Александр Преображенский - Голоса трех миров
— Куда? — вскинулся напарник, врожденное любопытство все же победило обиду.
— Парковый сектор, — раздраженно буркнула Эл. — Опять сборище натуропатов.
Джоб молча отвернулся и потрусил к выходу со двора тяжелой рысью.
Выйдя из–под арки, Эл с удовольствием вдохнула сухой, чистый воздух родного города. Ее угнетала сама атмосфера в этом дворе — нездоровая влажность, явный переизбыток кислорода, пряные запахи, от которых кружится голова, испарения обнаженной почвы, да мало ли еще что. Отвратительно. То ли дело здесь — небо без облаков и без купола.
Хлоп! Жирная белая клякса разбилась и забрызгала лобовое стекло патрульного авиамобиля.
— Пр–ростите, р-ребята, — прохрипело с неба, — машина у вас больно непр–риметная.
— Ворона! — ахнула Эл.
— Пар–разит, — устало проворчал напарник. — И кто только их говорящими делает. Наглейшая порода эти крылатые.
— Джоб, терпимость — главное условие мира в сообществе.
— Знаю. — Джоб кряхтя устроился на переднем сиденье. — Поэтому мы еще напарники.
«Господи! — удивилась про себя Эл. — Неужели и у него просыпается чувство юмора». Она включила двигатель и «дворники».
— Она пр–рава! Она пр–рава! — горячился, приседая и раскачиваясь на спинке любимого кресла, какаду Лари. — Она пр–рава! Ты потр–рясающе нер–разу- мен! Какого чер–рта ты пр–риволок сюда эту лохматую обр–разину? А если бы он тебя р–разор–рвал?! Тоже мне Маугли.
— Говорю тебе, что он сам повернул во двор. А я только подвел его к двери. Ты же сам меня учил языкам бессловесных.
— Дур–рак! Дюша — дур–рак! — возмущался попугай.
— Сам дурак, — отозвался Андрей и подавился выданным эпитетом. Так и есть, Лари страшно обиделся.
— Неблагодар–рный! — возопил он. — Я его учил! Я его любил! Я его пр–ривечал! А он мне дур–рака! Дур–рака! Ты пр–рав, пр–ротивный! Я стар–рый, безмозглый дур–рак. Так тебе, Лар–ри, так! Если не можешь отличить пор–рядочного человека от нер–разум- ного р-разгильдяя.
В глубокой скорби попугай спрятал голову под крыло, да так и остался, неожиданно замолчав.
— Лари, прости, пожалуйста, ты самая умная птица из тех, которых я знаю, — расстроенно бубнил Андрей.
Лари молчал и не двигался.
— Ты вообще умнее всех в городе, а еще добрее, красивее и талантливее.
Попугай не менял позы, только выглядывавший из–под крыла хохолок едва дрогнул.
— Даже Серега и то не такой умный, — пустил в ход последний козырь Андрей.
— Вр–решь, вр–решь, р-разгильдяй, — не выдержал Лари, — Сер–рега гений! Что бы мы без него делали?! Твой бессловесный Тр–резор–р был бы уже в р–распр–ределителе, если бы Сер–рега не спар–родир- ровал. И это он пр–ридумал надеть этой псине на шею стр–рогач из музея и пр–рикр–рутить туда стар–рую губную гар–рмошку Виктор–ра. Гений! Сер–рега гений!
Глухое ворчание пробилось через попугайские крики восторга.
— Что это с ним? — удивился мальчик, оглянувшись на сидящую в уголке бурую собаку, которую они только что выдали полицейским за Трезора Лаки.
— Что–что, дикар–рь! — пояснил Лари и тут же увидел белые зубы, но не в улыбке, а в сердитом оскале.
— Тише, тише, ему, по–моему, не нравится, когда ты так его называешь, — предположил Андрей.
Бурый кобель тут же поднялся, подбежал к Андрею и, задрав морду, преданно уставился ему в глаза, виляя хвостом.
— Слушай, а может быть, он не бессловесный? Знаешь, мне показалось, он открывал пасть, когда Сере- га пародировал.
Теперь кобель извивался всем телом и тревожно поскуливал. Он топтался передними лапами и даже немного подпрыгивал, отрываясь от пола, будто хотел встать на задние и лизнуть мальчика в лицо, но боялся, что тому не понравится такая фамильярность.
— Ер–рунда! Чушь! — отрубил Лари. — Собаки так не хитр–рят. Он пр–росто тебе льстит, значит, попр- рошайничает, жр–рать хочет. Вр–ремя обеда.
— Как обеда? — испугался мальчик.
— Так обеда. Вон часы, половина второго.
— Елки зеленые, — засуетился Андрей, — мне поскорее домой надо. Я, конечно, оставил двойника в Мире Разума, но мама может и в комнату сунуться. Елки зеленые, — повторил он присказку, которую совсем недавно случайно узнал и которая ему страшно понравилась.
— Ладно, беги, я с этим дур–рнем упр–равлюсь. Сейчас пр–ридет Виктор-р или Мар–рина, мы р-ре- шим, что с ним делать.
— Нет уж, без меня не решайте, — забеспокоился мальчик, остановившись на пороге, — собака все так же вертелась у его ног. — Это мой бессловесный. Накормите — и все. Вечером снова приду. Ладно, я побежал. — Он не обратил внимания на то, что кобель вдруг повесил голову и хвост, развернулся и поплелся в угол.
