Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Первый же день верхового путешествия ознаменовался неприятным инцидентом. Мы проезжали через небольшой грязноватый городок; он стоял точно на паломническом тракте, однако, мукари при расставании не советовал в нем задерживаться; внятных объяснений, впрочем, не последовало, так что отец решил все же сделать там привал и напоить лошадей.
Есть такая арабская пословица: «иногда и осел иногда ревет не напрасно». Зря мы не послушались проводника! Стоило сойти с седел на площади возле колодца, как мы были атакованы ордой грязных, вопящих гоблинов. Агрессоры швырялись камнями, один из которых чувствительно угодил мне в плечо, не защищенное броником; другой заехал между ушей кобыле, да так, что та встала на дыбы, едва не оборвав повод.
Гоблины оказались арабскими детьми; отец махнул на них плеткой, но те лишь ретировались за изгородь и продолжили бомбардировку оттуда; на этот раз мне чуть ли не в физиономию прилетел катыш ослиного помета. Тогда отец вытащил револьвер и пальнул в воздух – юные ваххабиты разом прыснули в стороны. Ушибленное плечо горело, навозная блямба на груди воняла, и я кровожадно мечтал о том, чтобы разрядить вслед поганцам оба ствола лупары.
Минут через пять, когда мы все же принялись поить своих скотов, к колодцу явился местный патриарх – сириец неопределенно-почтенного возраста с длиннейшей библейской бородой. Тут и выяснились причины этой микро-интифады: оказалось, во время недавней войны городок выставил от себя целую роту, и из нее будто бы не вернулось домой ни одного человека. С тех пор жители городка не могут равнодушно видеть русских. Паломники, обычно плохо подчиняющиеся дисциплине в пути, проходя через это селение, идут плотной толпой; начальник каравана и кавасы беспокойно разъезжают взад-вперёд, поскольку опасения в самом деле серьёзны – русские богомольцы не раз подвергались здесь нападениям. Вежливый дед усиленно рекомендовал нам не задерживаться; отец внял, и вскоре мы покинули негостеприимный городишко. Лошади шли на рысях; несовершеннолетние террористы орали что-то из-за изгородей и снова пытались кидаться камнями – но издали, так как помнили о револьвере. Это прибавило нам уверенности в себе – но я все равно не убирал ладони с шейки приклада лупары…
Отъехав на пару километров, мы перешли на шаг; отец спрятал оружие (до того он все время держал «веблей» в руке, так чтобы его было хорошо видно со стороны), и с облегчением заявил: «ну вот, мы попали в библейскую историю».
Я хохмы не понял; тогда он пересказал эпизод из Писания – о детях, бросавших камнями в пророка Елисея. Если верить Библии, сопливым муджахеддинам сильно не повезло – на призыв изобиженного старца «вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребёнка»[15]. Мне это понравилось – а вот нехрен трогать мирных путешественников! Увы, за неимением такой группы поддержки, нам приходилось впредь рассчитывать лишь на огнестрел. Воистину, «добрым словом и револьвером добьешься куда больше, чем одним только добрым словом»…
Часы лениво утекали, и за неспешной дорожной беседой мы оба прозевали пыльное облачко, возникшее на гребне холма…
Глава девятая
— Ну вот, пора нам и расставаться, друзья, — мягко произнес Никонов. — Еще раз – огромное спасибо за то, что не дали мне пропасть.
Гости из будущего невесело молчали. Вечерело; на Москву накатывались сумерки. В углах комнаты притаились тени; не желая возиться с прикрученным на время отсутствия законных хозяев газовым краном, решили обойтись свечками. Николка сидел возле остывшего самовара, Ольга, стоя у окна, глядела на улицу; ее тонкие пальцы нервно терзали платок. Девушка не стала переодеваться – на ней все еще было то платье, в котором она гуляла сегодня по Москве; то самое, которое несколько часов назад Никонов прислал с Яшей из Верхних рядов. Однако ж, восторги, как по поводу обновки, так и по поводу самой прогулки, давно утихли – деревянная спина, заострившиеся плечи Ольги ясно давали понять, что девушка едва сдерживает отнюдь не радостные эмоции…
Её путники сидели за столом, напротив Николки. Роман рассеянно перебирал приобретенные в лавке открытки с видами Москвы; второй, высокий, длинноволосый, слегка сутулый – Геннадий, кажется? – с безразличным видом рассматривал обстановку гостиной, делая вид, будто происходящее его ничуть не касается.
— Ну что, друзья… Пришло, наверное, время попрощаться? Никол, не будешь ли ты так любезен…
Ольга не дождалась, когда лейтенант договорит. Она резко повернулась, и, держа платок у глаз, прошла в прихожую; хлопнула дверь. Лейтенант, заметно смутившись, чуть ли не бегом устремился за девушкой. Роман сложил открытки аккуратной пачкой и поднялся из-за стола. Геннадий по прежнему продолжал изучать секретер.
