Борис Батыршин - Коптский крест
Олег Петрович скосил глаза направо – Ваня завозился, перегнулся назад, вытащил с заднего сиденья рюкзак, и извлек планшет. Устройство работало на последнем издыхании батарей, но, все же, исправно показывало сделанные за день фотографии; лишь предупреждающе помигивал в углу пустой красный прямоугольничек индикатора заряда. Ваня успел перелистнуть с десяток кадров, пока на очередном снимке, — полосатая караульная будка на углу Чистопрудного бульвара, и возле шлагбаума два солдата в серых шинелях, фуражках, прикрытых белыми полотняными чехлами и при винтовках с тростинками штыков, — девайс наконец не выдержал и, мигнув напоследок предупреждением «Подключите зарядное устройство», сдох окончательно. Раздосадованный мальчик сунул планшет обратно в рюкзак и завозился, устраиваясь поудобнее.
— Много наснимал? — Олег Иванович краем глаза разглядел картинки на планшете сына. — Потом сбрось мне, пригодятся.
— Да прилично, — зевнув, ответил Ваня. — Кадров сто, не меньше, а еще – пять видеороликов. Я бы и больше мог, но старался батарею экономить. Там классные моменты есть – например, когда ломовик столкнулся с пролеткой на углу Маросейки. Я снял, как городовой их растаскивал, а потом ломовику по зубам заехал! Ну, никакого уважения к правам человека… — и мальчик сладко потянулся. Глаза у Вани уже слипались, но он все еще пытался бороться со сном.
— Да уж, — усмехнулся отец. — Как представлю, чтобы гибдедешники вот так конфликт решали… А что? Просто и эффективно. Никаких тебе ОСАГо, хрясь в зубы – и все разбирательство.
— Ага, — хихикнул Ваня, — и штрафов не надо. Дешево и сердито.
— А вот тут ты, брат, не прав, — ответил Олег Иванович. — Штрафы имеются. Особенно, что касается извозчиков. У них даже номера есть казённые – точнее, бляхи. Причем, одну из них надо носить с собой, а другую прикреплять к пролетке. По ним и определяют, кого штрафовать. А за особо злостные провинности бляху и отобрать могли. Есть даже аналог техосмотра – власти проверяли, чтобы извозчики содержали экипажи в порядке, имели положенные фонари, чистили лошадей, чтобы упряжь была исправна. Только, думается, все эти техосмотры, как и а наши дни, за денежку покупались. Есть, понимаешь, вещи вечные, ни времени, ни революциям неподвластные.
— Это уж точно, — сказал Иван. — А трамвай тут какой… в смысле – конка. Я как увидел на Садовом рельсы, так глазам не поверил – откуда? Я-то думал они трамвайные, а какой в 1886 году трамвай? Это потом, когда из-за угла выполз этот пепелац мощностью в две лошадиные силы, я сообразил в чем дело. Но все равно странно – по Садовому трамваи никогда не ходили, да?
— И тут ты ошибаешься, — покачал головой Олег Иванович. — Обратил внимание, что Садовое раза в 4 уже, чем в наше время?
Ваня кивнул.
— Ну вот. Садовое кольцо ведь почему так назвали? После пожара, 1812-го года, когда Москву перестраивали, то на месте старого земляного вала – это была древняя линия оборонительных сооружений города, — решили проложить улицу, мощеную камнем. А домовладельцам разрешили разбивать вдоль нее палисадники – по своему вкусу. Отсюда и названия – Земляной вал, Крымский, Коровий…
— Еще и Зацепский есть, — поддакнул Ваня. И улица… Валовая, кажется? Так вот откуда эти названия!
— Оттуда, — подтвердил отец. — Ну вот, а потом, в 70-х годах XIX-го века по кольцу проложили пути для трамваев на конной тяге; а в 1912-м пустили уже электрические. Помнишь, троллейбус маршрута «Б», на Кольце?
— Кто ж его не помнит? — хмыкнул Иван. — «Букашка», московская знаменитость.
— Верно. «Букашкой» и называли первую конку, которая ходила по Садовой. Линия «Б» – вторая по счету в Москве, кажется. А первая, линия «А», шла от нынешнего Белорусского (тогда Смоленского) вокзала до Красной площади. Еще, кстати, один знаменитый троллейбусный московский маршрут – номер 12, гостиница «Националь» – больница МПС.
— А мне нравятся трамваи, — задумчиво произнес Ваня. — Есть в них что-то трогательное. Может, они и медленнее, но зато куда душевнее любого автобуса. Сел – и катишь, вроде как на экскурсии. А они еще звякают так забавно, когда трогаются… Мы с ребятами из класса недавно сели на трамвай возле «Университета» – так и ехали до самых Чистых Прудов. Погода была – загляденье…
— Ну так вот, — продолжал лекцию Олег Иванович, обгоняя очередной троллейбус. — А когда Каганович в 37-м перестраивал Москву, трамвайные пути и линию садов убрали – и осталось от них только название, «Садовое кольцо». Ну и – номер маршрута «Б» тоже сохранили, потому что люди привыкли. Так что мы с тобой, можно сказать, видели предшественника троллейбуса «Б». Да вон он, кстати, легок на помине, — Олег Иванович кивнул на троллейбус, неторопливо ползущий в крайнем правом ряду по внутренней стороне кольца.
