Джон Гришем - Пора убивать
Мерфи, тот самый уборщик, который являлся единственным очевидцем убийства Кобба и Уилларда, изо всех сил стараясь говорить как можно более внятно, проинформировал журналистов о том, что зал заседаний раскроет свои двери ровно в восемь и ни минутой раньше. У массивных створок начала формироваться дисциплинированная очередь.
Где-то в стороне от площади останавливались церковные автобусы, и темноликая колонна под водительством своих пастырей медленно двинулась вдоль Джексон-стрит. Люди несли транспаранты с надписью «Свободу Карлу Ли!» и в унисон распевали «We Shall Overcome». По мере их приближения к площади оживали рации гвардейцев. После не занявшего продолжительное время совещания между Оззи и полковником солдаты вновь расслабились. Оззи направил колонну на лужайку перед зданием суда, где вся эта масса людей могла находиться под бдительным и неусыпным надзором национальной гвардии штата Миссисипи.
К восьми часам у входа в зал уже установили металлодетектор, и трое хорошо вооруженных полицейских, внимательными, цепкими взглядами окидывая фигуру каждого проходящего мимо них, начали медленно запускать толпившихся в ожидании этого момента в вестибюле людей. Внутри зала Празер направлял входящих в тот или иной ряд по правую сторону от центрального прохода, оставив всю левую часть для размещения кандидатов в члены жюри присяжных. Первый ряд был зарезервирован для семейства Хейли, второй – для художников, которые тут же принялись делать наброски внутреннего убранства зала и развешанных по стенам портретов героев-конфедератов.
В день начала процесса Ку-клукс-клан посчитал необходимым заявить о своем присутствии всем, но главным образом начавшим прибывать в здание суда кандидатам в присяжные. Два десятка членов Клана в полном парадном облачении с достоинством вышагивали по Вашингтон-стрит. Очень быстро они были остановлены гвардейцами. Тучный полковник, перейдя через улицу, впервые в жизни оказался лицом к лицу с одетым в белый балахон и красный островерхий капюшон куклуксклановцем, который к тому же был на голову выше. Краем глаза полковник заметил, как к ним с камерами наперевес приближаются писаки, и всю его воинственность как рукой сняло. Привычный бас изменил ему, вместо него из горла вырвался высокий, нервный и вибрирующий звук. Полковник не узнавал своего голоса.
Положение спас подоспевший вовремя Оззи.
– Доброе утро, парни, – холодно приветствовал он клановцев, заслонив собой смешавшегося военачальника. – Во-первых, вы окружены, во-вторых, мы превосходим вас в силе. Хотя мы знаем и то, что не имеем права воспрепятствовать вашему приходу сюда.
– То-то же, – ответил ему мужчина, бывший у них за главного.
– Если вы проследуете за мной и будете делать то, что я вам скажу, то никаких неприятностей у нас с вами не будет.
Следом за Оззи и полковником вся группа прошла на лужайку, где Клану было указано место, на котором можно было оставаться до самого конца процесса.
– Оставайтесь здесь и ведите себя спокойно, – сказал им Оззи, – и полковник персонально проследит за тем, чтобы гвардейцы к вам не приставали.
Куклуксклановцы согласились.
Как и следовало ожидать, вид белых балахонов привел в раж толпу сторонников Карла Ли. Прозвучал хор слаженных голосов:
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
Потрясая кулаками, члены Клана разразились ответными криками:
– Поджарим Карла Ли!
– Поджарим Карла Ли!
– Поджарим Карла Ли!
Вдоль пешеходной дорожки, которая вела к главному входу, выстроились две шеренги гвардейцев. Еще две цепочки разделили на лужайке два враждебных лагеря.
Прибывавшие в здание суда кандидаты в жюри присяжных быстрым шагом проходили мимо солдат. В душе они проклинали чертовы повестки и с испугом вслушивались в поток ругательств, которыми обменивались толпа черных и небольшая группа белых.
Уважаемый прокурор округа, мистер Руфус Бакли, въехал на площадь на своем автомобиле и вежливо объяснил гвардейцам, кто он такой и что это в данных условиях значит. Ему разрешили оставить машину на стоянке у здания суда, там, где на асфальте краской были выписаны слова:
«Машина окружного прокурора». Репортеры сходили с ума: должно быть, важная шишка, если его пропустили сквозь заграждения. Бакли на минутку задержался в кабине своего потрепанного «кадиллака», давая журналистам возможность догнать его. Когда он, хлопнув дверцей, выбрался из машины, пресса уже окружила его. С улыбкой на лице он рассчитанно медленным шагом направился ко входу. Прокурор оказался не в силах устоять под градом вопросов и по меньшей мере восемь раз нарушил запрет судьи, после каждого ответа с улыбкой поясняя, что не имеет права давать никакую информацию. Позади него вышагивал Масгроув, неся в руке портфель «великого человека».
