Хроники Перепутья - Аве Алиса

– Той, что в колодце сидела. Вижу, она на тебя лапу наложила. Змейки-то ейные абы к кому не поползут. Ты не думай, дитёнышко, я на неё не похожа. Она отчего в колодце сидит? Что солнца боится и больше всего жаждет его сожрать, чтобы ночь кругом царила. На Перепутье солнца нет, в заточении она, бессильная, тьфу ты, напасть. – Вирь-ава с досадой сжала губы, у неё получилось «бешшильная». – Буквичку я не выговариваю. Сил у неё нет, значит. В твоих глазах увидела отражение солнечное, признала в тебе человека, вот и решила заманить.

– Меня камень спас, – поделилась Маша, – прямо в лоб ей попал!

Маша вытащила камень, он тут же буркнул: «Спрячь меня».

– Он так разговаривает. «Спрячь меня, подними меня». У колодца повторял: «Брось меня». Я думала, хочет, чтобы я его где-нибудь выкинула, но он подсказывал, что его в русалку надо бросить.

– Не русалка она, – возразила старушка, – что русалкам в колодце делать? Они реки чистые любят, заводи подлунные. Ентой лишь бы тьма да сырость. Раньше их трое было, Матерей Ночных. На закате они выползали из-под земли, змеями своими чёрными солнце пытались поймать. Но солнышко от них убегало, потому как не бывать тьме света сильнее. Чтобы помнили они об этом, дарит солнышко сияние и ночному светилу. Луна на солнце любуется, сверкают звёзды, а енти злющие бродят цельную ночь, ищут людей телом могучих, да духом безвольных, чтобы с их помощью солнце истребить. Всё тщетно! Побродят-побродят и уползут с рассветом в норы поглубже, губителен им луч солнца восходящего. Двух сестёр уже сжёг, а третья в тень обратилась, на Перепутье скрылась. Хотела и тут власть свою утвердить, да на Перепутье иные законы. Кто сильно голову задирает, того быстро в бездну определяют или в сон вечный. Баиньки, значит. Потому что тут другие силы правят. Она в колодец-то и попала. – Вирь-ава замолчала, потом добавила: – Лучше в колодец, чем в бездну.

Маша не совсем понимала объяснения Вирь-авы, но к её шепелявости привыкла и не переспрашивала. Вирь-ава продолжала:

– Если бы ты в колодец упала, она бы телом твоим завладела и выбралась на свет в человечьем обличии. Тогда бы солнышко от неё не ушло. Хороший у тебя камешек, видать, кто-то из жестокосердных полежал-полежал да добреть начал.

– Жестокосердных? – изумилась Маша. – Это как?

Она похлопала по карману, на месте ли камень, который оказался загадочным жестокосердным.

Вирь-ава поясняла с удовольствием:

– У кого сердце как камень, значит. Худо тому, кто добра не делает никому. Кому до чужой беды дела не было, да угораздило на Перепутье застрять, все в камень превращаются, сохнут, сжимаются, да и лежат везде повдоль дорог. Споткнётся кто об такого, выходит, камень до чего-то догадался-долежался и помогать споткнувшемуся должон. Ночной Матери в лоб угодил, в колодце остался – выполнил дело своё. Душа из камня выпорхнула да среди других исправившихся оказалась. Есть на Перепутье местечко одно, жестокосердные там собираются.

– Мой камень вернулся, – перебила Вирь-аву Маша.

Старушка задумалась. Варево булькало, Вирь-ава зачерпнула ложкой немного, попробовала, зачерпнула снова. После второй ложки ответила:

– По доброй воле? Чудно! Не иначе приглянулась ты ему. Как и Матери Ночной приглянулась. Что-то в тебе есть, что и огонёчек к тебе, и жестокосердный, и тьма тянутся. Ты, дитёнышко, зачем к нам пожаловала? Что потеряла?

Маша перевела взгляд на Платона:

– Его потеряла, Егора ещё, мальчика вот такого. – Маша показала, какого роста Егор. – Мы с ним здесь познакомились. Но главное, – она опустила глаза и заметила, что вокруг костра жмутся друг к другу грибы, – я брата ведьме отдала в обмен на кролика. Кролика тоже потеряла. Я всех потеряла!

Вирь-ава подудела в трубочку губ, почесала затылок:

– Ишь, потеряшка какая! Ты пей супчик, ты ж не ела ничего, поди, с самого дома, долгая дорога выдалась, и столько же дальше идти придётся. А чего ж кролик милее брата стал?

