Алека Вольских - Мила Рудик и Магический Синод
— Да почему же «пожаловаться»?! — свирепо воскликнула Белка. — Ты посмотри, что этот садист с ней сделал! Это уже не шутки. Воронов просто ненормальный. Альбина должна об этом узнать.
Ромка вздохнул.
— Он использовал временные чары. Вот эта царапина и эта, на ноге, исчезнут через час. А вот эта, на левой щеке, — через сутки. Следов не останется. Так что дело не в царапинах.
— А в чем же, по-твоему? — неодобрительно покосилась на Ромку Белка.
— В унижении, — ответил Ромка. — А пойти нажаловаться — значит, возвести унижение в квадрат.
— По-моему, это все глупости, — нахмурилась Белка. — Воронов садист. Он просто опасен для окружающих. Кто-то должен принять меры, чтобы он еще кому-нибудь не причинил вреда. И между прочим, — быстро добавила Белка, заметив, что Ромка собирается возразить, — Воронов едва не применил заклинание «Стабилис». Забыл? И если бы Лютов не остановил его руку, то у Милы была бы рана, которая не исчезла бы ни через час, ни через сутки. У нее бы навсегда остался Шрам. Продолжишь утверждать, что дело только в унижении?
Ромка скептически хмыкнул, но промолчал. Потом раскинул глаза на Милу и, подозрительно прищурившись, поинтересовался:
— Интересно, а почему это Лютов его остановил? Мила натянуто улыбнулась.
— Потому что, в отличие от своего приятеля-психопата, Лютов очень осторожный. Если бы Воронов нанес мне такую рану, которая остается навсегда, это очень скоро все бы заметили. Во всем бы разобрались. Тогда и Воронову, и Лютову наказания было бы не избежать. Представляю, как ему не хотелось вмешиваться. Но пришлось — чувство самосохранения у Лютова присутствует в избытке.
— Оставьте в покое его чувство самосохранения, — проворчала Белка, закрывая крышкой банку с мазью. — Мне так никто и не сказал: мы собираемся рассказать об этом Альбине?
— Нет! — в два голоса ответили Мила с Ромкой и переглянулись.
— Ромка прав: жаловаться — это унижение. Я этого делать не буду — твердо заявила Мила.
— Мы можем сами принять меры, — сказал Ромка. — Выловить Лютова с Вороновым в темной подворотне и…
— Нет, — еще более категорично возразила Мила. — Лапшин, даже не думай об этом. Если вдруг что, Лютов с Вороновым выкрутятся — не забывай, кто у Лютова любимая тетушка, — а у тебя будут неприятности. Из-за меня. Ты, правда, думаешь, что я с этим соглашусь?
— Будешь терпеть? — угрюмо и неодобрительно покосился на нее Ромка. — Или надеешься, что Лютов тебя больше не тронет?
— Буду его избегать, — ответила Мила. — До тех пор, пока Вирт не вернет мне карбункул. Он обещал, значит, вернет. А потом… посмотрим.
— Думаешь, справишься с ними двумя в одиночку?
— Не с двумя, — возразила Мила. — Только с Вороновым.
— Почему только с Вороновым? — не понял Ромка. — А Лютов что, теперь только для зонтиков опасен?
Мила покачала головой.
— Он для кого угодно опасен. — И добавила: — Кроме меня.
Ромка несколько секунд смотрел непонимающе.
— Заклинание Гарика! — первой догадалась Белка. — Я и забыла о нем.
Мила кивнула и, не удержавшись, поморщилась, словно у нее заболели зубы. Она понимала, что от этого никуда не деться, невозможно не вспоминать Гарика, невозможно вычеркнуть все, что с ним связано, из жизни. Но это причиняло боль. Каждый раз. И почему-то невыносимее всего была мысль, что он защищает ее даже после смерти.
— Лютов хотел сам меня ударить, — сказала она. — Причем не каких-нибудь невинных царапин мне понаставить — у него морион уже светился черной магией. Но он не смог. Кажется, Лютов тоже забыл о наложенных на него чарах. Он удивился. А потом сразу приказал Воронову на меня напасть.
Ромка удовлетворенно хмыкнул.
— Значит, чары действуют, и Лютов тебя тронуть не может. Это хорошо. — Он немного помолчал, потом мечтательно вздохнул. — А все-таки я хотел бы встретить этого психа Воронова в темной подворотне.
— Не надо, Ром, — спокойно попросила Мила.
Лапшин, словно сдаваясь, поднял руки.
— Помечтать нельзя?
— Мечтай про себя, — посоветовала Белка, многозначительно скосив глаза на Ромку. — Я тебя предупредила.
Тот состроил невинную мину.
— Ты о чем? — по очереди глядя на друзей, спросила у Белки Мила.
— Он знает, — отводя мрачный взгляд от Лапшина, ответила та.
