Алексей Лукьянов - Сотрясатели земли
Но, оказывается, он вел еще и четвертый дневник, дневник о петухе. Маленькая потрепанная книжица в дерматиновом переплете с надписью «Делегатская».
Именно эту книжку дал мне прочитать Мезальянц.
Записи были разрозненные, сделанные разными почерками, чернилами и карандашами, последняя датировалась едва ли не годом папиного рождения.
— Откуда это у вас? — спросил я.
— Из архивов Конторы, скорей всего. Ты не поверишь, сколько там всякой ерунды лежит. Засунь руку — и вытащишь золотой слиток. Если, конечно, не обкусят по самый локоть.
— Но там-то она как оказалась?
— Не знаю. Я получил ее, чтобы провести расследование.
Я задумался. В сущности, я не знал о жизни дедушки ничего, хотя и прочел все его дневники, кроме сугубо профессиональных. И о бабушке тоже, как бы задушевно она со мной ни разговаривала при жизни. Может, и хорошо, что не знал? Семейные тайны обычно ничего хорошего не скрывают.
17
В рубку вошел Мезальянц, и стало совсем тесно.
— Сплетничаете за моей спиной?
— Больно надо, — огрызнулся Егор.
— А я что — подлец? Почему вы у меня ничего не спрашиваете? — Мезальянц, казалось, был уязвлен.
— Да у вас, вроде, принято наоборот, — хохотнул Глеб и холодно продекламировал: — «Вопросы здесь задаю я!»
— Хорошо сказано, — похвалил Мезальянц. — Когда закончится водяное перемирие, это зачтется в твою пользу.
Получилось зловеще.
Полковник Свиридов, недавно возглавивший ГУАП, нашел Мезальянца в фирме по торговле компьютерной и оргтехникой, где Иван Иванович работал начальником службы собственной безопасности. Собственно, Иван Иванович был единственным сотрудником этой службы, но работал за десятерых. В достопамятные времена Свиридов с Мезальянцем вместе служили в Афганистане, в батальонной разведке.
— Хочешь трудной, но опасной работы? — спросил Свиридов у бывшего сослуживца.
— Кто ж ее не хочет? — рассмеялся Иван Иванович.
— Тогда приходи ночью на сеновал, куда обычно.
Сеновалом они называли дрянной кабак в недрах старой Москвы, где обычно снопами валялись, зачастую — без штанов и обуви, пьяные в зюзю посетители.
Сначала Мезальянц не верил во всю эту ерунду с магическими предметами. Такие штуки невозможно скрыть, о них бы давно шумели все вокруг, наладили бы куплю-продажу, в Интернете появились бы тематические сообщества, и весь мир раскололся бы на тех, кто владеет предметами, и тех, кто хотел бы ими владеть, но не может. Плевать, что у них какие-то побочные эффекты есть.
— Эти штуки способны менять мировой порядок, а о них никто не знает? — смеялся Мезальянц в лицо бывшему командиру. — Ерунда какая-то…
— Они и меняют, — спокойно отвечал Свиридов. — Просто делай дело, и не надо думать, почему никто ничего не знает. Считай, что это теория заговора.
— А почему твоя служба этим не занимается?
— Тут, понимаешь, большая политика замешана, не хочу марать китель.
— А меня, значит, хочешь?
— Брось, Ваня, мы оба знаем, почему выбор пал на тебя.
Иван Иванович знал. Иван Иванович никогда не играл по правилам, ставя во главу угла эффективность, а не субординацию и дисциплину. Мезальянц всегда был головной болью и шилом в заднице своих командиров. Но он же был самым результативным.
Свиридов рассказал о Первом. Первый был одним из тех мутноватых типов, которые в 90-е всплыли наверх. На самый верх деловых и политических кругов, которые, впрочем, у нас взаимоперепутаны фактически до состояния однородной массы. Начинал в спецслужбах, потом ушел в бизнес, потом вообще пропал из вида, чтобы всплыть на немалой должности в секретариате Совета Безопасности. На новом месте Первый узнал немало интересного о совсем уж закрытой деятельности спецслужб, но особый интерес проявил к деятельности ГУАП и вскоре стал его куратором от Совбеза. Однажды он вызвал недавно назначенного на должность Свиридова и предложил провести небольшую, но сверхсекретную операцию. Задача, поставленная Первым, выходила за рамки полномочий Конторы, да Первому и не хотелось задействовать все ГУАП. Первый попросил найти эффективного наемника, которого потом можно будет «слить».
