Мэри Стентон - Дорога на Балинор
— Но откуда я все это знаю? — обратилась она к колли. Уж не возвращается ли к ней память? На сердце вдруг полегчало, и Ари, благодушно мурлыкая что-то себе под нос, отправилась на поиски овса и ржи, чтоб у Бега был полный рацион.
Доктор Бонс хранила овес в ларе в пристройке позади больничного загончика. Ари вспомнила еще кое-что важное, что могла знать только до несчастного случая. С овсом шутки плохи. Стоит лошади переесть, и страшные колики ему обеспечены. А колики могут кончиться даже гибелью лошади. Она отсыпала в ведро три совка овса и полсовка ржи. От зерновой смеси исходил чудесный запах, который Ари очень любила. Опа запустила обе руки в ведро и начала перебирать содержимое — отчасти с практической целью, чтобы перемешать овес с рожью, отчасти из удовольствия, которое доставляло текущая сквозь пальцы масса твердых злаков. Теплых и живительных. Но то, что попалось ей, вряд ли можно было назвать съедобным. Удивленная Ари подошла на свет к двери.
Еще один спиральный камешек. Этот был кремово-фиолетовый, гораздо толще и тяжелее первого. Раза в два длиннее и толще большого пальца Ари. Она потрогала кармашек рубашки. Первый камешек, похожий на раковину, был там. Она вытащила его и сравнила с новым. Они как будто были из одного материала, но разные по цвету: один розовый, другой фиолетовый. В голове у Ари вдруг зазвучал обрывок мелодии, и она бессознательно пропела:
— «Желтый, серебряный, голубой
Радугу, которую мы творим…
и та-та-та-та-та», —
бормотала она. Ах ты! Она почти вспомнила. Песня звучала где-то в глубине сознания, подобно тому, как почти незаметно играет музыка в приглушенном приемнике в машине. Она нетерпеливо тряхнула головой. Главное, без насилия, говорила доктор Бонс. Память подобна паутине: дерни ее с силой, и она порвется. Присматривайся к ней, затаив дыхание, и она останется невредимой.
Порыв холодного ветра ворвался под навес и унесся дальше. И вдруг ей до слез захотелось очутиться сейчас в теплой и светлой комнате усадьбы. Не надо ей воспоминаний, если они влекут за собой этот жуткий пытливый глаз, странные спиралевидные камушки да обрывки песенки, которую не удается пропеть до конца.
Она снова пропустила сквозь пальцы содержимое ведра, чтобы убедиться, что больше таинственных камней там нет, и поставила ведро перед Бегом. Конь оторвался от сена и тут же сунул морду в зерно. Ари долго смотрела на него, обняв себя руками и вздрагивая от холода. Свистнув Линка, она перелезла через забор загона и побежала по усыпанной гравием дорожке к дому. В доме уже зажгли свет, и она увидела Энн в кухонном окне. Та ходила от плиты к столу. Ари сияла сапоги на крыльце у задней двери, осмотрела шерсть и лапы Линка, чтоб он не натаскал в дом лишней грязи. И вошла в дом. Фрэнк сидел кресле-качалке у камина. На коленях у него была большая красная амбарная книга. И он сидел мрачный как туча. Ари знала, что это гроссбух по учету всех хозяйственных и финансовых дел на ранчо. Сюда вносился дебет и кредит ранчо «Глетчеров ручей». Судя по виду Фрэнка, дела на ранчо шли из рук вон плохо.
Ари улыбнулась Энн и пошла мыть руки в тазу.
— Накрыть на стол? — спросила она. Энн резко покачала головой. Ари не поняла, почему Энн не хочет, чтобы она помогла накрыть стол к обеду. Обеденный стол занимал середину кухни. Он был из полированного дерева, местами облупившегося, так что видна была оранжевая пористая сердцевина. Ари достала васильковую скатерть и тарелки с голубыми женскими фигурками по краю. Она любила эти тарелки. Тарелки были белые, а фигурки синие. Каждая женская фигурка отличалась от другой, одни девушки были стройные и красивые в длинных до пят сарафанах, другие весело изгибались и в руках держали фиолетовые, розовые и серебряные жезлы. И каждая изящно плясала под резной аркой. А над аркой бежали нежные облачка…
Ари, забыв обо всем, разглядывала любимые тарелки, держа в руке ножи, вилки и ложки. Хрустальная арка. Фиолетовая, розовая и… это же из песни.
Неужели она вспомнила всю песню?
Ари нахмурилась. Она видит эти тарелки изо дня в день всю жизнь. Во всяком случае, сколько помнит себя. То есть уж верные три месяца. Следовательно, эти образы могли навеять ей слова песенки и она их придумала.
Но мелодия?
Мелодию она точно не слышала.
— Ари?
Сквозь туман до Ари донеслись слова Энн. Линкольн толкал ее носом.
— Ари!
Она с удивлением посмотрела на Энн, словно видела ее впервые.
— Ах, прости Энн. Я, должно быть, грезила наяву.
— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? — Энн приблизилась к ней и погладила по голове. — Доктор Бонс не знает, сколько ты пролежала на полу кладовки, но считает, что не очень долго.
«Полдня, — про себя подумала Ари. — Она бы взбесилась, скажи я ей, что проспала несколько часов подряд и что я непрерывно вижу разные наваждения да еще слышу всякие песни. Уж не говоря про этот глаз. Неужели я тогда не только повредила ноги, но и повредилась в рассудке?» Вслух же она произнесла:
— Все хорошо, Энн. — Она разложила по местам ножи, вилки и ложки.
— А вот у нас нехорошо. — Фрэнк захлопнул свой красный гроссбух. У него под глазами темнели круги. Он провел ладонью по губам. — Мы разорены.
Ари посмотрела в свою тарелку. Энн положила ей большой половник макарон с сыром. Желтый сыр попал на синюю танцовщицу с печальным лицом. Фрэнк тяжело опустился на стул справа от Ари. Энн села напротив нее:
— Как ни крути, придется отдать Бега напрокат. Другого выхода нет.
— Прости, Ари. Мне и в самом деле очень жаль. Но на деньги мистера Кармайкла мы прокормим остальных животных. — Он улыбнулся вымученной улыбкой. — И самих себя, разумеется. Я знаю, что ты против. Я прекрасно понимаю, что ты против.
— Они хотят забрать его? К другому инструктору?
Ни Энн, ни Фрэнк не ответили ни слова. Это оттого, вдруг подумала Ари с накипавшей злобой, что они трусливы.
— Не смотри ты так, — заерзал Фрэнк. — Если б был другой выход, мы бы непременно сделали по-другому.
— Почему бы вам не продать ожерелье, которое носил Линкольн? — Ари осторожно положила вилку на тарелку. Сняв ожерелье через голову, она показала рубин. Свет заиграл на его гранях тысячами огоньков. Он сам стал подобен огню.
Энн отвернулась, словно не в силах смотреть на камень. Фрэнк закрыл лицо руками.
— Нет! — резко вскрикнула Энн. — Что ты, что ты! Не вздумай расставаться с ним! Береги его как зеницу ока. Поняла? — Она наклонилась вперед, дохнув мятой.
— Но мы же могли бы его продать, — предложила Ари. — Откуда он вообще взялся? И почему такая ценная вещь оказалась на шее у Линкольна?
— Мы сами не знаем, — беспокойно заерзал Фрэнк, искоса посмотрев на пса, как обычно, свернувшегося у ног Ари. — Но мы его не можем продать. Его нельзя продавать.
— Если он мой, я могу. — Ари бездумно крутила ожерелье вокруг пальца.
По лицу Фрэнка разлился ужас, как масляное пятно разливается по воде. — Убери, — произнес он суровым голосом, которого она никогда от него не слышала. И больше не будем говорить об этом, Ари. Ты поняла?
— Фрэнк, — тихо произнесла Энн. — А может, она права? Может, теперь это все не имеет значения? Если на то пошло, он здесь конь. И не похоже, чтобы он…
— Что «если на то пошло»? — спросила Ари. — И что «не похоже»? О чем вы?
— Ни о чем, — вздохнул Фрэнк. — Ни о чем. Тебе лучше не знать. Ешь и не спрашивай, Ари. И выброси все это из головы.
— Вы не передумаете? Насчет Бега?
— Не могу Ари. Мне очень жаль, но не могу.
Ари надела ожерелье на шею и снова спрятала рубин на груди под рубашку.
Ари помогла Энн убрать и помыть посуду и пораньше отправилась спать. Она поцеловала Энн и Фрэнка, пожелав им спокойной ночи, и улыбнулась, когда Энн удивилась ее горячности. Затем свистнула Линка. Пес тут же вскочил и пошел за пей наверх.
Ари вошла к себе в комнату и включила свет. Все так странно. Она помнила свою комнату только три месяца. Что было до того, она не знала. Но здесь так уютно; ее комната «до того» (как она называла период своей жизни до несчастного случая, когда ноги у нее были целы), очевидно, была очень похожа на эту. Бледно-зеленые стены и покрывало на кровати в цветочек, гармонирующее со стенами. Плетеный комодик и ночной столик. Письменный стол, за которым она будет делать уроки, когда пойдет осенью в школу. Если, впрочем, пойдет вообще, судя по словам Энн и доктора Бонс. А если не пойдет, будет делать задания, которые станет задавать ей старый врач. Опять же, если останется здесь.
— Не могу, Линк. Не могу оставаться здесь и позволить, чтобы Бег попал в чужие руки. — Бег явно против. А когда он не хочет что-то делать, единственный, кто может остановить его, это Ари. Если утром она не уведет его отсюда, может случиться что-нибудь страшное. Мистер Кармайкл слов на ветер не бросает. Если Бег причинит вред Лори, — а по тому, как Лори ездит верхом, он может причинить ей что-нибудь, даже не желая того, — мистер Кармайкл обещал (Ари сама это слышала) пристрелить Бега.
