Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Локон Афродиты
– Так-то оно так. А вдруг ты ошибешься и произнесешь не то имя? Не то, которое надо было произнести? Магия Афродиты не может быть отведена никем и ничем. Всю жизнь ты будешь прикована к человеку, который, возможно, совсем тебе не нужен. И все это будет цена одной-единственной ошибки! – с ехидством сказал джинн. – Если же забыть об этом, то у тебя в руках ключ от самой яркой в мире любви, малютка Гроттер… Правда, я тебе совсем не завидую.
– Потому что ты старый и дряхлый? – спросила Таня.
На правах давней знакомой она многое себе могла позволить. Однако забыть сдать книгу она не рискнула бы и сейчас. В конце концов дружба дружбой, а служба службой. Древний джинн всегда придерживался этого правила.
Рот Абдуллы, плавающий у него на лбу, изобразил ироническую улыбку.
– К разговору, кто из нас старый и дряхлый, мы с тобой вернемся лет через… э-э… семьдесят. Лет же через восемьдесят этот разговор вообще не состоится, и я останусь дряхлеть в одиночестве. Три-четыре тысячи лет в запасе у меня еще есть… – заметил он.
– Тогда почему ты мне не завидуешь?
– Локон Афродиты – артефакт своенравный и нетерпеливый. Он много дает, но многого и требует. Нужно воспользоваться им до определенного момента, иначе ты никогда не узнаешь настоящей любви. Проклятие обратится против тебя. Любовь не переносит тех, кто слишком долго демонстративно поворачивался к ней спиной. Любовь любит решительных и смелых, которые именно потому и не делают ошибок, что не боятся их совершить, – с пафосом произнес Абдулла.
Таня подумала, что в былые времена и джинном владели страсти, хотя представить себе бурлящий от любви пар было сложновато.
– А как я узнаю, что время выбора истекло? – спросила она.
– Прядь будет постепенно менять цвет. Точнее, терять его… Из золотистой станет бронзовой, затем цвета старой ржавчины. И наконец, попросту исчезнет, чтобы через пару десятилетий, возможно, появиться у кого-нибудь другого. В запасе у тебя самое большее месяц. Реально я начинал бы беспокоиться недели через две-три.
– А если я так и не решусь и за это время не произнесу имени? – спросила Таня.
– Тогда ты никогда в жизни не узнаешь любви. НИКОГДА. Как и все древние боги, Афродита была склонна к максимализму, – заметил джинн. – А теперь извини. Аудиенция закончена! У меня сеанс черной магии. Один из второкурсников сдал учебник по нежитеведению с вырванными схемами. Он надеялся, что я не замечу. Бедный наивный второкурсник. Возможно, он никогда в жизни не перейдет на третий курс!.. Как мне жаль, как мне жаль! Но начнем, пожалуй, с проклятия номер 704, пункт второй. А там… там можно и поимпровизировать! Покиньте библиотеку, ученица Гроттер, если не хотите, чтобы проклятие перепутало адресат.
Библиотечный джинн оглушительно высморкался в платок с черепушками, на котором Таня заметила вытканные буквы:
«Моему старому другу Абдулле в память о приятных минутах и бурно проведенной молодости. Аида М.»<D>
«Интересно, чем сейчас занимается эта Аида?
Небось, это тихая и сентиментальная старушка, увлеченная его стихами! Сидит у камина с толстой книгой в руках и гладит кота», – подумала Таня.
Спрятав платок, Абдулла уже не обращал на Таню внимания. Она попрощалась, но в ответ услышала лишь невежливое мычание. Подождав немного, Таня пошла к дверям, как вдруг джинн, не отрывая взгляда от тетради, сказал в пространство:
– Влюбленные бесстрашны и отважны. Они как птицы пролетают самый яростный огонь, не опалив крыльев. Но, едва любовь умирает, силы оставляют птицу, и она сгорает.
Глава 5
ГОП-СТОП ДЛЯ ЩУКИ
– Ну и что будем делать? – пискляво спросил Халявий.
– А что тут сделаешь? Мы в осаде! – мрачно ответил дядя Герман.
В короне графа Дракулы, в его ботфортах и со шпагой в руках он сидел за превращенным в баррикаду диваном. Но даже это не помогало. Магия щуки пока была гораздо сильнее. Или, возможно, Дурневу не хватало способностей, чтобы воспользоваться возможностями своих артефактов.
Халявий осторожно высунулся из-за кресла. Над его головой ударила синеватая магическая молния, мгновенно заставившая его скрыться.
– Ничтожные! Собаку жажду! Принесите ее мне! – театрально загрохотало из ванной.
Такса Полтора Километра завыла тоскливо, с надрывом. Дядя Герман снисходительно погладил ее по жирной спине.
– Ну что, псина, из-за кого страдаем? Скормим тебя щуке, а? – предложил он.
