Peter Beagle - Соната Единорога
Папас резко фыркнул и подергал себя за усы.
– Так вот. Я выпил узо 4 с Провотакисом – ну, выпиваем мы иногда. Выпили, поговорили о жизни. Потом он закрыл свою забегаловку – в час ночи, может, в два. Выхожу на улицу, полный под завязку, а тут оно… Оно… Прямо перед моим лицом, прямо перед носом появилось такое… вроде дождя. Что-то вроде электрического дождя.
– Но вы ее не перешли? – спросила Джой.
– Я не ребенок, – отозвался Папас. – Просто пьяный старик. Я стоял и смотрел – да и все. Пытался понять, что это я вижу. Только я не мог видеть, что за ней. А потом… Потом – белый единорог.
– Индиго! – выдохнула Джой. Джон Папас словно не услышал ее. Он продолжал:
– Белый, как соль. Как кость. Стоит себе прямо на Границе. Передние копыта постукивают по вудмонтской улице, а задние… А кто их знает, где они, эти задние копыта? Стоит и смотрит на меня. Ты знаешь, на что это похоже, когда они на тебя смотрят.
– Знаю, – подтвердила Джой. – Знаю…
– Он увидел меня, – сказал Папас. – Я лично до сих пор не уверен, что вправду видел его, но он меня видел. И мы говорили, – неожиданно Папас искренне рассмеялся. – Я, старый Папас, перебрал узо и болтаю среди ночи с белым единорогом! Как тебе такое, Джозефина Анджелина Ривера?
– О чем вы говорили? – настойчиво спросила Джой. – Что он вам сказал, этот единорог? Джон Папас развел руками.
– Он больше спрашивал. Всю ночь расспрашивал об этом мире – люди, страны, языки, история, деньги… Да, о деньгах в особенности, – Папас потер лоб и нахмурился, припоминая. – На следующее утро у меня голова чуть не развалилась. Я решил – это сон. Единорог в Лос-Анджелесе! После узо и не такое примерещится. А потом он пришел в магазин. Пришел на двух ногах, но я узнал его.
Неожиданно на глаза Папасу вновь навернулись слезы, но в то же время старый грек покачал головой и усмехнулся, невольно дивясь комичности ситуации.
– Он хочет жить здесь – можешь себе такое представить? Хочет переехать сюда, смотреть на людей, жить, как человек, продать рог и послать единорожью жизнь к чертям. Можешь себе такое представить?
– Он не сможет! – сказала Джой. – Не сможет, это просто не выйдет! Он умрет!
Джон Папас посмотрел на девочку. Джой пояснила:
– Старейший – ну, единорог, – который потеряет рог, не сможет вернуться в Шей-рах. А здесь он умрет. Индиго это знает.
– Ну, лучше будет, если ты ему об этом напомнишь, – негромко произнес Джон Папас и кивком указал куда-то за спину Джой. Девочка обернулась и увидела, как в магазинчик, небрежно сжимая в руке серебристо-голубой рог, вошел Индиго. Даже зная, кто он такой, Джой продолжал поражаться нечеловеческой грации его движений – «Нет, не нечеловеческой. Скорее похоже, что он так гордится способностью принимать этот облик, что стремится довести его до совершенства. Скорее уж это мы выглядим не по-человечески рядом с ним» .
– Я подумал, что вам, может, захочется еще раз взглянуть на рог, – сказал Индиго и протянул рог хозяину магазинчика. Джон Папас потянулся навстречу, но тут же лицо его искривила горькая гримаса, и он уронил руки.
– А зачем? – спросил он. – Золота у меня не прибавилось.
Индиго ничего не ответил и поднес рог к губам. По магазинчику пронесся стремительный и краткий водоворот нот. «Этакий привет из Шей-раха» . Потом Индиго резко оборвал мелодию и ткнул рог в руки Джону Папасу.
Папас держал рог, как держат ребенка. Индиго наблюдал за ним, и на губах его играла легкая усмешка. Никто из них не произнес ни слова. Джон Папас некоторое время смотрел на Индиго, потом развернулся и направился в мастерскую.
– Ты умрешь без него! – не выдержала Джой. – Синти мне сказал!
– А что я тебе сказал о лорде Синти? Какое слово я использовал? – Усмешка Индиго сделалась чуть шире. – Прямо сейчас в вашем городе живут трое Старейших. Ты каждый день видишь их на улицах, но ни о чем не подозреваешь.
– Ты свихнулся… – прошептала Джой. – Старейшие – в Вудмонте? Ты точно свихнулся!
Индиго расхохотался, и смех этот был почти так же увертлив и шаловлив, как и его музыка
– И в Вудмонте, и повсюду, где Граница соприкасается с вашим миром! Я же тебе говорил – они лгут, и Синти, и все прочие. Мы можем жить здесь, и ничего нам от этого не будет. Мы прекрасно можем здесь жить!
