Марио Пьюзо - Крестный отец (перевод М.Кан)
Джул наведался к бару и опять смешал себе коктейль.
― Ну так как же, Джонни, ― будете помещать Нино в лечебницу?
― Не знаю.
Джул, не отходя от бара, быстро опорожнил стакан и налил еще.
― Знаете, интересная вещь ― можно вогнать себя в гроб курением или пьянством, можно работой или даже обжорством. И однако же все это не возбраняется. Единственное, чем, с медицинской точки зрения, себя не убьешь, ― это чрезмерное пристрастие к сексу, но как раз тут-то тебя всячески ограничивают. ― Он сделал паузу и допил свой коктейль. ― Хоть даже это не всегда безобидно, по крайней мере, для женщин. У меня, скажем, были пациентки, которым больше не полагалось иметь детей. Это опасно, говоришь ей. От этого, говоришь ей, можно умереть. Проходит месяц, и она к тебе впархивает, рдеет вся и объявляет: «Доктор, по-моему, я беременна», ― и точно, так оно и есть. «Но это опасно для вас!» А она тебе с милой улыбкой: «Но мы же с мужем очень ревностные католики»...
В дверь постучали; два официанта вкатили в номер тележку с едой и кофейным сервизом. Достали с низа тележки складной стол, расставили его, и Джонни их отпустил.
Все трое подсели к столу и принялись за кофе и заказанные Люси бутерброды на горячем, поджаренном хлебе.
Джонни откинулся на спинку стула и закурил.
― Жизнь, стало быть, сохраняете. Как же тогда вас угораздило заняться втихаря абортами?
Впервые в разговор вступила Люси:
― Людям хотел помогать, когда они в беде, девчонкам, которые, может, руки бы на себя наложили, а не то ― покалечились, чтобы избавиться от ребенка.
Джул взглянул на нее с улыбкой и вздохнул.
― Не так все просто. Стал я, в конце концов, хирургом. У меня, как принято говорить, золотые руки. Но от своей замечательной работы я ужасов натерпелся до полной одури. Разрежешь пузо какому-нибудь бедолаге и видишь, что он не жилец. Оперируешь его, а сам знаешь, что раковая опухоль вырастет снова, ― навесишь ему лапши на уши и, заставляя себя улыбаться, отпустишь домой. Приходит несчастная баба, я отнимаю ей титьку. Через год она приходит опять, и я отнимаю вторую. Еще через год вылущиваю из нее нутро, как словно семечки из дыни. И после всего этого она все равно умирает. А пока тебе названивает муж: «Ну, как анализы? Что показали анализы?»
Пришлось нанять еще одну секретаршу, специально чтобы отвечала на звонки. Я виделся с больной, только когда она была уже полностью подготовлена к обследованию, либо анализам, либо операции. Проводил с жертвой самый минимум времени ― тем более я был все-таки занятой человек. И наконец на две минуты пускал к себе для переговоров мужа. Говорил ему, что надо ждать летального исхода. И вот это слово ― «летальный» ― его просто не слышали. Понимали, что оно значит, но не слышали. Я поначалу думал, что невольно понижаю на нем голос, и нарочно заставлял себя произносить его громко. Все равно умудрялись не расслышать. Один кто-то даже сказал мне: «Как это ― ментальный исход, о чем это вы?» ― Джул отрывисто засмеялся. ― Ментальный, летальный, с ума сойти! Я перешел на аборты. Милое дело, раз-два ― и все довольны, вроде как перемоешь посуду и оставишь чистую раковину. Красота! Это было по мне, живи и радуйся, делай аборты. Я не разделяю мнения, что двухмесячный плод ― уже человек, так что с этим проблемы не было. Выручал из беды молоденьких девушек и замужних женщин, хорошо зарабатывал. Вдали от передовой, от линии огня. Когда меня застукали, я чувствовал себя как дезертир, которого изловили и притянули к ответу. Но мне повезло, нашелся приятель, который нажал на нужные пружины и вызволил меня, только с тех пор в операционную любой стоящей больницы мне путь заказан. Так что ― вот он я. Даю, как прежде, ценные советы, и, как прежде, ими пренебрегают.
― Я не пренебрегаю, ― сказал Джонни Фонтейн. ― Я их обдумываю.
Люси, воспользовавшись паузой, перевела разговор на другую тему:
― Ты что делаешь в Вегасе, Джонни? Отдыхаешь от обязанностей голливудского магната или работа привела?
Джонни покачал головой:
― Зачем-то понадобился Майклу Корлеоне, хочет меня видеть. Они с Томом Хейгеном сегодня прилетают. Том сказал, у них и с тобой назначена встреча. В чем дело, не знаешь, Люси?
― Знаю, что завтра вечером мы все вместе обедаем ― в том числе и Фредди. По-моему, это связано с отелем. В последнее время упали доходы от казино, хотя для этого вроде бы нет причин. Возможно, дон поручил Майку проверить, где что застопорилось.