— Может быть, вызвать такси? — предложил Лари.
— Да ну, я ногами! — крикнул Андрей, закрывая за собой дверь.
— Сор–рванец, — проскрипел попугай. — Р-радость и наде, жда. — Он повернулся к притихшей собаке. — Ну что, песья кр–ровь, пиццу жр–рать будешь?
Кобель сорвался с места, ответив оглушительным лаем.
— Чер–рт, чер–рт, чер–рт! — еле успел взмыть под потолок Лари. — Неблагодар–рный! Бешеный, что ли? Лохматая р-рояса!
Кобель подпрыгнул и лязгнул в воздухе зубами, норовя достать птицу.
— Слабо, — поддразнил Лари. — Слышь, звер–рюга, освободи место для посадки, я ведь не ор–рел, кр–рылья устали.
Кобель неожиданно улыбнулся и вернулся в угол, где и сел, с интересом наблюдая за попугаем, слегка склонив голову набок.
— Слушай, а вдр–руг Дюша пр–рав? — Лари в раздумье опустился на спинку кресла.
Громкая дробь собачьим хвостом по полу была ему ответом.
— Смотр–ри ты! — удивился попугай. — А вот мы пр–ровер–рим. Подойди–ка сюда, пар–рень.
Собака встала и подошла к креслу.
— А ну–ка сядь, — предложил Лари.
Собака села.
— Нет, не пойдет, — вслух рассуждал попугай. — Некотор–рые бессловесные могут знать и команды в вольной форме. Слушай, пар–рень, если ты не бессловесный, пер–рескочи кр–ресло. Чер–рт меня побер- ри! — затрепыхал крыльями попугай, потеряв равновесие, когда косматое тело пронеслось прямо у него перед клювом. — Кажется, я действительно допустил бестактность, назвав тебя дикар–рем и псиной. Пр–ро- шу прощения.
Собачья пасть широко улыбнулась.
— Так, значит, ты пр–росто без говор–рилки.
Новая дробь хвостом из угла.
Обидно. Дюша р–расстр–роится. Р–расстр–роится стр–рашно. Ах какой он пр–рекрасный пар–рень. Пр–росто прекр–расный. Мой др–руг. Это я пр–риду- мал называть его Дюшей. А ты слышал, как он меня любит? И уж Лар–ри умный, и уж Лар–ри кр–раси- вый, впр–рочем, все это пр–равда. Знаешь, Тр–резор. Я буду так тебя называть, потому что настоящего твоего имени не знаю. Знаешь, Тр–резор, я ведь на языках бессловесных говор–рить умею. Вот по–собачьи «иди за мной» знаешь как будет? — Попугай хрипло пролаял три раза. — Так? Вижу, что так, по глазам вижу. Можешь даже не долбить по полу своей молотилкой. Кстати, Дюша не единственный мой др–руг ср–реди людей. Еще Мар–рина и Виктор-р. Ох, Мар- рина меня так любит! А Виктор-р так ценит! Так ценит! Он зоолингвист, мы с ним коллеги. Знаешь, что такое коллеги? Не знаешь? Или знаешь? Чер–рт тебя р-разберет без говор–рилки. Гавкни два раза, коль знаешь… Значит, не знаешь. Коллеги — это те, кто занимается одним делом. Виктор-р ученый, стало быть, и я тоже. Он сейчас на р-работе, а Мар–рина в школе. Она в Мир–ре Р-разума, а Виктор-р поехал в р–распр–ределитель. Вот он вер–рнется, мы и р-ре- шим, что с тобой делать…
А что с тобой делать? Отпр–равим обр–ратно, в «Школу Вер–рности», чтобы и ты получил говор- рилку. Что, обр–радовался? Нет? Ну ты р-разгильдяй! Тебе же будет лучше. Пока «Школу Вер–рности» не окончишь, говор–рилки не получишь. Ни хр–рена не получишь, как выр–ражается др–руг мой Сер–рега. Гений. Ох, гений. Что это ты загр–рустил? Сейчас пр–ридет Виктор-р, мы тебя и отпр–равим. Ты ведь бастар-р? Бастар-р. Значит, в «Плоды любви», вер- рно? Вер–рно. Я там вашего учителя знаю — Кер–рби. Достойнейший член сообщества. Всем бы такими быть. Слушай его и получишь свою говор–рилку. Да не скалься ты, как бессловесный. Навер–рное, в школе хулиганишь много. Ну, кажется, идет Виктор-р. А Дюша р–расстр–роится. Но ты ведь ему не нужен. Он мечтает о бессловесном, а ты всего лишь без говор- рилки. Да, опять не повезло Андр–рею. Здр–равствуй, Виктор-р!
Глава IV В ГОРОДСКОМ ЛЕСУ
Пустовато было на улицах города, если не сказать больше — пустынно. «Кажется, их здесь меньше, чем в нашем поселке», — отметил про себя Барди, неутомимо труся по теплому, почти горячему от солнца асфальту среди каменных и бетонных плоскостенных черных и серых, сверкающих обширными зеркалами тонированных окон, громадин многоэтажных домов. Он слышал от Керби, что дома здесь высокие, но что они такие высокие, не мог даже представить. Люди говорят: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» — и теперь Барди был с ними согласен. А вот раньше считал по–другому, потому что, как и все собаки, слышал лучше, чем видел.
