Юрий Сотник - Эликсир Купрума Эса
Так трудились наши «социологи» почти весь учебный день, а в конце этого дня произошло следующее.
…Последним уроком была история — любимый предмет Лешки Павлова. Леша с увлечением слушал рассказ учительницы о водопроводе, сооруженном рабами Древнего Рима, о построенных ими дорогах, которыми можно пользоваться и в наши дни. Вдруг что-то слегка царапнуло Лешу под затылком. Он пошарил за воротником и извлек оттуда сложенную в несколько раз маленькую бумажку.
— Хи-хи! — тоненько послышалось сзади.
Силач обернулся. За его спиной сидела Нюся Касаткина. Прикрыв ладошкой нос и рот, она улыбалась прищуренными глазами. Леша развернул записку и прочитал:
«Павлов! Голосуй за Зою Ладошину!!!»
Павлов показал Касаткиной кулак и снова стал слушать учительницу. Еще через несколько минут что-то задело его за ухо, и вторая записка шлепнулась к нему на стол. В ней было написано то же самое, что и в первой, только восклицательных знаков было не три, а пять. Павлов снова обернулся и прошептал:
— Не мешай слушать! Убью!
Но Нюся знала, что силач никогда не трогает не только девчонок, но даже мальчишек, если они явно слабее его. Записки продолжали падать то на стол, то на пол рядом с ним, причем Нюся бросала их так, что каждая задевала его голову.
Но вот кончился урок. Учительница вышла из кабинета. Ребята стали укладывать учебники, застегивать портфели. И тут вдруг Павлов вскочил, вырвал у Нюси «Историю древнего мира» и принялся шлепать ею Касаткину по темени, по макушке, по затылку, по плечам…
— Павлов! Как не стыдно! — закричала Зоя.
— Лешка, брось! Лешка, ты чокнулся, да? — послышались голоса мальчишек.
Но Лешка не слышал. Ухватив Нюсю за перевязанную лентой метелочку волос, он вытащил ее из-за стола, поставил на четвереньки и закричал:
— Собирай, дура паршивая! Собирай, что насорила! Собирай, ну!
К Лешке бросились Родя, Веня и другие ребята. Они уцепились за Павлова, попытались оттащить его от Нюси:
— Лешка, брось!
— Лешка, отпусти ее!
Павлов сделал резкое движение, и мальчишки отлетели в стороны.
— Собирай, гада! Собирай, говорю!
Заливаясь слезами, Нюся собрала с пола записки, и Павлов за ту же метелочку поднял ее на ноги.
— Лешка, что с тобой? — спросил Родя.
— С кем связался, Павлов! С кем связался! С кем связался! — повторяла одна из девочек.
— Довели, вот и связался, — сказал, тяжело дыша, Павлов. Он быстро прошел к учительскому столу. Лицо его было красное, маленькие голубые глаза сверкали. — Они мне все уши прожужжали, чтобы я голосовал за Ладошину. Сначала Барбарисова жужжала, потом этот, потом вон тот, потом эти две, а эта вот… эта… она мне урок истории сорвала, весь урок записочки кидала… агитационные.
Павлов на некоторое время умолк, чтобы перевести дух, и тут Круглая Отличница вставила:
— Между прочим, они мне тоже надоели. Все время пристают с этой Ладошиной.
— И мне! И ко мне приставали, — послышались голоса.
— Подождите, я еще не кончил! — сказал Леша. — И вот я думаю: а на фига нам эта Ладошина? Сборы у нас — со скуки умрешь… И вообще, какая у нас пионерская работа? Вожатая носа не кажет, все Зойке доверила, а Зойка… ну, как это? Ну, как это говорят? — Павлов стал щелкать пальцами, подыскивая нужное выражение.
— Мероприятия проводит, — подсказала Маша Салтыкова.
— Для галочки, — добавила Круглая Отличница.
— Во! — подхватил Павлов. — Для галочки! Только вид показывают, что работа кипит.
Несколько человек одобрительно загалдели, а щуплый Оська Грибов вдруг закричал:
— Доло-о-ой! — Умом он не отличался, а пошуметь любил.
— Да тише вы! Ну, дайте договорить! — крикнул Павлов. — Смотрите, что получается. Благодаря кому мы на первом месте по макулатуре? Благодаря Родьке Маршеву! А кому от этого слава? Зойке, председательнице! Так почему же нам Родьку председателем не выбрать?
Снова послышался одобрительный гул.
— Ура-а-а! Дае-е-ешь! — закричал теперь Оська.
И тут заговорила Зоя Ладошина. Заговорила, бледная, вертя во все стороны головой. Вернее, не заговорила, а почти закричала:
— Слушайте! Ну, слушайте! Ну, дайте же сказать! (Класс немножко утих.) Спросите Мухиных, спросите Барбарисову, Касаткину вот спросите… Я еще вчера говорила, что не хочу больше быть председателем. И я… я очень согласна, что нужно выбрать Маршева. Я сама за него буду голосовать. Двумя руками! Вот!.. А мне… мне это председательство вот так надоело! Вот так! Вот так! — Зоя провела ребром ладони по горлу и бросилась к выходу.