– А что, славная идея! Давай, Германчик, а-а? Я ее за лапку и того… сбегаю? – умоляюще предложил Халявий.
Такса заскулила еще трагичнее. Дядя Герман посмотрел на нее и покачал головой.
– Нинель этого не поймет! – заметил он.
Халявию показалось, что на краткий миг сутяжный профиль его дорогого братика принял героические римские очертания.
– А если постучаться в стенку и попросить генерала Котлеткина вызвать спецназ? – с надеждой спросил он.
– Тогда уж лучше сразу авиацию. Нет
дома – нет проблемы, – сказал Дурнев.
Щука захохотала с мефистофельскими интонациями. Очередная синеватая молния, скользнув над диваном, прожгла штору. В комнате стало дымно.
– Эх, если б шпагой ее ткнуть! Или хотя бы пробку вытащить! Да только разве к ней прорвешься под таким-то огнем? – с досадой произнес дядя Герман. В его голосе прозвучала боль фронтового разведчика, которому артиллерийский обстрел мешает взять языка.
– Постой! – сказал Халявий с воодушевлением. – Германчик, я знаю, что нам делать! Когда в меня вселяется полуденный бес, на меня не влияет ничья магия. Так что, если ты возьмешь телефонный справочник и несильно ударишь меня по макушке – может сработать… Только имей в виду – максимальной силы я достигну, когда заявлю, что я император Коммод! Всякие там Калигулы и машинки для наклеивания этикеток – это не то, не тот уровень. Понимаешь, братик? Но эта стихия находит на меня редко, очень редко! Кроме того, запомни, братик, что…
Не дожидаясь окончания фразы, дядя Герман по-пластунски кинулся к тумбочке, схватил телефонный справочник и, чудом увернувшись от очередной синей молнии, огрел Халявия по макушке.
Глазки оборотня встретились у переносицы. На лицо снизошло тихое блаженство.
– А вот и я! Твоя воспаленная совесть! – сказал Халявий и полез целоваться.
Справочник описал новую дугу.
– Я Марк Ульпий Траян! Как ты смеешь смотреть на меня, жалкий раб? – взревел оборотень.
«Того вроде иначе звали… Шкаф, что ль, какой-то… « – задумался дядя Герман и, воспользовавшись тем, что такса Полтора Километра повисла у грозного императора на пятке, отвлекая его внимание, вновь взмахнул телефонной книгой.
– Я Вацлав Нижинский, знаменитый балерон! Ах, Дягилев, Дягилев, как ты похудел, бедный! – пропищал Халявий и тотчас вновь схлопотал по макушке.
Удар случайно пришелся вскользь, и Дурневу пришлось гоняться за перепуганным Нижинским по всей комнате, рискуя попасть под очередную молнию.
– Я Марк Сальвий Отон!.. – возопил наконец метко прихлопнутый Халявий.
Дядя Герман легонько ударил его по макушке телефонным справочником.
– Я летающая соковыжималка с вертикальным взлетом!
Бац! Бац! Бац!
– Я Луций Элий Аврелий Коммод!
Справочник замер в руках у дяди Германа.
– О, вот и мебель пошла! Кажется, сработало! – произнес он задумчиво.
Подозрительные глазки императора Коммода скользнули по лицу дяди Германа, без восторга приняли во внимание его обруч-корону и, наконец, параноидально остановились на шпаге.
– Во дворце убийца! Стража! Ко мне! – взвыл император и кинулся к висевшему на стене ятагану. Это был уже третий ятаган дяди Германа. Первые два вытребовала в Тибидохс Пипа, заявившая, что ей нечем точить карандашики и воспитывать Бульонова.
Сорвав со стены ятаган, воинственный император осыпал дядю Германа градом ударов. Тот кое-как отразил их, едва удержав взбешенную шпагу от рокового ответа, и, споткнувшись о диван, растянулся во весь рост.
Торжествующе взревев, Луций Элий Аврелий Коммод ибн Халявий занес ятаган для добивающего удара.
– Не надо! – пискнул дядя Герман. – Это не я! Я ваш верный слуга! Ваш убийца в ванной.
Ятаган замер в руках у императора.
– Ага, значит, есть и другие заговорщики? Кто они? Назови имена, раб, если хочешь, чтобы твоя смерть была быстрой!
– Они там… по коридору прямо… А я друг!
Коммод ибн Халявий ухмыльнулся.
– Раз ты действительно мой друг, то должен знать мои принципы. Лучше по ошибке прикончить друга, чем оставить за спиной тайного врага! – сказал он, вновь занося ятаган.
Спасительная для Дурнева магическая молния ударила Коммода в грудь. Особого вреда она ему не причинила, но Коммод ибн Халявий пошатнулся.
– Они пускают стрелы! Я смертельно ранен! Лучше умереть от меча, чем от стрел! За Рим! За меня! – крикнул он и, воинственно размахивая ятаганом, помчался в ванную.
