Дмитрий Емец - Танец меча
Меф от удивления перестал ворочаться.
— Куда?
— Скоро узнаешь! Дыши носом, это успокаивает!
Объясняя Дафне, как найти Улиту, Эссиорх вышел из общежития. Четыре озеленителя таинственно улетучились. Мотоцикл валялся на газоне. Лукоморская цепь исчезла вместе с его задним колесом и рекламой магазина «Продукты».
— Даже перепиливать не стали! Надо было к раме крепить! — ошеломленно прохрипел хранитель.
Дафна засмеялась и, протолкнув в горловину рюкзака морду высунувшегося Депресняка, телепортировала.
* * *Возвращение эйдоса внешне мало повлияло на Улиту. Нимба у нее над головой, разумеется, не возникло, и привычки остались теми же. Разве что изредка она останавливалась посреди улицы и на несколько минут замирала со слегка досадливым выражением лица, пальцем царапая грудь. Она точно ощущала в себе что-то тревожащее, существующее не по законам этого мира и выпадающее из круга ее привычных занятий.
Когда Даф ее увидела, Улита сидела напротив старого здания мэрии и, скучая, цыганской иглой колола себя в ноготь. У проезжавших по Тверской автомобилей лопались шины. За спиной у Улиты сурово взирал на ее делишки московский князь Юрий Долгорукий.
Рядом с Улитой стояла коробка острых куриных ножек. Видимо, бывшая ведьма по старой привычке увела из сетевого ресторанчика чей-то обед.
— Потому что у меня жевательный рефлекс! Эдакое затянувшееся младенчество! И вообще кратковременная я какая-то! Высокий накал мысли не могу сохранять сутки напролет! И хорошей не могу быть сутки напролет! Все во мне непрочно!
Жалуясь, Улита дирижировала куриной ножкой, что несколько снижало накал трагизма.
— Суккуба нашего видела? — спросила Дафна.
— Пока нет. Но сегодня он точно будет.
— Уверена?
— Расписание мрака надо знать. Пуфс ввел новые правила. Сегодня он принимает буквы от «А» до «Д». Смекаешь, что получается? — заявила Улита.
Дафна засмеялась. В ее смехе было много полупрезрения-полуснисхождения, которое мы испытываем к чужому начальству и которое моментально исчезает, едва только начальство становится собственным. Улита тоже засмеялась, но гораздо более натянуто. Она все еще числилась в сотрудниках мрака, хотя на самой Дмитровке почти не бывала.
Примерно через полчаса, когда Дафна устала всматриваться в толпу, Улита дернула ее за рукав.
— А вот и наш попугайчик! — прошептала она. — Где?
Даф, недоумевая, обернулась. Голубь на руке у московского князя мало походил на попугайчика. Улита схватила ее за плечо и толкнула за киоск с мороженым.
— Стой тут и не высовывайся! — велела она.
— А попугайчик? — наивно спросила Даф.
— Сейчас будет! Такой напугайчик, что прямо запугайчик! — пообещала ведьма.
От Большой Дмитровки к Тверской катился кругленький маленький человечек в желтеньком плащике, похожий на лимон с ножками. Вид у него был независимый, а ладони он засунул в карманы так, что наружу торчали только большие пальцы, которыми он непрерывно шевелил. Щечки у человечка были пористые, круглые, а подбородок и лоб равномерно вытянутые, что усиливало сходство все с тем же лимоном.
Когда он поравнялся с киоском, ведьма сделала быстрый шаг вперед и подхватила его под локоть.
— Ваши документики, уважаемый!
«Лимон» подпрыгнул от ужаса и из желтого сделался зеленым, мгновенно утратив товарный вид. Документики он показать не пытался, только дрожал.
— Зы-зы-зыздрасьте! — проблеял он.
— Знаешь, кого я поймала? — спросила Улита. Дафна втянула носом воздух, больше доверяя нюху, чем глазам. От незнакомца в плащике пахло духами пополам с пшикалкой для горла.
— Суккуба, — безошибочно ответила она.
— Ну это и так видно! А какого?.. Разве тебе Эссиорх имени не говорил?
Даф мотнула головой. Улита встряхнула «лимона» за ворот.
— Разве ты его в канцелярии никогда не видела? А, ясно! Арей его редко вызывал! Вот подсказка: это суккуб, с которого мрак не требует эйдосов! Не требует отчетов! Соглашается держать на земле за просто так! Не хилая зацепочка, а? Вообрази: за просто так!!!
Дафну не спасла и зацепочка.
— Ну ты, мать, даешь! Это же Гудрон! — изумилась Улита.
Даф нахмурилась. Имя было ей хорошо знакомо. Она вспомнила, что одно время его долго искали боевые двойки златокрылых.
— ГУДРОН? Что, тот самый? — спросила она недоверчиво.
— Угу. Тот самый Гудрон! Наисамейший такой Гудрончик!!! — охотно согласилась ведьма.
