Nora keller - Король звезды
Альфред никогда не любил войну… Он согласился, потому что я попросил… Мне казалось, так будет лучше… Мне казалось, так мы сможем построить светлый, чистый мир, и свет его будет так ярок, что Анна заметит его с небес… Сначала всё шло прекрасно… Планы операций, праздники, парады… Лёгкие победы… Города сдавались один за другим… Мы были везде и не было ничего сильнее нас… Нас не касались пули, и осколки мин облетали нас стороной… Об Альфреде и его напарнике Герберте Айзенхерце ходили легенды… Я гордился своим сыном… Гордился и не замечал, как, минуя тело, пули попадают ему в душу… Для меня война была только средством… Альфред принял её в себя… Она жила в нём… Каждый солдат, каждый пленный, которого мы сжигали, жил в нём… И каждый в нём умирал… Я не видел этого, не хотел видеть… Я никогда не читал его стихов. Считал это юношеской глупостью… Теперь мне не осталось ничего, кроме стихов… Уверен, Альферд бы ушёл… Сразу, как первый раз увидел закрывающиеся двери крематория… Но его держали пули, которые могли попасть в мою грудь и в грудь Айзенхерца… Тогда я не препятствовал его дружбе с этим маггловским офицером… Наверное, это было ошибкой…
Наша армия начала проигрывать… Бой за боем, битву за битвой… Солдат убивали бескрайние поля, покрытые снегом, глухие, тёмные леса, мёртвый холод… Нас холод не мог убить, но он подтачивал силы и волю… На этой чужой, проклятой земле наша магия слабела… Альфред молча переносил это… Он ни разу не упрекнул меня, только реже смотрел в глаза, постепенно уходя в себя… Он тратил слишком много сил, пытаясь отвести пули от магглов, с которыми сражался рядом почти четыре года… Однажды я попытался сказать ему, что он должен больше думать о себе — и вот тогда он посмотрел мне в глаза!.. До сих пор не могу забыть этот взгляд…
Когда нас прогнали почти до Берлина, Айзенхерц попал в плен… Его пытали, но ему удалось бежать… И тогда он попал к нашим… Наши пытки были ещё страшнее… Его подозревали в измене… Там, в плену врагов, он понимал, ради чего должен молчать… Здесь же молчание могло сохранить лишь его честное имя… Честное имя для искалеченного тела… Мы с сыном находились на задании, самолёт потерпел крушение и мы чуть не погибли… Когда Альфред вернулся и узнал о друге… Солдаты с глупыми от Иперио улыбками сами вывели к нему Айзенхерца, но тот уже никого не узнавал… Альфред помог ему залечить следы пыток, но исцелить больную душу не мог… Он остался с безумным Гербертом… Ни одна больница для волшебников не приняла бы маггла. Для Германии Айзенхерц был предателем, для остального мира — немецким солдатом… В конце концов Альфреду удалось найти небольшую клинику в Швейцарии, где под изменённым именем он оставил Герберта… Я никогда не любил магглов, но, признаться, и мне было не по себе видеть, во что превратился этот когда-то гордый и сильный офицер… Альфреда же это сломило… Герберт стал для него олицетворением самой войны…
Гелллер Гриндевальд проиграл свою битву с Альбусом Дамблдором, и Бузинная палочка, самый могущественный из Даров Смерти, обрела нового хозяина… В тот день я пришёл к Альфреду и сказал, что для нас война закончилась. Он посмотрел на меня — и я понял, что война для него не закончится никогда… Безумие заключённого в клинике для душевнобольных будет вечным продолжением войны…
Мы вернулись в наш замок, но Альфред не находил себе покоя… Каждую ночь ему снились взрывы и печи крематориев… Он всё чаще уходил в мир магглов, к которому успел странным образом привязаться за это время… Я предостерегал его… Я его предупреждал!.. Но он больше не слушал меня… Однажды… когда он гулял вечером по городу, его выследили магглы… Они узнали в нём немецкого офицера и жаждали мести… Он даже не успел заметить… Его резали ножом, а потом били… Его тело превратилось в кровавую гору мяса… Когда я нашёл его, было уже поздно… Он ещё дышал, но колдомедики сказали, что его не спасти… Я… Я не мог позволить, чтобы война, которую я начал, убила моего сына… Геллерт был в тюрьме и ничем не мог помочь… Но за несколько месяцев до этого я познакомился с молодым волшебником — Томом Реддлом… Как и Геллерт, он интересовался способностью обрести власть и продлить свою жизнь… Я пришёл к Тому Реддлу, чтобы он спас жизнь моего сына… Том Реддл тогда ещё не встретил Гайтану, да и где бы мы нашли рождённого под горящей звездой?.. Он знал только один способ спасти жизнь — отдав взамен душу… Но зачем мне было тело сына, если я терял его душу?.. Я попросил взять мою душу в обмен на спасение сына… Реддл согласился…
