Астрид Линдгрен - Линдгрен А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2: Суперсыщик Калле Блумквист [ Суперсыщик Калле Блумквист; Суперсыщик Калле Блумквист рискует жизнью; Калле Блумквист и Расмус; Расмус, Понтус и Глупыш]
Но сейчас она не плакала, а принесла ему омлет с ветчиной и свежую французскую булочку, чудесно! Расмус с большим аппетитом накинулся на еду. Папа, стоя возле него, раскрыл газету.
— Послушай только! — сказал он.
— Да я знаю объявление наизусть, — сказал Расмус, его рот был набит ветчиной: — «Убежал Глупыш, маленькая жесткошерстная такса…»
— Дурачок, — сказал папа. — «Последние известия, — прочитал он. — Похитители серебра схвачены. Фантастический вклад Объединенного акционерного общества „Металлолом“».
Расмус вытаращил глаза.
— Это о нас написано в газете?.. Им что — больше и писать не о чем?
Отец с упреком посмотрел на него:
— И ты так говоришь о «Разбойничьей истории века»? Так называет эту историю газета, а вовсе не я.
— И газета запоздала на пять часов, только чтобы дать этот материал, — сказала мама.
Крапинка оценивающе посмотрела на брата:
— Да, ты — настоящий герой, даже если сам об этом и не знаешь, и Понтус — тоже.
— Ш-ш-ш, — прошипел Расмус.
Он радовался, что кроме Понтуса и его самого никто не знает, как они стали героями, даже СП и папа ничего не знают о «Корпусе Спасения Жертв Любви» и думают, что они влезли к фон Ренкенам как раз для того, чтобы узнать, чем занимаются там Эрнст и Альфредо. Подумать только, если бы в газете было написано про «Каталог дешевой распродажи» — вряд ли бы Крапинка так радовалась.
— Ну, а теперь я хочу знать одну вещь, — решительно сказала мама. — Послушай-ка, малыш, а что, собственно говоря, ты делал в четверг ночью вне дома?
Так, этого вопроса он ждал все время! Он запихнул в рот большой кусок ветчины, чтобы, пока он его прожевывает, выиграть время и подумать.
Потом он посмотрел на маму невинными голубыми глазами:
— Ты сама сказала как-то на днях, что в такие светлые майские и июньские ночи, собственно говоря, вообще не надо спать.
Мама засмеялась.
— Но это не имеет отношения к маленьким школьникам, — сказала она.
— Ну ладно, какое нам теперь до этого дело, — сказал папа. — Мы, верно, и сами были молоды, и крались по ночам тайком вокруг вигвама своих недругов.
— Только не я, — уверила мама.
— He-а, но зато тебе так никогда и не удалось схватить парочку похитителей серебра, — засмеялся папа.
Когда Расмус остался один и покончил с завтраком, он основательно прочитал все, что было написано в газете о нем и о Понтусе. «Страховое общество барона фон Ренкена присудит обоим мальчикам награду», — было напечатано там черным по белому.
«Елки-палки, до чего нудно, какие еще награды можно получать от Страхового общества… Может, небольшую дурацкую страховку? Спасибо, что я знаю о награде, которую обещал папа… Бесплатное мороженое во время весеннего праздника!»
Он прочитал объявление и был так счастлив, что маленький песик, жесткошерстная такса, вовсе не убежал.
— Подумать только, Глупыш! О тебе тоже написано в газете… в двух местах. Ты герой, Глупыш, ты знал об этом?
Глупыш тявкнул. Он знал, казалось, и об этом.
Затем Расмус выпрыгнул из кровати. Он тщательно умылся и совершенно противоестественно причесал волосы, ведь он обещал это Альфредо! Затем, надев рубашку и синие джинсы, вышел в кухню.
— Нет, знаешь что, — сказала мама. — В таком виде, пожалуй, на весенний праздник ты не пойдешь. Надень фланелевый костюм.
Расмус был глубоко оскорблен. Он тут умывался и причесывался, перейдя все границы благоразумия, но жертва была напрасной, этого даже не заметили, а только стали возникать с возражениями по поводу его будничной одежды.
— Если надо надевать выходной костюм, — с досадой сказал он, — я лучше останусь дома.
Мама кивнула.
— Вот как? Тогда оставайся! — сказала она.
Расмус обиженно посмотрел на нее.
— Ш-ш-ш, тогда, значит, я зря умывался?
Мама осмотрела его уши:
— По-моему, ты, в виде исключения, помылся хорошенько, верно?
— Да, даже слишком, — сказал Расмус.
Притянув его к себе, мама погладила его по мокрым, причесанным волосам.
— Как красиво ты причесан… и ты абсолютно сам до этого додумался! Ты, верно, никогда не станешь взрослым?
Нет, он не сам до этого додумался, ему это было не нужно… Это явно входило в интересы государства — как он причесан, одет и умыт; даже старые ворюги вмешивались в это дело.