— Интересно, — Ваня проводил взглядом далекого потомка московской конки, — вот уж никогда бы не подумал…
Надо признать, Олег Иванович и сам удивился, увидев местный гужевой аналог трамвая. Нет, ему, конечно, было известно о ее существовании – в 80-х годах XIX-го века конка была основным видом городского транспорта в Москве, а общая протяженность линий «конно-железной дороги» приближалась к 90 километрам. Но одно дело, знать в теории, а совсем другое – увидеть своими глазами. Когда путешественники в первый раз встретили этот неуклюжий, влекомый двумя битюгами вагончик, Олег Иванович остро пожалел, что, отсутствие в кармане местной мелочи не позволяет сейчас же прокатиться на этом архаичном сооружении.
— Слушай, сын, что дальше делать-то будем? Конка – это здорово, конечно, но не хотелось бы ограничиваться пешими экскурсиями с осмотром достопримечательностей. Я вот проголодался изрядно, пока мы шли с Маросейки на Гороховую. Всякий раз, как мимо лоточника с пирогами проходили, у меня кишки сводило – а что делать? Валюты местных нет, вот и терпел. Кстати, о пирогах – может, все-таки, заедем куда-нибудь, перекусим?
— Давай лучше до дому потерпим? — предложил Ваня. Он, конечно, был не против заглянуть с отцом в Макдональдс и заесть впечатления от хронопутешествия народной американской едой – но сил на это уже не осталось. Хотелось поскорее добраться до постели и заснуть.
— А с деньгами, и правда, надо что-нибудь придумать. Не у Николки же пятаки стрелять – несолидно. Да и вообще – надо понять, чего мы хотим, и уж тогда…
— Это вопрос, как говорится, «на сто мильёнов». Честно говоря, я пока об этом не думал. Хотя ты прав, конечно – надо ставить сверхзадачу. Тогда и с текущими делами станет пояснее. А пока… я тут прикинул – в первую очередь, надо как-то легализоваться и на первое время денег добыть. Одежду местную купить, а то ходим там, как попугаи – все, кому не лень, на нас глазеют. Ну – и на извозчика, там, квасу попить… нельзя же в чужом городе ходить без копья в кармане! А уж в чужом времени – так и тем более…
Ваня не ответил – он уже сладко спал. Олег Иванович усмехнулся. Интересно, сын осознал, что сегодня их жизнь стала другой? И больше никогда уже не будет прежней – потому что, оба они, и отец и сын, конечно, не смогут сделать вид, что ничего не случилось, и вернуться к привычным заботам. Как не смогут и ограничиться познавательными экскурсиями в прошлое, изображая любопытных туристов. Не получится – разве что портал сам собой закроется, отрезав путь в XIX век. А как иначе – корить себя всю жизнь за бездарно упущенную возможность? Олег Иванович остро почувствовал, что судьба подкинула им с сыном невиданный шанс – и теперь только от них самих зависит, как этим шансом распорядиться.
Когда Олег Иванович закрыл за собой дверь квартиры, на часах было уже восемь вечера. Ваня тихо сопел в своей комнате – он повалился на кровать, как только перешагнул порог, отказавшись даже от ужина. А вот отец его с удивлением обнаружил, что по дороге домой сон куда-то пропал; он, наоборот, чувствовал прилив сил и жаждал деятельности. Больше всего, конечно, хотелось обсудить невероятные события этого дня с кем-то понимающим. Олег Иванович даже потянулся к записной книжке – но отложил, даже не раскрыв первой страницы. Да и книжка была ни к чему – он и так знал, что на свете есть лишь два человека, с которыми он решился бы поделиться ТАКОЙ новостью. Точнее – было два. Один умер год назад – глупо, нелепо, обидно. Хотя, какой, если вдуматься, еще может быть смерть в 49 лет – если, конечно, пришла она не на поле боя или не от какого-то несчастного случая, вроде авиакатастрофы. Впрочем, Петр не летал самолетами – он их боялся; страх этот носил экзистенциальный, хотя, и вполне осознанный характер. «Не могу чувствовать себя спокойно, когда думаю о том, что моя жизнь зависит от чего-то, над чем я не имею власти».
Вот и не летал – и даже в Венецию, давным-давно, еще в самом начале 90-х, добирался поездом. А смерть подстерегла его на платформе московского метро, в виде банального сердечного приступа, в последний день свинцово-серого, безрадостного ноября…
