Варвара Еналь - Мы остаемся свободными
– Найдем. Если получится. Но на планету нас не пустят. Синтетики не пускают наши корабли даже на орбиту. Война сразу, – пояснил Жак.
Ник, продолжая жевать, интенсивно закивал.
Все время, пока разговаривали, малышка – кудрявая бойкая девочка – набивала карманы какими-то то ли орешками, то ли сушеными фруктами из большой банки, стоявшей на столе у раковины. Эмма время от времени наблюдала за ее действиями, и ей казалось это смешным. Обычное баловство ребенка – нагрести побольше сладостей.
Это говорило о том, что девочка чувствует себя в безопасности, что она спокойна и ее шалостям никто не может помешать. Ее взрослые дяди лишь улыбались, глядя на кудрявую макушку, и временами что-то говорили на незнакомом языке, добродушное и мягкое. Девочка улыбалась в ответ и мотала головой, отчего ее кудряшки бодро подпрыгивали.
К огромному облегчению Эммы, в ней крепла уверенность, что пришельцы действительно готовы помочь – и помогут. Колька поправится, и все они начнут новую жизнь на орбите Марса.
Землю очень жаль, конечно. Но Эмма там ни разу не бывала. Она понятия не имеет, как это – жить на планете. Потому нечего и переживать по этому поводу. Почти все живы. Почти все целы. Детей удалось сохранить, и теперь можно отдохнуть.
У нее есть совсем немного времени, пока она на семейном крейсере братьев Люка, Ника и Жака. Ей не надо сейчас заботиться о младших детях, не надо принимать сложных и важных решений. Все это берут на себя взрослые люди. Настоящие люди, пусть и с другой планеты.
Эмма ощущала тяжелую и приятную сытость, к которой примешивалась усталость. Ноги гудели, перед глазами временами все еще вставали картинки боя, которые не ужасали, не пугали, а казались самой обычной жизнью. Частью жизни.
Ведь борьба за выживание теперь занимала все основное время. Стала обыденностью, простой вещью, как завтрак или выбор одежды.
Хотелось помыться и лечь спать. Чтобы было тепло, уютно и безопасно. Чтобы смешная кудрявая девочка играла в коридоре и можно было слышать ее смех, чтобы где-то переговаривались сильные и смелые братья Ник и Жак. И чтобы быть уверенной в том, что с Колей все будет в порядке.
В этот момент в дверях появилась Мэй-Си – та самая женщина, которая была женой Люка и матерью кудрявой девочки.
Она быстро приблизилась, посмотрела в упор на Эмму, покачала головой и на чистом всеобщем языке сказала:
– Мне очень жаль. Мальчика спасти не удалось. Он умер.
3Когда несешься на магнитной доске, увеличивая скорость и пытаясь войти в поворот, падать очень больно. Короткий миг полета, понимание, что сделать уже ничего нельзя, только вытянуть руки – и удар. А дальше погружение в боль, искры из глаз и сознание собственной беспомощности.
Эмма смотрела на Мэй-Си, смотрела прямо в зеленые глаза, которые будто светились и казались слишком светлыми, слишком мягкими для той, что носила серую форму пилота крейсера. И ощущала, как разрастается внутри ужас и боль, как реальность обрывается и превращается в кошмар.
Случиться могло что угодно. Взорвалась станция, погибли все роботы, перестал существовать Мартин. Но Колька-Колючий был всегда. Как надежное пристанище, как уверенность в том, что завтрашний день наступит. Он был как якорь для корабля, как весла для лодочника.
И, глядя в зеленые глаза Мэй-Си, Эмма поняла, что теперь у нее ничего не осталось. На самом деле ничего не осталось – ни семьи, ни дома, ни друзей. Она одна во всей Вселенной. Огромной и мрачной Вселенной, где всем заправляют роботы.
Слез не было. Сухим и каким-то чужим голосом Эмма проговорила:
– Я хочу его увидеть.
Мэй-Си кивнула.
Они снова оказались в длинном коридоре со стеной из матового стекла, снова под ноги попался игрушечный дракон, которого так и не нашла девочка с непослушными кудряшками. И наконец миновали распахнутые двери медблока.
Колька лежал на кушетке с голубыми простынями, и одна рука его свисала вниз. Неподвижная рука, пальцы которой уже никогда не пробегут по монитору планшета. Бледная кожа отливала желтизной, крепко сомкнутые губы казались лишенными всех красок. На безмятежном лбу – ни морщинки, ни складочки. Будто только сейчас Колючий успокоился, и любые трудности враз перестали его волновать.
Эмма провела рукой по слегка отросшим волосам, вздохнула. Она по-прежнему не могла плакать, но внутри бушевал пожар, сжигающий все живое.
– Он умер от повреждений мозга. Сильный удар по голове. Когда вы принесли его, он был уже мертв, хотя сердце все еще работало. Мозг перестал действовать. – Мэй-Си попробовала обнять Эмму, но та отстранилась.