― Майк, говорят, физиономию себе привел в порядок?
Люси усмехнулась:
― Кей уломала, не иначе. В то время, когда они поженились, он не хотел ничего менять. Не понимаю почему. Вид был жуткий, и из носу текло. Давно надо было заняться. ― Она запнулась на миг. ― Когда ему делали пластическую операцию, семейство Корлеоне пригласило Джула. В качестве консультанта и наблюдателя.
Джонни отозвался на это кивком головы и сухим:
― Это я им посоветовал.
― Вот как. В общем, Майк, как он сказал, хочет что-нибудь сделать для Джула. Потому и позвал нас завтра к обеду.
Джул задумчиво проговорил:
― Удивительно ― он никому не доверял. Предупредил, чтобы я следил в оба глаза, правильно ли все делается. Казалось бы, несложная, рядовая операция. По силам любому среднему хирургу.
В спальне послышалось движение, все повернули головы к портьере. Нино снова очнулся. Джонни пошел к нему и сел рядом. Джул и Люси стали в ногах кровати. Нино слабо ухмыльнулся.
― Ладно, кому я мозги-то вкручиваю, в самом деле. Погано мне, ребята... Ты помнишь, Джонни, год назад в Палм-Спрингс ― с нами еще тогда были те две девахи? Клянусь, я тебе не завидовал. Я радовался за тебя. Ты мне веришь, Джонни?
Джонни успокаивающе отозвался:
― Конечно, верю ― чудак ты.
Люси с Джулом переглянулись. Чтобы Джонни Фонтейн увел девушку от закадычного друга? По всему, что они знали и слышали о нем, такое трудно было себе представить. С другой стороны, ведь год прошел, почему Нино сейчас заговорил о своих чувствах? У обоих мелькнула та же мысль ― что Нино гробит себя по романтической причине, из-за того что девушка ушла от него к Джонни Фонтейну.
Джул еще раз осмотрел его.
― Я подошлю к вам на ночь сиделку. Денька два придется полежать. Я это серьезно говорю.
Нино подмигнул ему:
― Будет сделано, док, только тогда особо-то хорошенькую не присылайте.
Джул вызвал по телефону сиделку, и они с Люси ушли. Джонни остался ждать ее прихода. Нино, с измученным лицом, как будто впал опять в забытье. Джонни сидел у его кровати, размышляя о словах, сказанных его другом. Словах, что Нино ему не позавидовал, когда они с двумя девочками были в Палм-Спрингс примерно год назад и там кое-что случилось. Ему и в голову не приходило, что Нино может ему завидовать...
Год назад Джонни Фонтейн сидел в великолепном офисе кинокомпании, которую он возглавлял, и маялся. Он маялся, как никогда в жизни, ― что было несколько странно, если учесть, что первая выпущенная им картина, где он снялся в главной роли, а Нино ― в характерной, шла с невероятным успехом и приносила сумасшедшие деньги. Все удалось. Сработало в точности, как было намечено. Уложились в мизерную смету. Уже теперь ясно было, что каждый, кто принимал участие в создании ленты, наживет на ней состояние. Джек Вольц за короткое время состарился на десять лет. Еще две картины находились в производстве, в одной главную роль исполнял Джонни, в другой ― Нино. Нино оказался сущей находкой для кино ― непутевый, слегка блаженный миляга, какого всякая женщина рада отогреть у себя на груди. Потерянный мальчик, так и не ставший взрослым. Все, чего бы он ни коснулся, обращалось в деньги ― деньги сами шли к нему в руки. Крестный отец через банк исправно получал свои проценты, и мысль об этом особенно услаждала душу Джонни. Он оправдал надежды своего крестного, не подкачал. Но сегодня и это как-то не радовало.
Меж тем сегодня, став преуспевающим независимым кинопродюсером, он обладал таким же, если не большим влиянием, как в те дни, когда был певцом. Точно так же, хотя из более корыстных побуждений, ему на шею вешались красивые женщины. У него был собственный самолет, жил он, пожалуй, на еще более широкую ногу, пользуясь на правах предпринимателя особыми льготами в части налогообложения, каких не знают артисты. Так что же мучило его в таком случае?
Он знал что. У него свербило в глотке, чесалось нёбо, чесалось в носу. Только пение способно было унять нестерпимый зуд, ― а он боялся взять хоть одну ноту. После того как из горла удалили бородавки, он позвонил Джулу Сегалу и спросил, когда ему можно будет петь. Джул сказал ― в любое время, хоть сейчас. Джонни попробовал, но пожалел: голос звучал сипло, отвратительно. И горло на другой день разболелось ― правда, по-другому, чем до операции. Хуже. В горле царапало, жгло. С тех пор он боялся пробовать, боялся, что вовсе лишится голоса или погубит связки.