Ознакомившись с сутью задания, Свиридов сначала хотел отказаться, но врожденная осторожность не дала ему совершить такой глупости. Он сразу назвал фамилию бывшего сослуживца, некогда работавшего в Конторе, но после развала Союза ушедшего на вольные хлеба. Мезальянц, услышав о грядущей операции, поинтересовался:
— С каких это пор Контора выполняет частные заказы?
Свиридов скорчил кислую рожу.
— Я тебя не затем вызвал, чтобы ты мне политинформацию читал. Это не совсем частный заказ — ты будешь прикрытием секретной операции, чтобы потом, в случае чего, всех собак на тебя повесить. Ты мне в качестве полевого агента нужен, которого можно «слить».
Иван Иванович не обиделся на слова боевого товарища. Он прекрасно понимал, что «сливать» его Свиридов не собирается. Не впервой, как говорится. Никто, кроме Мезальянца, не умеет натурально инсценировать собственную гибель, чтобы исчезнуть из поля зрения заказчика. Но Ивану Ивановичу не нравилось, что Контора из государственной организации превращается в частную лавочку. Мезальянц видел себя винтиком в бездушной самодостаточной системе, но никак не шестеркой в бандитской группировке. Поэтому и ушел в свое время.
— Вот твое задание. — Свиридов выложил на стол серый бумажный пакет. — Кроме задания имеется еще немного наличных на первое время, вполне возможно, потребуются большие расходы. Отчет каждую неделю в воскресенье по электронной почте. Экстренная связь через прежний конспиративный номер.
— Лады. Ну что, по машинам?
— Погоди. Ваня, большая просьба. Не выеживайся. Сделал дело — и отойди в сторону, за тобой пойдут чистильщики. Твоя задача — убедить их, что дело сделано до конца.
— Не учите меня жить.
На том и разбежались.
В папке лежала записная книжка некоего Георгия Даниловича Круглова, по сути — дневник. В дневнике описывалось знакомство, совместное проживание с каким-то стариком, который оказался владельцем предмета. Этот Круглов оказался дотошным парнем, изучил все, что связано с физическими и специфическими свойствами артефакта, даже зарисовал его. С каждым годом записи становились более обрывочны, и время между ними увеличивалось. Последняя была сделана в тысяча девятьсот шестьдесят втором, и в ней сообщалось, что ведение дневника временно прекращается, без объяснения причины.
Свойство петуха, насколько мог судить Мезальянц, до сих пор не видевший не одного предмета и не очень доверявший информации об их супервозможностях, — это многократно усиленная интуиция. В общем-то, для политика весьма полезное качество, несмотря на все побочные действия. Понятно, зачем Первому такой артефакт. Понятно так же, зачем ему нужен такой, как Мезальянц: загрести жар чужими руками и похоронить эти руки.
Собирать досье на автора дневника пришлось недолго: он так всю жизнь и проработал на том самом заводе, хотя родился и учился в Москве. Единственное неудобство, которое Георгий Данилович доставил Ивану Ивановичу, — это преждевременная кончина. И жена Круглова, Агния Теодоровна, дочка некогда знаменитого профессора МГУ, тоже очень быстро отдала богу душу.
Совместных детей у супругов не было, зато имелись несовершеннолетние внуки, а также — вот удача! — родная сестра Агнии Теодоровны Барбара, проживающая в соседнем городе. С нее-то Иван Иванович и решил начать.
Барбара Теодоровна, по образованию историк, занималась коллекционированием и экспертной оценкой древностей, была видным деятелем польской диаспоры на Урале.
Мезальянц выучил, чтобы автоматически слетали с языка, несколько польских выражений, в основном обсценной тематики. Стал безвкусно одеваться, увешался цацками и прочей атрибутикой быстро и нечестно обогатившихся мерзавцев, скопировал одесский говор и на мягких лапах стал издалека подбираться к коллекционеру и эксперту Барбаре Теодоровне Кравец. Иван Иванович умело изображал профана, скупал всяческую ерунду, хотя попадались там и действительно ценные вещи — например, бронзовые украшения в пермском зверином стиле, добытые черными копателями. Наконец, у Мезальянца с Барбарой Теодоровной установились доверительные отношения. Выглядела она гораздо моложе своих лет, и если бы Иван Иванович сам не читал ее личное дело, ни за что не догадался бы, что они не ровесники.
А еще Барбара Теодоровна носила на шее барсука. Впервые увидев фигурку, Мезальянц едва не присвистнул от удивления, потому что по стилистике исполнения сидящий на задних лапах зверь очень напоминал петуха. Правда, глаза Барбары Теодоровны были одинаковыми, но это ничего не значило — она могла маскировать разные глаза контактными линзами.