— Ты видел, какая нарядная Крапинка? — спросил папа.
— Ш-ш-ш, девочка — это же совсем другое дело, — сказал Расмус.
— Разве? — спросила Крапинка.
Встав перед ним, она закружилась. На ней было что-то розово-клетчатое, и юбка так красиво колыхалась; Расмус даже признался самому себе, что Крапинка «красивая». Но ведь девчонки любят шуршать шелками. Хотя вид у нее, у Крапинки, был не веселый, ну… ни капельки!
— Выше голову, Крапинка! — сказал папа. — Как можно не радоваться, когда идешь на праздник и сам похож на цветок шиповника.
Крапинка встала перед небольшим зеркалом, висевшим у мамы на стене кухни, осмотрела свое грустное лицо и скорчила гримаску.
— Цветок шиповника с веснушками на носу, Да?
С этими несчастными веснушками, которые выступали у нее на лице каждую весну, Крапинка вела нескончаемую войну.
У Расмуса тоже выступали весной веснушки, но он как-то не замечал, чтобы они ему мешали.
Да и мама тоже так думала.
— Знаешь, Крапинка, а веснушки придают только прелесть, — сказала она.
Крапинка скорчила гримаску:
— Да, веснушки всегда придают прелесть… другим.
И она пошла.
— Привет! Мне надо быть там заранее, мы будем репетировать!
— Ну как, — спросил Расмус, когда она исчезла, — можно мне надеть синие джинсы или нельзя?
Папа умоляюще посмотрел на маму:
— Он же может, верно, надеть их… как маленькую награду?
Расмус тоже умоляюще посмотрел на маму:
— Можно мне надеть их?
Мама еще раз погладила его по гладко причесанным волосам и сказала:
— В награду за честность и рвение на службе государству, он… не наденет фланелевый костюм на весенний праздник!
— Красиво, — оценил Расмус.
Потом, еще немного подумав, спросил:
— А что, здесь, в доме, все решает, мама?
— Нет, ты тут ошибаешься, — сказал папа, — ты тут совершенно ошибаешься! Раньше все решала мама…
— Разве теперь она больше этого не делает?
— He-а, видишь ли, Крапинка стала такая взрослая, что у нас теперь так называемое коллегиальное правление.
Но мама только смеялась:
— Чепуха, конечно же, все решает папа. И теперь он решил, что нам пора поторапливаться.
Но тут Глупыш залаял, чтобы напомнить о своем существовании, и Расмус оживился.
— Я решаю еще один вопрос, — сказал он. — Да, и я тоже! Я решаю, что Глупыш идет с нами.
Глупыш громко залаял. «Глупыш идет с нами!» — он считал, что такие слова должны намного чаще произноситься в этом доме.
Мама наклонилась и погладила песика.
— Да, это ему, пожалуй, необходимо, — сказала она. — После всего, что он пережил… Но ты, разумеется, наденешь на него цепочку…
Глупыш залаял. Цепочка — это слово, наоборот, желательно вовсе упразднить.
Затем он еще сильнее залаял, потому что раздался стук в дверь и в дом вошел Понтус, веселый и краснощекий… и в синих джинсах.
Рванувшись вперед, Расмус толкнул его. Он сделал это потому, что страшно обрадовался при виде Понтуса, и еще потому, что на друге его были синие джинсы, да и сам он, Расмус, был подобающе одет, когда пришел Понтус. И потому что Глупыш был дома, и еще по многим причинам, которые он как раз сейчас вспомнить не мог.
— Ты видел, что про нас написано в газете? — оживленно спросил Понтус.
Расмус кивнул.
И, стоя у кухонных дверей, они вдруг осознали все то удивительное, что им пришлось пережить. Оно стало удивительным именно благодаря тому, что об этом написали в газете. И они смотрели друг на друга с чуточку удивленной улыбкой удовлетворения. Но не произносили ни слова. Расмус лишь сунул руки в карманы джинсов и слегка потянулся.
— Это, верно, очень кстати; Спичка, по крайней мере, успокоится хотя бы на несколько дней, — сказал он.
И Расмус с Понтусом пошли на праздник.
Каждый год, в последнее воскресенье мая, учебное заведение Вестанвика проводит свой большой весенний праздник в городском парке. В этот день сине-желтые флаги[44] так патриотично развеваются на своих белых древках, в этот день школьный хор поет о цветущих прекрасных долинах, в этот день ректор так красиво говорит о молодости и о весне. «О юность, как прекрасна ты!» — возвещает он своим кротким голосом, а все папы и мамы Вестанвика согласно кивают головами; они делают это каждый год. Ибо юность всегда одинаково прекрасна, хотя каждый год подрастают другие юноши и девушки. Он, старый ректор, повторяет это еще раз, так как уже забыл, что слова эти были уже произнесены однажды. «О юность, как прекрасна ты!» — возвещает он.
