Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
— Ну как? — спросила она, — Нормально?
— Шикарные шкары, — сказал Серега приблатненно, как говорили в годы его отрочества, — у нас тут в таких не выйдешь, однако. Жалко!
— Это только для деловых визитов. Между прочим, синьорина Читтадоро прозрачно намекнула, что может тебе устроить выставку в Италии. Представляешь себе — Рафаэль, Леонардо и… Панаев!
Серега поставил чайник. Пока он грелся, Аля повертелась перед зеркалом.
— Вообще, — говорила она, по-девчоночьи показав своему отражению язык, — это очень любопытные ребята. По-русски говорят очень чисто, приехали специально для работы, но умеют и отдыхать. Сводили меня в «Космос», предложили сходить с ними на спектакль в Большой. Я там последний раз была лет десять назад. Они не муж и жена, но спят вместе. Вместе учились в университете, лет пять уже в бизнесе, но жениться не собираются, предпочитают быть компаньонами. Очень веселые и откровенные. Серджо у нее очень обаятельный, глазками так и стреляет. По-моему, я ему понравилась. Очень галантный и все время старался меня погладить, подержать за ручку. Если откровенно — очень симпатичный. Я во-обще-то думала, что Джулия начнет обижаться, еще скандал, думаю, устроит. А она — хоть бы что. Только улыбается. Ну, я немножко оборзела. Не ревнуешь?
— Очень ревную!
— Рано. Не спеши. В общем, Серджо меня пригласил потанцевать. Нечто медленное в стиле ретро. Я утянула его подальше от Джулии и положила голову на плечо. Так, для проверки. Он мне на ушко: «Не хотите поехать к нам? Всего семь этажей на лифте». — «А что мы будем там делать? — спрашиваю. — Не слишком ли поздно?» — «О, — говорит он, — есть чудные вещи, которые приятно делать поздно ночью». Так это запросто, а? Я говорю: «Не слишком ли нас много для таких занятий?» Он смеется: «Слишком много не бывает никогда. Бывает слишком мало — когда ты один». Я поинтересовалась: «А как же Джулия?» — «Это не проблема, — отвечает, — она поделится. Мы свободные люди». Ну, думаю, нахал! А вслух говорю: «А что, если я сейчас передам ей ваше предложение?» — «Пожалуйста, передавайте». Танец кончился, подхожу к столику и сообщаю Джулии. Та и глазом не моргнула: «Может быть, он немного торопится, но в принципе я ничего против не имею. Каждый мужчина мечтает немного побыть султаном или шейхом. Он не исключение». Представляешь? Я чуть не свалилась. Уж на что я не ханжа, но тут совсем суперсвободный нрав. Они, оказывается, в прошлом году были в Индии, в Каджурахо. Знаешь, что это?
— Так, около Дели… Это какой-то храмовый комплекс с эротическими статуями.
— Ну-ну! Он самый. Показали буклет. Так вот, там сплошь и рядом изображены групповые сношения: один с двумя, один с тремя, даже с пятью.
— Что-то не очень представляю, — Серега аж почесал в затылке. — Женщину одну с тремя представить могу, а вот мужика — нет.
— Оказывается, можно. Технику объяснять не буду. Эта самая Джулия так на меня посмотрела, что мне даже стыдно стало. У нее, похоже, к бабам тоже интерес есть.
— Капитализм, — ухмыльнулся Серега, — разлагающийся Запад…
— Она мне говорит: «Вы нас извините, если наша раскованность вас шокирует. Серджо, безусловно, опережает события. Может быть, он выпил лишнее. Не хотелось бы, чтобы это повлияло на наши дела». Я, конечно, сказала, что придерживаюсь самых свободных взглядов на секс, хотя в эпоху СПИДа это небезопасно. А насчет дел, говорю, не беспокойтесь, все останется в силе». Тут Серджо пошел за сигаретами к бару, а Джулия вше сказала: «Если у вас есть для меня подходящий парень, пригласите меня и Серджо. Я его вам уступлю с удовольствием. Иногда он надоедает». Не хочешь познакомиться с ней?
— Иди ты… — Серега отмахнулся и снял с плиты кипящий чайник.
Чай пили с тортом и шоколадными конфетами, которых Серега не видел у себя в городе очень-очень давно. Все это привезла Аля.
— Я им, кстати, показывала и свои работы по дизайну, — сообщила Аля, — восторга не увидела, но похвалили и сказали, что из меня должен выйти толк. Утешили?
— А ты расстроилась?
— Грешным делом — да. Думаю, может быть ч все-таки бездарь, а? Купчиха, как ты говорил?
— Не знаю. Я про себя ничего не могу сказать, не то что про других. Помнишь, на выставке «Исход»? Это талант. С моей точки зрения… А ты сказала — вторичное произведение и тэ пэ. А «Красное яблоко» помнишь? Тоже талант — и его увидели. Может, они не увидели, а ты — гений.
— Не утешай, ради Бога. Я сама знаю, чего стою. Пока я только передираю с чужих образцов, пытаюсь скомпоновать что-то свое. Вот и получается дрянь. И «Исход» — то же самое. Переделка Глазунова. Жечь ее, конечно, не надо, но она — не то.
