Серж Брюссоло - Черный замок
– Нельзя ли поконкретнее? – не отставала Пегги. – То есть кому-то пришло в голову, что монастырская стена нужна для того, чтобы нельзя было выйти наружу?
– Вполне возможно, – согласилась Дженни. – Папа говорит, что стена здесь поставлена, чтобы защитить нас от существа, которое когда-то в древности в монастыре заточили.
– И кто это, по-твоему, был? – оживился Себастьян.
– Откуда мне знать… – буркнула Дженнифер. – Деревенские старики величали его великим чудодеем, или – врачевателем. А позже его прозвали доктор Скелет, потому что, говорят, ну вылитый он Джек О’Лэнтерн,[10] демон Хеллоуина. Никто из деревенских его в глаза не видел. И через стену никто из местных отродясь не перелезал.
– А что с монахами? – спросила Пегги.
– Монахи перемерли там, за стеной, один за другим, от старости. Последнему было, говорят, лет под триста. Затворниками они были. Еду им через стену перебрасывали. Кто такие, как выглядели – никто вам не скажет.
– После их смерти паломники еще наведывались? – осведомилась Пегги Сью.
– Да, – подтвердила девушка. – И довольно часто. До тех пор, пока все стало не слава богу. Тогда ряды болезных сильно поредели. Слухи пошли разные. Тут-то они и испугались!
– Чего это они испугались? – вскинулся Себастьян. – На какие-такие слухи ты намекаешь?
Дженнифер резко встала. Лицо ее посерьезнело; она дошла до задней двери грузовика-рефрижератора и замерла на последней ступеньке лесенки, вглядываясь в туман, который медленно проползал под колючей проволокой, окружавшей кладбище машин. Она сжала кулачки, раздраженно сунула их в карманы и выгнула спину, как обозленная кошка.
– Так и быть, скажу, – нехотя произнесла она. – Исцеления были далеки от совершенства. Отросшие конечности выглядели более чем странно! Новые руки мало-помалу превращались в черт-те что. И ноги… и все остальное.
Голос ее дрожал от тревоги и волнения, и Пегги приходилось напрягать слух, чтобы разобрать, о чем она бормочет.
Испуганным шепотом Дженни принялась вспоминать страшные метаморфозы, происходившие с исцеленными. Отросшие магическим образом руки-ноги постепенно покрывались чешуей. Пальцы на руках и на ногах срастались, а ногти принимали форму громадных когтей.
От таких подробностей Пегги передернуло. Где-нибудь в придорожной забегаловке быстрого обслуживания, за горячим фаст-фудовским гамбургером, среди гвалта и гомона едоков она прыснула бы со смеху от подобного признания, но здесь, в авторефрижераторе, приспособленном под жилой дом, окруженном сгущавшимся туманом, смеяться ей отчего-то совсем не хотелось.
– Руки и ноги чудовищ, – как заводная, повторяла рыжеволосая девушка, – вы понимаете или нет?
Теперь туман клубами поднимался по лесенке, словно намереваясь вползти в фургон. Дженнифер это заметила и свела вместе обе створки двери, заложив скобы чем-то вроде толстого ломика.
– Ночь на дворе, – проговорила она устало. – Переночуйте здесь, сегодня уже поздно заниматься вашей машиной.
– Поэтому твой отец так хочет остаться больным? – прошептала Пегги Сью. – Из-за чуда, то есть, я хочу сказать, из-за его последствий?
– Да. Деревенские перестали класть носилки с увечными у стены. И стараются перехватить паломников, которые чешут к ней прямиком через ланды. Но всегда находятся рисковые люди – вроде вас! – готовые на все, хоть самим чертом стать, ничего им не страшно. Порой они прячутся в домах животных, чтобы рвануть из засады, когда представится случай. Если пытаешься их разубедить, предупредить, они как с цепи срываются. Один такой как-то раз даже пытался меня придушить.
– С этим все ясно, – подвела черту Пегги. – Но ты нам не объяснила, для чего нужно переодевать животинок в людей?
– А что тут объяснять-то? – вздохнула Дженни. – Вы здесь переночуете, а завтра я возьму тягач и вытащу вашу машину из канавы. Если бы мне не нужно было ухаживать за отцом, я попросила бы вас забрать меня с собой, в настоящий город, подальше от всей этой чертовщины. Ничего здесь хорошего не осталось. Эх, не сиди мы на бобах, мы бы сами давно отсюда уехали!
У Пегги Сью было четкое ощущение, что Дженнифер сказала им далеко не всю правду. Она мысленно обратилась к синему песику, чтобы узнать его мнение.
«Она не врет, – ответил пес. – Она ничего не присочинила, но она боится. И я тоже… Нам грозит такая большая опасность, что гавкнуться можно, у меня нюх на эти дела, хотя я не чую, что за Великой стеной кто-то есть. Там, кажется, пусто… Никто за ней не живет».