Снова хлопнула дверь; огоньки на фитилях заплясали от короткого сквозняка. Геннадий оторвался, наконец, от созерцания мебели и подошел к Николке, который, одну за другой задувал свечи.
— Пожалуй, пора и нам, юноша? — голос Геннадия был мягок до чрезвычайности. Николка мельком подумал, что именно он, из всех встреченных им в будущем, более всего походит на обитателей 1886-го года. Форменный студенческий сюртук делал Геннадия почти что неотличимым от иных обитателей дома Овчинниковых. Казалось, не хватает только форменных пуговиц и фуражки с молоточками в обрамлении оловянного венка – и все, готовый студент Императорского Технического училища.
— Вы, Николай, пожалели бы, что ли, эту трогательную парочку, — продолжал тем временем гость. — Понимаете, какая штука – куда там Шекспиру! Прикипели друг к другу, а теперь между ними – препятствие похлеще любых Монтекки и Капулетти. Страшно сказать – 128 лет!.. — Геннадий сокрушенно покачал головой. — Что ж, однако, пойдемте? А то Ольга там, во дворе, еще и в слезы ударится, незачем соседей смущать…
Заперев дверь, Николка, вслед за Геннадием, спустился во двор. Ольга подчеркнуто держалась в стороне от брата и Никонова. Было видно, что лейтенант хочет подойти к девушке, но неловкость ситуации его удерживает. Николка, внутренне скривившись от неудобства, заторопился:
— Ладно, господа, пойдемте поскорее, пока во дворе никого.
* * *И снова Яша не понял, куда исчезли Николка и его гости! Они будто растворились в стене дома. Глаза у молодого человека некстати зачесались; потому момента исчезновения он не увидел. Стоило на мгновение отвести взгляд – и пятеро людей, только что стоявших в дюжине шагов от Яши (он устроился в тёмном уголке близ дворницкой, дожидаясь, когда невесть откуда явившийся лейтенант и его странные гости покинут квартиру Семеновых) – пропали, будто в воздухе растворились! Юноша растеряно обозревал двор, хотя, признаться честно, ожидал чего-то подобного…
— Свят-свят-свят, — забормотало сзади. Яша обернулся. Дворник стоял, вцепившись в метлу, и мелко крестился. Вид у него был ошарашенный.
— Да куды ж господа-то подевались? Что ж деется-то, Господи? Пойти, барину рассказать… — и Фомич заторопился к черной лестнице, ведущей в кухню Овчинниковых.
— Погоди, Фомич, не торопись, — окликнул Яков. Дворник сразу же замер на месте. — Не надо тебе ходить к Василю Петровичу. Ну что ты ему скажешь? Что люди прямо во дворе рассеялись, как туман? И что он подумает? Добро бы ты хоть выпимши был, — а то ведь трезв аки стеклышко…
Фомич ожесточенно поскреб пятерней в затылке.
— Да ить и я смекаю… Небось решит барин, что я умом тронулся… а кому нужен дворник, который без ума?. А ты-то все сам ясно видел? Ну, как господа в воздусех растаяли?
Яша пожал плечами.
— То ли видел, то ли нет – я и сам, Фомич, не пойму. Одно только знаю – не нашего ума это дело.
— Нет, тут надо все хорошенько обкумекать, — помотал головой дворник. — Пойду-ка я пока, а ты присмотри тут…
И нетвердой походкой направился в дворницкую.
Яша обернулся, и едва удержался на ногах – через двор снова шли Николка с лейтенантом. Никого больше с ними не было. Дойдя до подворотни, они остановились; офицер что-то говорил мальчику; тот торопливо кивал, нетерпеливо озираясь на окна второго этажа. Никонов подал собеседнику руку – гимназист пожал ее, и, как показалось Яше, что-то передал лейтенанту. Тот кивнул – и вышел на Гороховскую…
* * *Никонов шагал по Покровскому бульвару. Лейтенанта мутило от стыда. Он вспоминал ясные глаза Николки; то, как мальчик застенчиво заглянув в лицо моряку, протянул ему драгоценную бусинку: «Возьмите, вам нужно, вас ведь Ольга ждет…»
Если бы совсем недавно Никонову сказали бы, что тот примет участие в столь недостойном лицедействе – он, не задумываясь, хлестнул бы наглеца по щеке. А потом с легким сердцем принял вызов – и постарался бы не промахнуться. Разыграть спектакль, до отвращения похожий на эпизод из бульварных романов, столь любимых барышнями нежного возраста… Да, кузина, Варя оценила бы его актерские способности!