— Я не могу быть председателем, — быстро сказал Родя. — У меня другая работа есть.
Он сказал это больше для Зои, ему было неловко перед ней, но та уже хлопнула дверью.
— Верно! — согласился Дима Тарусов. — Он социологический опрос проводит.
— Какой опрос? Что за опрос? — послышались голоса, но тут вернулась учительница и попросила освободить кабинет.
Глава девятая
Весь день Роде было не по себе. Он понимал, как оскорблена Зойка, и чувствовал себя виноватым перед ней, словно это не Павлов, а он сам предложил отстранить Ладошину от председательства. Однако вечером настроение у него исправилось. К Вениным родителям нагрянуло целое семейство родственников из другого города. Они остались ночевать, а так как места в квартире не хватало, Веню «подкинули» на ночь к Маршевым. Он должен был спать в Родиной комнате на раскладушке.
В четверть одиннадцатого вечера Родина мама тихонько приоткрыла дверь в комнату сына. Свет был потушен. Ребята лежали под одеялом и тихонько посапывали. Татьяна Игнатьевна закрыла дверь и подумала: как хорошо, что ее сын так привык вовремя ложиться спать, и как хорошо, что Родин друг похож в этом отношении на него. Она не знала, что полчаса тому назад Родя предупредил Веню:
— Мама всегда заглядывает ко мне минут через пятнадцать после того, как я лягу. Посмотрит, увидит, что все в порядке, и уже больше не заходит.
Когда Татьяна Игнатьевна закрыла дверь, друзья вылезли из-под одеял и оделись. Родя бесшумно открыл окно. Подзорная труба была заранее установлена на треноге, а луна уже выползла из-за большого дома.
Друзья принялись за наблюдения. Они смотрели в трубу по очереди, сверялись с картой, называли «моря» и «океаны»… А минут через десять Родя тихо, но с сердцем сказал:
— Ну, а дальше? Что мы с этой штуковиной нового откроем? Даже больших кратеров не видно, которые на этой карте есть.
— Конечно, был бы настоящий телескоп, может, чего-нибудь и открыли бы, — неуверенно пробормотал Веня.
— Да брось ты, пожалуйста! Что мы можем открыть, если мы даже не знаем, что уже открыто, а что — нет! А потом, автоматические станции: они ведь лучше всякого астронома обследовали Луну. Даже противоположную сторону засняли.
На этом наблюдения и кончились. Родя закрыл окно, приятели снова улеглись. Помолчав, Родя заговорил вполголоса:
— Все-таки знаешь, о чем я думаю? Мне кажется, у нас нет задатков, чтобы стать учеными. Ну ладно: Круглую Отличницу дядя надоумил пустельгой заняться, Валерку с его прибором — Гена… Но ведь Салтыкова-то сама придумала внутренние часы у животных исследовать! А Тарусов сам заинтересовался, почему насекомые потолка не видят. Вот у них, по-моему, есть самое главное качество, чтобы стать исследователями. А у нас… сомневаюсь!
— Ну что ты волнуешься! Тебе сколько лет? Двенадцать! Ну, Салтыкова да Тарусов чуть пораньше нашли, чем заниматься. А ты что думаешь, все настоящие ученые с пеленок исследованиями занимаются?
Помолчали. Минуты через две Родя громко прошептал:
— Не спишь?
— Нет.
— Интересно все-таки, почему Купрум Эс был ученым, а стал обыкновенным преподавателем?
— Чего-нибудь не получилось у него с наукой.
— Как же не получилось, если он даже книжки писал? Помнишь? «Химия человеческого мозга»!
Веня не ответил. Он вдруг сбросил одеяло и сел на своей раскладушке.
— Ты что? — спросил Родя.
— Мы про окна-то забыли во дворце. Не мешает все-таки взглянуть.
Веня подошел к трубе, навел ее сквозь оконное стекло на Дворец пионеров и стал смотреть.
— В этом темно, — прошептал он. — В этом тоже ничего… Тут… Родька! Ой!!! — вскрикнул он почти полным голосом, отскочил от трубы, словно это была не труба, а гадюка, но тут же снова приник к окуляру и секунды через две снова отскочил. — Родька! Скорее! Человек! Там человек! Человек!
В следующее мгновение Родя был у трубы. Он еще невооруженным глазом заметил, как на темном фасаде дворца ярко светится одно окно, а прильнув к окулятору, увидел, как в этом окне, очевидно стоя на подоконнике, балансируя, раскачиваясь, судорожно дергается темная человеческая фигура, держа край черного занавеса в руке. Прошло несколько секунд… Человек подтянул угол занавеса к верхнему углу окна, и оно снова стало черным. Только с правой стороны осталась светлая щель. А еще через несколько секунд и эта щель исчезла.