Не надо ничего говорить. Какая разница – что первым погибло? Хотя это так похоже на Колючего. Он уже был мертв, но его сердце все еще билось, и он все еще любил Эмму. И последнее, что умерло в нем – это любовь.
А Эмма так ни разу и не поцеловала его.
Она наклонилась – сомкнутые ресницы оказались совсем рядом – густые, черные и короткие. Холодные губы были мягкими и солеными. Вкус крови – мелькнуло в голове. Их первый и последний поцелуй имел вкус крови. Но она все-таки поцеловала Колю. Она все-таки сделала это.
– Мы кремируем его через пару часов. Если хочешь – посиди рядом. Я уйду, – сказала стоящая за спиной Мэй-Си.
Эмма кивнула.
Наверное, у взрослых так принято – сидеть рядом с мертвыми. Но Эмме просто хотелось побыть одной, чтобы никто ее не жалел и не говорил нужных и хороших слов. От жалости ничто не изменится, и от слов тоже.
Колька по-прежнему лежал перед ней, как последняя часть уходящей жизни, как напоминание о прошлом. Эмма думала, что совсем недавно она была самоуверенной девочкой, строящей большие планы на будущее. Как же она поменялась за последние несколько недель!
Теперь она казалась самой себе холодной космической пустотой. Мраком, лишенным воздуха и света звезд. Пустотой, в которой не осталось ничего.
Теперь ей некого любить…
И в этот момент она вспомнила о Соне и Максиме. Они должны были спастись, они наверняка находятся на главном крейсере миротворцев. Только Эмма даже не поинтересовалась, где они, что с ними, живы ли. Да и о Коле вспомнила только в самый последний момент, когда битва уже закончилась.
А до этого времени все ее помыслы и чувства были на уровне животных. Битва, кровь, ярость, смерть. Она, как животное, желала убивать и терзать, и больше никаких мыслей у нее в голове не было.
Недаром же синтетики сказали, что самый главный враг у людей внутри. Люди сами себе враги, и роботы тут ни при чем. Вирус внутри людей. Не тот, что превращает их в зверей, а тот, что позволяет жить без любви.
Ведь если бы Эмма любила Колю, разве она забыла бы о нем?
Разве Таис забыла о Федоре? Разве бросила его истекать кровью в закрытых базах? Она пошла за ним, несмотря на опасность и смерть, рискнула собственной жизнью и вытащила его, можно сказать, благодаря чуду.
А Эмма просто-напросто забыла о Кольке. И вспомнила-то только благодаря живому дереву. Это оно сняло бешеную ярость и желание убивать. Дерево вернуло ее к человечности.
Эмма стиснула пальцы, закрыла глаза и поморщилась. Синтетики были правы: быть человеком на самом деле очень и очень непросто. Гораздо легче оставаться фриком. Никаких мыслей, никаких сожалений, только инстинкты.
Так есть ли у Эммы право на то, чтобы иметь семью? Какой от нее будет толк, если она вернется к Соне и Максиму? Она забудет о них при первой же битве, она ненадежна, как те фрики, которые бросают собственных детенышей.
И поэтому лучше ей не возвращаться к своим. Ник предлагал остаться на крейсере и примкнуть к их команде. Почему бы и нет?
Эмма бросила прощальный взгляд на Кольку, встала и вышла. За спиной она оставила прошлую жизнь, привязанность и друзей. Теперь она остается здесь. Она будет жить на этом крейсере. Она станет миротворцем, тем более что драться она умеет хорошо, и Ник в этом убедился.
4Ей выделили каюту – небольшую комнатку с кроватью, шкафом и столом. В ней не было ни одного монитора, ни одного планшета – ничего электронного. На полу домотканый ковер с ярким цветастым рисунком, на кровати вместо покрывала – оранжевая шкура какого-то животного.
Рядом находилась каюта Мэй-Си, и там все время раздавались детские голоса. По коридору время от времени пробегали черноглазые мальчики – сквозь затемненное стекло Эмма могла их видеть. Ник сказал, что прозрачность стекла варьируется и можно сделать его полностью светонепроницаемым. Но Эмме не хотелось сидеть одной в закрытом помещении.
Она никогда не бывала одна – рядом с ней жили Соня, Колька, Донька. Бурная жизнь Второго уровня всегда была настолько близкой, что достаточно было просто протянуть руку, чтобы коснуться ее.
Поэтому Эмма призналась себе, что ей нравится наблюдать за бегающими детьми.
А еще ей понравилась колыбельная, которую спела им на ночь Мэй-Си. Незнакомые слова долетали тихими, протяжными нотами и словно отражали ту грусть и печаль, что лежали на сердце у Эммы. Мэй-Си была матерью тех детей, которым пела, и в ее голосе слышалось столько нежности, мягкости и любви, он был глубоким и невероятно прекрасным. Эмма не могла подобрать слов, чтобы описать его.