— Я этому парню здорово надавал, — сообщил Серега, вспомнив вчерашнее, — ну, тому, что картину сжег. Софронову Виталию.
— Да-а? Ты и драться умеешь? — загорелась Аля. — А я думала — только стрелять.
— Я бы и застрелил его, да за пистолетом далеко бежать было, — произнес Серега полушутя. От этой шутки чуть-чуть захолонуло, но вполне терпимо. — Сам полез, замахнулся… Потом с арматурой на меня попер. Пьяный!
— Может, посадить его? — спросила Аля с легкой вальяжностью. — У меня тут теперь полно знакомых в органах. Завтра я еще успею забежать в прокуратуру, надо узнать, как там следствие вдет.
— Не нравится мне это, — вздохнул Серега, — невинных за решетку пихать, а то и под расстрел… сталинизм вон ругала, а сами-то…
— А что же, тебя сажать?
— Если найдут — пусть сажают. Сам не пойду, а прятаться за других — стыдно.
— Слава Богу, хоть здесь еще соображаешь. Ладно, прятаться не прячься, а в милицию не ходи. Тебя за этого Софронова не посадят?
— Да нет. Тут все чисто, — ответил Серега, отметив про себя, что по сути дела история с «мемориальщиком» близка по обстоятельствам с перестрелкой на шоссе.
Вот они, два человека, угнездившиеся в нем! Как легко они меняют друг друга!
Убрав со стола, потушили свет, разделись и улеглись. Тут навалилась усталость: тупая, глухая, тяжелая. Придавила, заставила закрыть глаза и ни о чем не думать. Аля провела ладошкой по Серегиному лицу, улыбнулась и задремала радом с ним.
ЗВАНЫЙ ВЕЧЕР С ИТАЛЬЯНЦАМИ
Четверг, 2.11.1989 г.
Этот день начался с шести утра. Вынырнув из какого-то абстрактного, бессвязного, но немного жуткого сна, где синие и красные точки упорно складывались в линии, не желая стоять одна рядом с другой, Сере га с наслаждением открыл глаза. Бок его ощущал греющее и возбуждающее прикосновение Алиного тела. Видимо, она тоже не спала, потому что, едва он пошевелился, она прильнула к нему грудью и лицом и шелестяще прошептала:
— С добрым утречком.
Сон хорошо восстановил силы. Началась весьма интенсивная физзарядка. Сперва губы стали касаться губ, потом руки стали скользит по коже, потом два тела соединились и пошло-поехало… Серега вдруг заметил, что Алины стоны его уже не только не возбуждают, но даже раздражают. И вообще, было что-то не так, нехорошо, неверно, неинтересно. Но нужно было делать это, и он делал, работал, выполняя план, соцобязательства, испытывал трудовой подъем. Понимала ли Аля его состояние? Вроде бы нет. Наверное, потому, что она была из другого поколения, которое так и не успело научиться улыбаться, если грустно, и плакать, когда весело, есть, что дают, искренне произносить то, что приказано, и верить в то, чему верить нельзя. А Серега все это умел. Даже изображать страсть, когда ее не было.
— Спасибо, — прошептала Аля, когда все кончилось. Наивная девочка!
Малость подремали еще, не засыпая, побормотали нежности и приятные гадости, потом все-таки встали. Позавтракав чаем с бутербродами, привезенными Алей, распрощались. Серега направился в клуб, а Аля — по городским учреждениям.
Иван Федорович встретил Серегу необычно тепло. Сперва Панаеву показалось, что все дело в досрочно изготовленных плакатах, однако все было куда интересней.
— Тут… В общем, в наш клуб, — улыбаясь произнес Иван Федорович, — любопытная записочка пришла. От городской секции общества «Мемориал». Копии — в нарсуд, милицию и прокуратуру. Утверждается, что художник-оформитель Панаев Сергей Николаевич, будучи, как тут написано «отъявленным сталинистом и сторонником АКС, до бишь административной системы», пс политическим мотивам жестоко избил члена общества «Мемориал» Софронова Виталия. В этом вам якобы помогали члены нашего военно-патриотического клуба. Каково?! Требуют предать вас суду как террориста и устроить показательный, гласный процесс.
— Ну и как? Сухари сушить? — спросил Серега.
— Сухари пусть Софронов сушит, — помрачнел Иван Федорович. — А «Мемориал» в клуб больше не пустим.
Они вон аренду второй месяц не вовремя вносят. Мы уже с милицией связывались. Софронов Виталий, по их данным, был подобран на улице членами рабочего отряда помощи милиции в сильной степени опьянения и с легкими телесными повреждениями от ударов о землю и различные предметы при многократных падениях. К тому же он сам неоднократно нарушал общественный порядок. Мы возбудим против него уголовное дело по факту хулиганства и вандализма, который имел место на «Вернисаж-аукционе». То, что он заплатил за уничтоженную картину, еще ничего не значит. Это чисто экономический вопрос, а то, что он совершил хулиганство, оскорбил чувства граждан, нанес моральный ущерб? Нет, надо все это оценить… К тому же у него, у этого Софронова, сейчас с мозгами непорядок, в больнице лежит. Памяти никакой.