В авторефрижераторе становилось темно. Даже слишком темно, по мнению Пегги.
– Разогрею-ка я остатки супа, – решила Дженни. – А потом вы тут уляжетесь спать. Так-то оно спокойнее будет, нечего разгуливать в ландах.
Пегги не знала, что ответить. Снаружи ветер шнырял в дырявой горе ржавых остовов, раздавались треск и скрежет. Можно было подумать, что по равнине скачет рыцарь в исполинских доспехах, как в том кошмаре, приснившемся ей средь бела дня в поезде по дороге в Исенгрин. Душевного спокойствия все это не прибавляло.
Дженни разлила суп по глубоким мискам. Ложек в доме не водилось, поэтому его приходилось прихлебывать, словно кофе с молоком. Суп был горячим и вкусным, и Пегги с друзьями по достоинству оценили эту густую комковатую пищу из кое-как нарезанных овощей. Ни у одного консервированного супа такого вкуса не бывает и в помине. С той минуты, как Дженни умолкла, мысли Пегги и Себастьяна переполнились óбразами, которые нарисовало пораженное ее рассказом воображение. Мысли эти уносились к Великой стене, к этому оборонительному заграждению без дверей и чугунных ворот, которое таинственные монахи возвели вокруг монастыря. Что их вынудило построить ее? Страх перед внешним миром… или, напротив, страх, что нечто – или некто – удерет из подвалов здания?
Пегги вздохнула с облегчением. Какое счастье, что они встречают этот вечер, находясь в четырех стенах! Металл действовал на нее не хуже успокоительного лекарства.
Когда они доели суп, Дженни поровну разделила ломоть хлеба и четвертушку мягкого сыра; они запили это несколькими глотками сидра из чашки, от которого во рту образовалась оскомина. Потом девушка удалилась в глубь прицепа, ухаживать за отцом. Инвалид тотчас рассвирепел и привычно потребовал, чтобы все пошли куда подальше. Во весь свой громоподобный голос он изъявил желание – не выздоравливать и остаться в первозданном виде. Пегги села на пол, а Себастьян и синий пес прижались к ней с двух сторон. Голова ее налилась свинцом. Когда Дженни позже вернулась, вся троица уже задремала. Пегги стряхнула с себя сон и повторила свой вопрос:
– Для чего на животных человеческая одежда?
– Для отвода глаз, – сказала Дженни, садясь на корточки. – Чтобы помешать доктору Скелету добраться до нас.
Пегги нахмурилась.
– Ты хочешь сказать… – начала она.
– Да, – выпалила юная крестьянка. – Раз уж мы больше не ходим к врачу, то он сам наведывается к нам! Как домашний доктор, заходящий проведать больных… Но он… он заставляет нас лечиться. Понимаешь? Он лечит нас в принудительном порядке!
Пегги невольно бросила взгляд на двустворчатую дверь. Толстый ломик был на своем законном месте.
– Вы правда не знаете, как он выглядит? – допытывалась она. – Никто его не видел?
– Никто. При его приближении ты сражу же засыпаешь, и он тебя оперирует во время сна. А когда приходишь в себя, то уже, как говорится, поезд ушел.
– Он что, чует, где прячутся больные? – проснулся на самом интересном месте Себастьян.
– Ну да, а как же иначе? Его влечет запах болезни. Стоит кому-то пораниться, и знахарь перескакивает через стену и спускается в деревню, где по доброте душевной лечит всех подряд. Вот для чего мы сколотили деревушку для хворых животных. Чтобы его отвадить и надуть!
– Ты хочешь сказать, что он не делает различия между собаками, свиньями и… людьми? – удивилась Пегги.
– Именно так, – подтвердила Дженни с нервным смешком. – Он считает, что собаки – те же люди, но с врожденными физическими недостатками. Поэтому он их оперирует, чтобы превратить в прямоходящих людей. Лапы он переделывает в руки. Голосовые связки видоизменяет так, чтобы зверьки могли говорить. Иногда он удаляет волосяной покров, попросту говоря, шерсть, а потом делает пластику морды. И пока он занимается зверьем, у него руки до нас не доходят, а это единственное, что нам нужно.
Синий пес дрожал от ушей до хвоста. Еще чуть-чуть – и он завыл бы на луну.
Пегги потребовалась минута на осмысление информации.
– Ну а животные, – осведомилась она, – они-то хоть выздоравливают?
– Сперва – да, а потом обращаются в чудищ. Но мы их убиваем при первых признаках перестройки организма. Это моя работа. Я смотрительница и палач городка животных. Я их кормлю, я их одеваю, и я же их убиваю, когда они начинают меняться.