— Подожди! — вдруг оживленно воскликнул Ромка, посмотрев на Милу. — У тебя ведь должна была сохраниться волшебная палочка. Ты могла бы пользоваться ею, пока не вернешь кольцо.
Мила со вздохом покачала головой.
— Я думала об этом, но ничего не выйдет. Палочка осталась в Плутихе, а мне нельзя покидать Троллинбург. Меня снова арестуют и тогда уже точно не выпустят, пока суд не закончится. Я не буду рисковать. Уж лучше терпеть издевательства Воронова, чем сидеть в Менгире взаперти. А Акулина сейчас не отходит от Гурия. Не представляю, как я попрошу ее съездить в деревню. Я не смогу — язык не повернется.
— Я мог бы… — начал было Ромка.
Мила устало улыбнулась.
— Не сможешь. Гурий наложил чары на дом Акулины — без приглашения хозяев туда никто не войдет.
Ромка нахмурился.
— Ну что за черт! — выругался он и, откинувшись на спину, положил руки под голову.
Мила помнила о том, что кое-какая защита у нее была даже без перстня — ее Метка. Но, как заметил Многолик, Метка пока что не защищала ее от любой опасности — только от угрозы для жизни и сознания. Она пока не знала, как ей быть, если Лютов с Вороновым опять ее где-то подкараулят, но надеялась что-нибудь придумать в самое ближайшее время.
Мила какое-то время смотрела на Ромкино лицо — ее друг сосредоточенным взглядом изучал что-то на потолке, хотя на самом деле, конечно же, ломал сейчас голову над тем, как защитить Милу от нападок Лютова и его приятеля.
Белка, скрестив руки на груди, сидела рядом в позе йога и недовольно кусала губы — явно подыскивала аргументы, как бы ей убедить друзей рассказать о поступке Лютова и Воронова Альбине.
Мила по очереди посмотрела на своих друзей, потом глубоко вздохнула и, расстегнув молнию нагрудного кармана кофты, достала оттуда небольшой прямоугольник плотной бумаги.
Это была старая цветная фотокарточка, с которой на нее смотрела молодая пара: рыжеволосый мужчина и женщина с длинными темными волосами. После того как Мила узнала от Гурия, что Многолик не приходится ей отцом, она достала этот снимок из своей шкатулки и больше не расставалась с ним. На нем были ее родители, и ей больше не страшно было думать об этом. Она очень мало знала о маме и совсем ничего не знала о папе, но теперь легко было верить, что они оба были очень хорошими.
Мила порадовалась, что пока была в Менгире, спрятала фотографию во внутренний карман джинсов, чтобы ее не нашли, если надумают обыскивать. Таким образом ей удалось уберечь очень ценную для нее вещь от сегодняшнего дождя.
— Что это у тебя там? — Приподняв голову с белоснежной шкуры, Ромка разглядывал снимок в руках Милы.
Она подняла на него глаза, с минуту смотрела не мигая, потом снова сделала глубокий вдох и решительно заявила:
— Я хочу вам кое-что рассказать. Вообще-то, я хочу вам очень многое рассказать.
— Ты о чем? — взволновалась Белка.
— Я кое-что не говорила, — нахмурившись, сказала Мила. — Вам. И… да почти никто не знает, в общем-то.
Ромка медленно поднялся со шкуры и сел.
— А сейчас расскажешь? — спокойно спросил он.
— Ты не выглядишь удивленным, — заметила Мила.
Ромка пожал плечами.
— Я догадывался, что у тебя есть секреты. Мы же друзья, думаешь, можно не заметить, что с твоим лучшим другом что-то не так?
— А ты? — повернувшись к Белке, спросила Мила.
Та округлила глаза и помотала головой.
— Нет, я…
— Белка, брось! — поморщился Лапшин.
Белка обреченно вздохнула и, глядя на Милу, ответила кивком головы.
— Ну да, я тоже… догадывалась, что ты о чем-то нам не говоришь. Но ведь у каждого может быть что-то личное, что не хочется никому рассказывать…
— Даже лучшим друзьям? — возмущенно зыркнул на нее Ромка.
— Это неважно, — остановила их Мила. — Я уже решила, что расскажу. Может быть, я и должна была это сделать раньше, но… Я боялась.
— Чего? — спросил Ромка.
— Когда расскажу, поймешь.
Она протянула друзьям фотографию. Ромка взял снимок в руки, и, подвинувшись поближе друг к другу, они с Белкой склонили над ним головы.
— Многолик? — удивился Лапшин, озадаченно взглянув на Милу. — Почему у тебя его фото? И кто эта женщина рядом с ним?
Мила забрала у них фотографию.
— Это не Многолик, — ответила она, глядя в серые глаза мужчины на снимке. — Это… мой отец.
Несколько секунд друзья молчали, и Мила чувствовала, что они смотрят на нее и пытаются связать ее слова с тем, что увидели на снимке.