* * *Джейк нервно расхаживал по кабинету. Дверь закрыта на ключ. Эллен – внизу, работает над очередной справкой. Гарри Рекс сидит в кафе, приканчивая свой второй завтрак и сплетничая. Карточки в беспорядке разбросаны по столу – Джейк устал от них. Он взял в руки папку, пролистал, подошел к высоким балконным дверям. С лужайки неслись оголтелые, озлобленные крики. Джейк вернулся к столу, стал еще раз вчитываться в наброски своего первого обращения к тем, кто будет держать в своих руках судьбу Карла Ли. Кое-что в тексте требовало правки.
Джейк подошел к дивану, лег, прикрыл глаза и стал перебирать в уме тысячи разных вещей, которыми бы с удовольствием сейчас занялся. Он любил свою работу, большей частью он наслаждался ею. Однако бывали моменты, пугающие, такие вот, как этот, когда ему хотелось стать страховым агентом или торговать акциями на бирже. Даже участь налогового инспектора привлекала его больше собственной профессии. Уж этим-то людям наверняка не приходится в критические моменты своей деятельности мучиться от тошноты или расстройства желудка.
Люсьен учил его, что страх – это хорошо; страх был союзником. Каждый адвокат, говорил Люсьен, испытывал чувство страха, когда появлялся перед вновь избранным жюри и представлял ему свое дело. «Бойся, это нормально, только не показывай свой страх». Присяжные не пойдут за адвокатом, у которого хорошо подвешен язык, или который знает толк в туалетах, или за каким-нибудь клоуном. Они не последуют за раскатами мужественного голоса или попытками бороться с судьбой. Люсьен убедил Джейка в том, что присяжные поверят тому, кто говорит правду вне зависимости от того, как он одет, насколько красноречив и обладает ли некими сверхъестественными способностями. В зале суда адвокат должен быть самим собой, и если уж он чего-то боится – пусть боится. Присяжные тоже боятся.
«Подружись со страхом, – всегда говорил Люсьен, – потому что сам по себе он от тебя не уйдет и уничтожит тебя, если ты не будешь в состоянии его контролировать».
Страх нанес свой очередной удар по кишечнику, и Джейк, осторожно ступая по лестнице, начал спускаться вниз, в туалет.
– Как дела, босс? – спросила Эллен, когда он заглянул к ней.
– В целом я готов. Выходим через минуту.
– Там, у дома, журналисты. Я сказала им, что вы отказались от дела и уехали из города.
– В настоящий момент мне бы этого очень хотелось.
– Приходилось слышать о Уэндолле Соломоне?
– Что-то такое.
– Он работает в Фонде защиты заключенных-южан. Я проходила у него практику прошлым летом. В общей сложности он принимал участие более чем в ста делах о преднамеренном убийстве – это по всему Югу. Так вот, перед каждым процессом он настолько заводит себя, что не может ни есть, ни спать. Личный врач кормит его транквилизаторами, но в день начала суда никто не осмеливается подойти к нему и сказать хоть слово. И это после сотни процессов!
– А как в таких случаях поступает твой отец?
– Выпивает пару мартини с валиумом, запирается на ключ, гасит свет и лежит на своем столе до тех пор, пока не настанет время идти в зал. Нервы у него на пределе, и лучше всего в такие моменты его не трогать. Но все это абсолютно естественно.
– Значит, тебе известно это ощущение?
– Да, и очень хорошо.
– Видно, что я нервничаю?
– Видно, что ты устал, Джейк. Но ты справишься.
– Пошли. – Он взглянул на часы.
На улице к ним тут же подступили репортеры.
– Никаких комментариев, – пытался отвязаться от них Джейк, медленным шагом переходя улицу. Вопросы, однако, не смолкали.
– Это правда, что вы собираетесь заявить о нарушениях закона в ходе процесса?
– Пока процесс не начался, у меня нет на то никаких оснований.
– Это правда, что вам угрожал Ку-клукс-клан?
– Без комментариев.
– Это правда, что вы отослали свою семью из города до конца процесса?
Поколебавшись и бросив быстрый взгляд на репортера, Джейк ответил:
– Без комментариев.
– Что вы можете сказать о войсках национальной гвардии?
