Дмитрий Емец - Танец меча
Обзор книги Дмитрий Емец - Танец меча
Дмитрий Емец
Танец меча
Человек скреплен состраданием. Как только сострадание исчезает — исчезает и человек.
«Книга Света»Мы знаем, мы глубоко чувствуем, что там, в глубине детской души, есть много прекрасных струн, знаем, что в душе детской звучат мелодии — видим следы их на детском лице, как бы вдыхаем в себя благоуханье, исходящее от детской души, — но стоим перед всем этим с мучительным чувством закрытой и недоступной нам тайны.
прот. Василий ЗеньковскийГлава 1. Булава с орлиной головой
Бояться зла не надо. Злее оно все равно уже не станет. Рассчитывать на его снисхождение нелепо. Трусов в бою убивают в первую очередь, потому что гораздо проще убить того, кто повернулся спиной, чем того, кто хоть как-то, но сражается. Даже если трус жалобно пищит: «Я не играю!» — его не щадят: «Сейчас не играешь — потом начнешь!»
«Книга Света»Новый Арбат — не такой уж и новый. Равно как и рядом лежащий Старый Арбат — не такой уж и старый. Некогда по Арбату скрипели восточные арбы, теперь же проносятся автомобили. Днем их поток сплошной, медленный. Ночью он ускоряется, но, и ускоряясь, не теряет непрерывности. Эпохи меняют декорации и костюмы, суть же всегда остается. Ключ к Арбатам — вечное движение.
Дождливым октябрьским вечером в районе «Дома книги», где за сто с копейками лет до того гуляющий лакей покорял соседскую горничную резиновыми калошами и часами с цепочкой, вынырнул черный пес. Он был тощий, костистый, голодный. Двигался настороженно, держался в тени домов. Сделав крюк, подкрался к киоску-прицепу, торгующему хот-догами и курами-гриль, и затаился за колесом.
Пес лежал бесшумно и тихо, даже на прошедшую вдоль стены кошку не кинулся, а лишь недружелюбно оскалился, сожалея, что она не встретилась ему в другое время. Несколько минут спустя подошел мужчина в свитере и купил курицу-гриль. Долго расплачивался, не спеша прятал бумажник.
Пес терпеливо ждал, созерцая сплетение ремешков на черных туфлях. И лишь когда бумажный пакет с курицей оказался у «свитера» в руках, из-за колеса взметнулась черная молния. В высоком прыжке зверь на миг поднялся на задние лапы. Ни рычания, ни лая. Пинок запоздал.
Минут пять Добряк отлеживался в кустах. Дожидался, пока прекратятся крики. Потом встал и неторопливо, как самая честная собака в мире, направился к подземному переходу.
Было уже поздно. Скрипач деловито считал вечернюю выручку. Пес остановился, внимательно слушая, как он пересыпает мелочь из банки. Звук напоминал смех красноносой старушки, которая частенько заглядывала к ним в гости и ставила в углу закутанную брезентом и пахнущую страхом палку.
Воспоминание о страшной страхом палке огорчило пса, и он зарычал сквозь курицу. Скрипач вскинул голову. У него было пухлое белое лицо и брови, похожие на усы. Из-за этого лицо казалось повернутым наоборот.
— Работаешь? И я вот тружусь! — доверительно, как своему, сказал он псу.
Пес терпеливо дождался, пока труженик скрипки уйдет, и, нырнув в боковой проход, стал скрестись у двери с надписью: «Ответственный: Гормост». Видимо, не в первый уже раз: краска с железной двери местами была содрана.
С другой стороны отодвинули засов. Пес увидел девушку в кожаных брюках и высоких ботинках. Скорее всего, она и являлась таинственной гражданкой Гормост. Пес дежурно вильнул хвостом и, протиснувшись между ногой и стеной, уронил курицу на пол.
— Ужин принесли! — сообщила кожаная Гормостиха в глубину комнаты.
— Странная у тебя собака, Варвара! Сама как скелет, а одна не ест. Что не украдет — все тебе тащит, — отозвался ленивый голос.
— Моя школа… Вам оставить курицу? Или вы из собачьего рта брезгуете?
— Было время, мы с Улитой питались коровьими тушами из чумного скотомогильника, вымывая в реке трупный яд. По-другому не получалось: нас искали. — Арей не спешил покидать диван.
Ночами он лежал здесь и глазами, пьющими тьму, как мы пьем свет, смотрел в потолок, составленный из бетонных плит. Над его головой через неравные интервалы проносились машины. Когда машина была грузовой, лампочка вздрагивала.
О чем Арей думал, не знал никто. Очень часто и он сам. Для людей время вертикально. Сверху — настоящее, внизу, где-то довольно глубоко, прошлое. Они никак не накладываются и существуют отдельно. Для Арея, как для стража, время было горизонтальным. Все истекшие и настоящие мгновения он держал в памяти с одинаковой ясностью — только будущее было скрыто.
