Кеннет Андерсен - Амулет Судьбы
Подвал был сплошь заполнен песочными часами. Они стояли на полу, на столах, на стеллажах и полках. Часы были повсюду, насколько хватало взгляда, и гораздо дальше. Там были маленькие часики, размером не более наперстка, и огромные, как платяной шкаф. В некоторых песок был привычно золотистым. В других — красным, синим, фиолетовым, пестрым. Песок кое-где был черным, как сажа, казалось, что из горлышка вытекает струйка нефти.
Стеклянные колбы часов освещали зал. Они излучали слабое сияние и напоминали Филиппу Сферу зла из кабинета Люцифера. Это сияние окрашивалось в цвет песка, наполняя зал тысячью нежных оттенков.
Не считая приглушенного шороха, в зале царила полная тишина.
Сначала Филиппу показалось, что это ветер шелестит по ту сторону потолка. Затем он догадался, что это был звук песка. Песка, струившегося в бесчисленном количестве стеклянных сосудов. Это была сама жизнь, ускользающая навсегда. От одной этой мысли мурашки пробежали по его коже. Мортимер был прав в том, что зрелищу не было равных на свете. Но именно это приводило в легкий ужас.
— Думаю, то, что вы видите, вряд ли нуждается в объяснениях, — сказал Мортимер, отставив в сторону свечу.
Филипп кивнул в знак согласия, взгляд его блуждал по залу.
— Человеческие жизни, — шептал он, — вот что вы имели в виду, говоря, что песок уже струится. Каждый сосуд — это одна жизнь.
— И одна смерть, — добавил Мортимер, указывая на часы, серебристый песок в которых упорно стремился через узенькое горлышко в нижнюю половину колбы. Она была почти заполнена, в то время как верхняя — почти пуста. — Все в мире взаимосвязано.
В ту же минуту остатки песка просочились сквозь горлышко и сияние, исходившее от колбы, как будто погасло. Песок стал серым, словно пепел.
— Он только что умер, — охнул Филипп и перевел взгляд на Мортимера, — да?
Старик задумчиво покачал головой, не совсем согласный со словами Филиппа.
— Сейчас он близок к смерти настолько, насколько может живой человек. Но переход уже начался. В эти минуты перед его глазами наверняка проходит вся жизнь. У него есть немного времени, пока я не пришел за ним, кстати, мне уже…
— Ой, здесь что-то происходит, — вскрикнула Сатина, которая рассматривала песочные часы, заполненные зеленовато-коричневым как патина, песком. Она показывала на верхнюю половинку сосуда.
— Осторожно! — испуганно взвизгнул Мортимер. Он схватил Сатину за капюшон и резко оттащил от часов, так что воротник сдавил ей горло, и она захрипела. — Не смей их трогать!
— Отпустите! Я ничего не трогала! — Сатина раздраженно вывернулась из его рук.
— Но ты как раз намеревалась это сделать, — назидательно поднимая в воздух палец, протянул Мортимер. — По твоим глазам все было видно!
— Ничего подобного! У меня всегда такие глаза! Я же из дьявольского племени, вы не забыли?
— Что ты увидела? — перебил Филипп, пока дискуссия не стала слишком горячей.
— Кажется, там был мужчина с новорожденным младенцем. Но я не уверена, я не успела рассмотреть, как следует.
Она покосилась на Мортимера, который не обратил на ее разгневанный взгляд никакого внимания.
Старик спокойно кивнул и пристально посмотрел на Филиппа. За его спиной Сатина высунула язык и принялась делать вид, что трогает другие песочные часы. Только делать вид, коснуться по-настоящему она не решалась. Филипп с трудом сдерживал смех.
— В верхней половине сосуда можно увидеть самые важные воспоминания из жизни человека. Сатина, вероятнее всего, ты увидела воспоминание о том, — Мортимер обернулся в ее сторону, и Сатина тотчас же отдернула руки и спрятала язык, — как этот мужчина стал отцом.
— А можно мне попробовать? — спросил Филипп.
— Только будь осторожным. — Мортимер бросил строгий взгляд на Сатину, которой пришлось прикусить губу, чтобы не сказать лишнего.
Филипп оглянулся по сторонам и выбрал часы, заполненные голубым песком с небольшими желтыми и серыми вкраплениями. Он наклонился поближе и стал всматриваться в колбу.