– Я кролика хотела, – призналась Маша, – или собачку. Или кошечку. А брата не хотела. Родители меня не спросили.

– Бывает и такое. Бывает, что и непрошеный гость дорогим становится. Любить начнёшь и конца любви не найдёшь, а ты его и любить не начала, не попыталась.

– Но я бы ни за что его не обменяла, – запричитала Маша. – Она меня спросила: чего бы ты пожелала? Сидела на остановке с кроликами в клетке. Я и ответила… просто так… потому что очень-очень кролика хотела.

Руки тряслись от напряжения, Маша схватилась за волосы Вирь-авы, лежащие везде на полянке. Волосы старухи были мягкие-мягкие.

– Что имеем, не храним, потерявши, плачем. – Вирь-ава постучала ложкой по краю котелка. – Ты не кори себя. Знаю я ведьму, знаю и то, как умеет она тайное из сердца выведать да себе на пользу обратить. Никто из дитёнышков ей противиться не может. Трое у нас таких было, одна она осталась. Мальчонка другой тебя отвести вызвался?

– Да… – Маша поразилась осведомлённости Вирь-авы, – откуда вы знаете?

– Проводников на Перепутье хватает, да выводят не всякие. Ты мальчонку поищи на ярмарке судеб. Коли из лесу мимо меня пройдёт, так туда и выйдет. А ежели заглянет на огонёк, я ему подсказку дам. Ярмарка как раз за лесом будет, огонёчек отведёт, он надёжный. Там найдёшь.

– А Платон? – встревожилась Маша. – Вы его себе оставите? Я обещала его не бросать!

– Что дитёнышку в лесу делать? Одиноко мне, да чужих дитёнышков я не отнимаю. Мы же с ведьмой твоей одно горе-потерю разделяем. Только всё уж Река времени сокрыла. – Вирь-ава съела две ложки супа и заговорила немного чётче: – Слушай внимательно, Марья. Огонька держись. Тебя уж одна ведьма отметила, значит, и за другой станется. Она давно не та, кем на Перепутье пришла. А кто сейчас она, лучше не знать. И она тоже из Перепутья выбраться хочет. Не воровкой ходить, хозяйкой быть себе. Надоело старое тело. Тьма света не любит, а злой доброго не терпит. Расстарается она, как пить дать расстарается. На ярмарке ничего не ешь, не пей, мальчонку найдёшь, в глаза ему смотри, как в тебе солнечный свет есть, так и он его не растерял. Три выбора тебе предстоит. Спросят – не раздумывай, правду скажут – сердцем решай, плату потребуют – втрое дороже плати. Больше ничего не скажу. – Вирь-ава подёргала седые космы в разные стороны. – Самая трудная дорога – та, которую не знаешь. Но коли узнаешь, пойдёшь по ней? Ты доедай супчик, бери дитёнышка и поспешай. И от браслета змеиного избавься, коли сможешь. По своей воле с тебя не спрыгнет, но, коли тьму в ком почует да твой свет ему опротивеет, сменит хозяина.

Суп щипал горло. Маша послушно выпила до дна. Платон отложил веточки, ждал. Он слышал, о чём говорила Вирь-ава, и понимал куда больше, чем Маша. Его прозрачные глаза смотрели по-взрослому, он всё меньше походил на того малыша, которого Маше навязал Лодочник.

Прежде чем уйти от костра Вирь-авы, Маша спросила:

– Почему бы вам грибной суп не варить? Вон сколько грибов вокруг костра растёт.

Грибы словно поняли, что предлагает старушке Маша, полезли друг на дружку.

– Как можно? – всплеснула руками Вирь-ава. – Растут детки, как грибки. А у меня грибки растут, как детки! Без них я совсем одинёшенька останусь!

Маше стало стыдно, и она решила как-нибудь исправить оплошность:

– Тогда в ваш суп сахара надо добавить. Получится не суп, а варенье. Мне мама говорила, что из шишек варенье варят. Вот бы и вам попробовать. Я вам обязательно сахар принесу, когда вернусь на Перепутье!

Помог ли горький суп из шишек или тепло вернуло ей силы, но впервые с момента, как села в автобус, Маша почувствовала невероятную бодрость. У неё получится! Она нашла Платона, найдёт и Егора, и Костика и вернётся домой. И напишет с десяток поговорок для домашнего задания по русскому, ни разу не заглянув в «Яндекс» и даже во фразеологический словарь.