками сейчас его встретят: спрятался, чуть не провалил задание!
Но его встретили смехом.
Анька, радуясь удаче, рассказывала:
– Гений! Просто гений! Залез в шкаф, надо же было придумать! Они вчетвером его вытащить не могли! Так увлеклись, что мы с Петькой свободно все взяли! Рисковал собой парень, между прочим!
При этом она глянула на Вика как-то… Как-то так, как умеют смотреть девочки, девушки, женщины и даже старухи, то есть все представительницы женского пола – двояко. Вроде одобряет, а на донышке глаз что-то странное. Легкая усмешка, ирония, еще что-то… И Вик вдруг догадался: Анька поняла, что он залез в шкаф не для хитрого маневра, не собираясь рисковать собой, залез от страха. Но почему она рассказывает по-другому, почему решила пожалеть его?