Песок взметнулся вверх, закрутился вихрем, и перед глазами Филиппа медленно проступила картинка. Там был мужчина. Он был одет в черный костюм, глаза светились от радости. Мужчина стоял в церкви и глядел на заполненные улыбающимися людьми ряды скамеек. В голове Филиппа послышалось отдаленное звучание органа, а на картинке в песочных часах люди поднялись со своих мест и обернулись в сторону входной двери. На пороге показалась девушка в белом подвенечном платье. Изображение померкло, и его сменило новое…
Судорожно моргая, Филипп выпрямился. Сцена, которую он увидел, тронула его сердце.
— Невероятно, — бормотал он, скользя взглядом по множеству переливающихся сосудов. — Так много хороших воспоминаний.
— Я такого не говорил, — возразил Мортимер, — я сказал, самых важных воспоминаний. Тех, которые делают нас самими собой. И это не только хорошие воспоминания. Совсем наоборот. Наши самые худшие воспоминания чаще всего — самые важные. Взгляни-ка сюда. Вот прекрасный пример. — Мортимер протиснулся между полок и столов и остановился у часов, которые почти целиком наполнял песок угольно-черного цвета, не считая одной белой полоски. — Твой знакомый.
— Правда? А кто это?
— Взгляни сам.
Филипп сосредоточил взгляд на колбе. И неожиданно ахнул:
— Так это я!
— Нет… то есть да, смотри дальше и все поймешь.
Филипп последовал указанию Мортимера, картинка перед его глазами стала расти, и он увидел…
Самого себя. Он лежит на спине посреди проезжей части. Рядом валяется велосипед, прямо перед ним стоит автомобиль. Глаза его закрыты. Похоже, он совсем не дышит.
— Нет, я не хотел этого! Филипп, ты в порядке? Филипп! — крики слышатся все отчетливее, и на картинке появляется второй мальчик. Ужас читается в его выпученных глазах, он бел как полотно. Он склоняется над безжизненным телом Филиппа, тормошит его. Все напрасно, и он пытается сделать Филиппу искусственное дыхание.
— Сёрен, — шепнул Филипп, отодвигаясь от колбы, картинка в которой снова растворилась, превратившись в песок. — Это часы Сёрена.
Мортимер ответил кивком.
— Это событие серьезно повлияло на Сёрена. До того, как тебя сбила машина, песок в его сосуде был абсолютно черным Белые песчинки появились благодаря тебе, Филипп. Он по-прежнему негодяй, каких свет не видывал, но все же не так плох, как раньше.
— Получается, что цвет песка, — вмешалась Сатина, — говорит нам о том, что за человек перед нами?
— Да, что это за человек и каково ему сейчас. Сияние зовется аурой. Она есть у каждого.
— Хорошо, наверху мы видим воспоминания, — продолжил Филипп, — но что же можно увидеть внизу колбы?
Старик невыразительно улыбнулся. Блики танцевали на изборожденном морщинами лице, превращая косматые брови в крохотные рожки. На секунду он почти стал похож на дьявола.
— А ты как думаешь?
«Смерть, — подумал Филипп, — внизу можно увидеть, как умрет человек».
Мортимер слегка склонил голову, словно мог слышать мысли Филиппа. Продолжая улыбаться, он указал на песочные часы Сёрена.
— Пожалуйста. Можешь взглянуть. Его смерть… впечатляющее зрелище.
Филипп отступил на шаг назад, качая головой. У него решительно не было никакого желания увидеть, как закончит свои дни Сёрен. Или кто-нибудь еще, раз на то пошло.
— Спасибо. Мне совсем не хочется.
Мортимер пристально посмотрел на Филиппа, и улыбка на его лице стала шире. Похоже, он ни на грамм не верил словам мальчика, но никак этого не обнаружил.
— Тогда, может быть, в другой раз. Это прекрасное развлечение, тем более что у меня нет телевизора.
Старик протер очки, вернул их на нос и из любопытства заглянул в колбу каких-то других часов.
— О да, здесь я проявил изобретательность, — захихикал он, и его сухой нечеловеческий смех слился со звуком струящегося песка. — Подумать только, что утонуть в стакане воды действительно можно.
Глядя на все эти часы вокруг, Филипп почувствовал, как его охватывает дрожь. Если бы только его отец в тот день вышел из дома на десять секунд раньше. Или на десять секунд позже. Тогда он не попал бы в аварию, и все было бы иначе. Филипп часто рассуждал подобным образом, и собственные мысли пугали его. Такая мелочь, казалось, решала так много.
Но сейчас он понял, что ошибался. Десятью секундами раньше или позже — все это не имело бы никакого значения. Его отец, так или иначе, должен был умереть в этот день. Он бы упал с лестницы или его сбила бы какая-то другая машина. Он бы все равно умер, потому что песок в его часах иссяк. Его время на земле закончилось, так было предначертано, и эта мысль казалась еще более зловещей.