Джой чуть было не крикнула: «Я тебе не верю!», но неожиданно ей вспомнился задумчивый голос принцессы Лайшэ: «Возможно, Шей-рах так неразрывно связан с вашим миром именно потому, что ваш мир внушает нам бесконечное очарование…»
Джой услышала, что Папас возвращается, и потому просто спросила у Индиго, понизив голос:
– Но как? Как кто-то из вас может захотеть жить здесь? Захотеть выглядеть, как мы? Зачем вам это, если вы можете быть Старейшими в Шей-рахе?
Индиго взглянул на девочку. В это мгновение в его лице не было ни присущей ему насмешливости, ни иномирной красоты – лишь нечто, напоминающее человеческую боль. Так же тихо он ответил:
– А ты считаешь, что это так уж здорово? Вечно пребывать волшебным, чистым, ангелоподобным и не иметь никакого выбора? Когда из-за того, кто ты есть, ты никогда не узнаешь, какой ты? Ты – глупая, невежественная, ничтожная смертная, и все же я предпочел бы быть тобой, чем самим лордом Синти! Никто из Старейших никогда не говорил такого никому из смертных.
– Ну так флаг тебе в руки! – огрызнулась Джой. Слова Индиго разозлили ее, но прозвучавшая в них страстность так поразила Джой, что девочка просто не придумала ничего лучшего.
Джон Папас вернулся в торговый зал, и в глазах его плескалась усталость.
– Может, я смогу найти еще немного золота, – сказал он. – Возвращайся через несколько дней, через неделю – там посмотрим.
– Посмотрим, – отозвался Индиго. Он забрал из рук Папаса серебристо-голубой рог и, ничего больше не сказав, двинулся к выходу.
– Эй, подожди! – крикнула ему вслед Джой. – Нам нужно поговорить!
Хлопнула дверь. Джой и Джон Папас с дурацким видом уставились друг на друга. А в пыльных углах магазина все еще смеялась музыка Шей-раха.
– Я должен получить его, – ровным голосом произнес Папас. – Никогда в жизни мне ничего так сильно не хотелось, как эту вещь, этот рог. Правду тебе говорю – мне стыдно, что я так его хочу.
– Я понимаю, – сказала Джой. – Правда понимаю. Но он тронулся умом! Ему нельзя этого делать, нельзя продавать рог! Неважно, что он там несет. Если они, Старейшие, теряют здесь свой рог, они не могут вернуться в Шей-рах. Он умрет здесь, мистер Папас, он знает, что умрет здесь!
– Его дело, – отозвался Джон Папас. – Его выбор. Я никогда не пересекал Границу, и единственное, что я знаю, – при этих словах он вдруг протянул руку и потрепал Джой по волосам, – что рядом со мной постоянно болтается тощая маленькая девчонка. И что она вдруг оказалась набита музыкой, которой я в жизни не слыхал и никто не слыхал. Но еще услышат. Господь наш и все святые, об этом все услышат!
Джой попыталась перебить старого грека, но остановить его было невозможно. Он грезил наяву. Джой никогда не видела его таким.
– А самое главное – это чтобы ты побыстрее научилась записывать музыку. Надо научить тебя, как сплетать голоса вместе, как рисовать ими – понимаешь? Тебе надо добиться, чтобы люди видели это место, где ты побывала, этот Шей-рах, чтобы они чувствовали его, а не просто слышали. Впереди много работы, Джозефина Анджелина Ривера! – и с этими словами Папас мягко подтолкнул ее обратно к синтезатору.
– Я не могу! – возразила Джой Во рту у нее пересохло, а горло сдавило. – Мне надо идти. Я приду завтра.
И Джой вылетела на улицу. На мгновение яркое солнце ослепило ее, но Джой тут же пустилась бежать, не разбирая дороги и то и дело врезаясь в прохожих. И на каждом лице ей мерещились древние глаза жителя Шей-раха.
К изумлению Джой, через два квартала она нагнала Индиго. На этот раз он шел медленно. Индиго двигался с обычной своей плавностью, но казалось, что плечи его слегка поникли, а голова утратила прежнюю горделивую посадку. Серебристо-голубой рог он нес под мышкой.
Догнав Индиго, запыхавшаяся Джой перешла на шаг. Едва восстановив дыхание, девочка потребовала:
– Ну, покажи мне их!
Индиго взглянул на нее и отвернулся.
– Ты говорил о Старейших! – не унималась Джой. – Где они? Покажи мне хоть одного! Индиго прибавил шагу.
– Почему я должен что-то тебе показывать? У меня своих дел хватает.
Джой рассмеялась.
– Знаешь, что моя бабушка, Абуэлита, говорит о людях вроде тебя? Она называет таких, как ты, кучей перьев.
Индиго резко остановился и развернулся к Джой. Джой нахально улыбнулась.
– Куча перьев, а птицы-то и нет!
На мгновение ей показалось, что Индиго сделался странно усталым и почти печальным. Трое девчонок прошли мимо, не глядя на них в медленно сгущающихся сумерках. Мимо проехал фургончик с мороженым. Из кабины водителя доносилась мелодия «Забавника». Синие глаза Индиго снова наполнились насмешкой – видимо, он черпал ее из какого-то бездонного источника.