Дафна вцепилась в загривок Депресняку. Конечно, она знала, что мрак проводит компанию по уничтожению важных понятий. Уничтожить их, разумеется, нельзя, но можно попытаться извратить, придав слову другой смысл. Было истиной — стало оскорблением.
— Так это ОН??? Тот самый комиссионер, который портит слова? Он изгадил слово «тварь»? И «убогий» тоже он?? И из «прелестной женщины» комплимент он сделал?
— Он, он, — наябедничала Улита.
Она протянула руку и пальцами растянула суккубу мягкие щеки. «Лимон» в ужасе дергался, пытаясь слинять, но секретарша держала крепко.
— А ну! Улыбочку! Вас снимает скрытая камера!
Гудрон тревожно зарумянился. Щеки его дрожали. На них образовывались нескончаемые бугорки и мешочки.
— А «не буду работать за «спасибо!» тоже ты? Человек, который такое брякнул, хотя бы понимает смысл слов?
— Это в переносном смысле! Надо же иметь чувство юмора! — сказал Гудрон поспешно.
— Ладушки! Тогда скажи с чувством юмора: «Лигул меня побери!» — и я тебя отпущу! В ту же секунду! И пусть даже смысл будет самый переносный! — с азартом предложила Даф.
У Гудрона заметались глазки. Улыбка по дряблым щечкам увильнула к ушам и затерялась без следа.
— Видите ли, друзья мои! Я бы, конечно, сказал, но поймите меня правильно… Данное фразеологическое выражение «Лигул меня»… э-э… ну, вы понимаете, не столь закрепилось в языковой традиции, посему из опасения быть ложно понятым, я, пожалуй, не возьму на себя смелость… Исключительно с семантической точки зрения!
— Слушай, Даф! — нетерпеливо шепнула Улита. — А ведь мы не можем его отпустить!.. Я у мрака еще числюсь, а он на меня накапа… Ай! Что ты делаешь, гаденыш?
Она еще не договорила, когда «лимон», обвисший у нее в руках как пустой плащик, брызнул ей в глаза из баллончика и укусил ее пластмассовыми зубами за запястье.
Ведьма от неожиданности разжала пальцы. Гудрон рванулся, выскочил на проезжую часть и зайцем запрыгал между гудящими машинами.
— Лови его! — заорала Улита.
Со второй попытки Даф выдернула из рюкзака застрявшую флейту. Маголодия настигла суккуба в воздухе, когда он наполовину телепортировал. Послышался короткий вопль, хлопок и — все исчезало. На дорогу выбросило несколько разноцветных тряпок.
Дафна опустила флейту.
— Ну вот оно и случилось! — произнесла она без сожаления.
— Что случилось?
— Лигул его побрал! — пояснила Даф.
Улита никогда прежде не видела спокойную Дафну такой сердитой.
Ведьма пасмурно посмотрела на валявшиеся тряпки. Запах духов рассеивался.
— Больше я не буду тебя с собой брать! — сказала она сердито. — Ну прибила его! А если ножны у него были?
Дафна наклонилась, чтобы поймать Депресняка.
— Будем надеяться, что не у него… Кто у нас остался?
— Тухломон, Хнык и доктор Возбуханчик, — ответила Улита, связавшись с Эссиорхом.
— А что за Возбуханчик? — удивилась Даф. Улита хихикнула.
— Это наша медицинская светила! Комиссионер в белом халате! По электричкам работает!
— Как это?
— Сейчас все помешаны на здоровье. Едет в электричке добрый дядя-доктор. Ехать долго, потрепаться никто не прочь, да еще с доктором. Он объясняет, что центр болезни вот тут, — Улита ткнула себя пухлым пальцем в центр груди. — И если выдернуть этот гвоздь, то все будет в шоколаде…
— А гвоздь — конечно, эйдос?
— Коронная фраза Возбуханчика: «Вы так много болеете, потому что вы слишком добрая для этого мира! Все вас используют! Позвольте, я вам помогу! Повторяйте за мной!» И — чик! — пластилиновой лапкой в грудь!
— И что? Неужели повторяют формулу отречения?
— Девяносто эйдосов в неделю. Да еще, думаю, примерно треть зажиливает, — со знанием дела ответила бывшая секретарша мрака.
Глава 4. Чаяние чайки, вычаивающей чайчонка
Старый резчик по дереву. Учеником резал плохо, чаще ранился. Потом начались крепкие ученические работы. Дальше профессионализм, но профессионализм бездушный. Слишком много отвлекался. Когда пришла любовь к делу и дело стало главным, центральным — начали получаться вещи яркие, мощные. Наступила старость. Стекла очков толстели. Руки дрожали. Суставы распухли от артрита, и резчик понял, что не может вырезать даже простой деревянной ложки. Он заплакал, взмолился Богу: «Господи, да как же!» и внезапно в остром прозрении понял, что резал он не дерево, а нечто гораздо более важное. Вырезал самого себя…