Среди ночи Добряк, лежащий у дивана, принимался громко чесаться. Его задняя лапа непрерывно стучала по полу. Варвара называла это: «заяц, играющий на барабане». Когда Добряк утихал, на столе начинал канючить и жаловаться умирающий телефон. Варвара вечно забывала его зарядить. Какое-то время Арей терпел, но заканчивалось все обычно тем, что мечник вставал и добивал аппарат кинжалом. С его точки зрения, это гуманнее, чем просто воткнуть в него провод.
Варвара уже громко ела ворованную курицу. Некоторое время спустя к ней присоединился и Арей. Не столько ради курицы, сколько ради того, чтобы быть объединенным с Варварой общим делом. Обсасывая крылышко, он с любопытством поглядывал на Варвару.
— Что у тебя с мизинцем? — спросил он озабоченно.
— А чего у меня с мизинцем?
— Верхняя фаланга!
Варвара с интересом посмотрела на левую ладонь.
— А-а! Поняла: не гнется! Кстати, тот, что рядом, тоже не того… — догадалась она.
— Ты что, впервые об этом узнала? — не поверил Арей.
— Ну почему? И раньше знала. Просто не зацикливаюсь!
— И давно это у тебя?
— Года два. Паренек один предложил на воротах постоять, а потом оказалось: мяч набит гравием. А я еще смотрю, странно он его пинает. Ногу берег, собаккер!.. Ну шляпа я, короче! Так мне и надо! Арей выдохнул в нос.
— Как мне его найти? — спросил он.
— Что, в футбол не с кем поиграть? — невинно удивилась Варвара. — Да не, нормальный парень! Мы с ним долго потом общались. Просто он… ну типа прикалывался.
Арей вскинул голову и быстро глянул в центр груди Варвары. Ему показалось, что, когда она назвала парня «нормальным», половина ее эйдоса слабо озарилась, на миг высветив контур темной половины. Арей замер, завороженный. Для него, стража, одного взгляда на эйдос было довольно, чтобы многое понять. Эйдос Варвары говорил ему больше, чем глаза, улыбка, слова. Эйдос — не только душа человека, но и его флаг. А кто захватит флаг — тот победил и армию. Некоторым, правда, кажется, что это так, тряпочка. Отдай, но сохрани пушки, а флаг сошьешь новый, когда подвернется занавеска подходящего размера. Однако стражи мрака и света — другого мнения.
Разбухший от эйдосов, но все равно голодный дарх Арея шевельнулся, потянувшись к Варваре. Арей раздраженно дернул его за цепь, уже зная, что тот сейчас кольнет его болью.
— Прикалывался, говоришь? — переспросил он, морщась. — А что ты ему в первый момент сказала, когда поймала «мячик»?
Варвара усмехнулась. Шрам на ее правой щеке дернулся, продлевая рот. «Мой гуинпленчик», нежно называл ее Корнелий.
— Вначале много чего. А потом: «с тебя шоколадка!» Только он ее до сих пор отдает… У меня было веселое детство. Самое скромное воспоминание, как мы елкой перекидывались через морг.
— Через что?!
— Ну, я у больницы жила, когда меня в семью взяли. В больнице — одноэтажный морг. Берешь лысую елку, и через крышу. А там другой деятель ловит и обратно. Так и летает елочка.
Арей попытался себе это представить.
— А там «нормальные люди» чего тебе сломали?
— Мне ничего. Но один раз санитар в фартуке выскочил и ко мне. А тут дубина через крышу летит. По высокой траектории, с запасом. Я ему ору: «Елка!», а он ухмыляется. Ну потом перестал, конечно.
— У тебя бывали счастливые моменты! — признал Арей.
— Только не когда мы на башенный кран залезли, а сторож овчарку выпустил. На всю ночь. Она внизу носится, психованная такая, а мы спуститься не можем… Декабрь, пальцы мерзнут за железки держаться. Тогда у меня еще Добряк не завелся. Он бы прикрыл.
Закончив есть курицу, Варвара присела на корточки и вытерла жирные руки о пса, уткнувшего морду ей в плечо. Осчастливленный Добряк, принявший это за ласку, попытался вымыть ей лицо мокрым языком и схлопотал средней силы боксерский апперкот.
— Захлопни копилку, болонка! На опыты сдам! — велела ему Варвара и добавила еще пару слов.
Нежность у Варвары была эпизодическая. Будь на месте Добряка песик поменьше, он месяцами не вылезал бы из-под кровати и даже до своей миски добирался бы короткими перебежками.
Арей засопел, медленно багровея.
— Опять этот свет! — взглянув на него, опередила его Варвара.