Когда Альфред открыл глаза, он был удивлён… Он уже далеко прошёл по дороге смерти… Я забрал его в замок — и уже больше не отпускал одного. Но он и не делал попыток уйти… Только неизменно навещал Айзенхерца. Я попробовал возражать, мне не нравились эти посещения, после них Альфред возвращался всё более потерянным. Мне казалось, Айзехерц заражает его своим безумием… Но он был непреклонен… Во всём остальном он соглашался со мной, но продолжал навещать Айзенхерца…
Через полтора года Герберт скончался… Я боялся сообщать это Альфреду, но он воспринял новость поразительно спокойно… Это вселило в меня надежду. С Гербертом должно было умереть последнее воспоминание о войне. Альфред должен был вернуться к новой жизни и ко мне… Но он становился всё тише и равнодушнее, целыми днями бродил по парку вокруг замка, изредка записывая что-то в свой блокнот… Окружающий мир интересовал его всё меньше… А вместе с миром — и я… Мне было обидно… Том Реддл ещё не потребовал платы, но я знал, что время платить обязательно придёт и плата будет безмерно высока. Я пожертвовал всем, чтобы мой сын жил. А он отворачивался от меня!.. В один из таких моментов, охваченный отчаянием, я напомнил ему, что это я нашёл его в том переулке, истекающего кровью, я спас ему жизнь!.. Он ответил: «Да зачем мне такая жизнь?!»
И всё же я думал, что он всегда будет со мной… Я знал, Альфред любит меня, и думал, что он никогда меня не покинет…
Однажды я вошёл в его спальню… Альфред лежал на ковре… Он прострелил себе висок из пистолета, который я вручил ему вместе с формой офицера…
Я не рассказывал ему, сколько отдал ради того, чтобы он жил… Тогда я пожалел об этом. Расскажи я, это бы привязало его к жизни… Но я хотел быть благородным — и вот чем отплатил мне Альфред!.. Он перечеркнул все годы, что мы прожили с ним… Перечеркнул мою жизнь с Анной… Он стрелял себе в висок — но попал в меня… Его смерть уничтожила смысл моей жизни…
Вот тогда ко мне пришёл Реддл и напомнил о плате… Я должен был выполнить долг, который уже не имел никакого смысла… Но я дал слово — и обязан был сдержать его… Если бы я нарушил клятву — наказание за клятвопреступление легло бы на душу Альфреда…
Реддл давно вынашивал эту идею — и вот наконец решился её осуществить… Не найдя способа обрести подлинное бессмертие, он хотел воспользоваться суррогатом — разделить свою душу — и тем обрести неуязвимость. Но на сколько частей делить себя — вот был вопрос!.. Чем больше частей — тем больше шанс, что тебя не смогут уничтожить. Но если взять слишком много — каждая отдельная часть потеряет жизненную силу — и попытка получить бессмертие обернётся самоубийством… Реддл думал о магических числах: три, семь, девять… Три было чрезмерно мало… Оставались семь или девять… Небольшая разница — но она могла оказаться критической… Ему нужно было провести эксперимент… Вот когда он потребовал мою душу!..
Сначала Реддл хотел все части себя поместить в живых существ — чтобы они служили будто бы его продолжением… Так появились восемь воронов, кружащих надо мной… И легенда об оборотне… Но Реддл просчитался: живые существа забирали слишком много сил, мне самому осталось так мало души… Я слабел с каждым днём… Да и вороны, хотя и беспрекословно выполняли мою волю, будучи частью меня самого, всё же были смертны… Поняв свою ошибку, Реддл, думаю, остановился на семи частях… Поэтому я не верил, когда другие говорили, что младенец Поттеров уничтожил Реддла… И я ждал, продолжая следить за тобой… Потом я умер, и глазами восьми воронов наблюдал свою смерть… Шли годы — и вороны гибли один за другим, пока не остался последний, тот, которого ты называл Рабэ… Вот моя история, мальчик!.. Ну, что, ты можешь понять меня?»
В словах полковника фон Дитриха было презрение, и оно звучало тем громче, чем сильнее полковник пытался спрятать за ним страх. Он так и не решился задать вопрос, который произнёс перед смертью немецкий солдат Франц Фишер.
Карл не отвечал… не мог ответить… Губы обжигала горечь, горечь туманила взгляд… Он пытался вытравить из памяти только что услышанные слова, но они только глубже проникали в него…
Ворон рассмеялся — хрипло и простужено… Потом тяжело спрыгнул с дивана и побрёл к двери, волоча за собой мёртвое крыло…
