Хулия Наварро - Тайна Святой Плащаницы
София Галлони вышла из кабинета министра внутренних дел. Прежде чем пойти к министру, она зашла на кладбище и положила цветы на могилы Минервы и Пьетро. Марко тогда повезло больше: ему удалось выжить. Однако он уже не смог вернуться к своей работе, потому что стал инвалидом, прикованным к креслу. Его охватила глубокая депрессия. Он проклинал себя за то, что выжил, в то время как многие из его людей погибли под обломками в подземном туннеле — том самом туннеле, который вел к собору и о существовании которого он интуитивно догадывался, но который так и не смог своевременно обнаружить.
Софию приняли министр внутренних дел и министр культуры, поскольку они оба курировали деятельность Департамента произведений искусства. Они предложили ей стать директором этого департамента, но она отказалась. Она понимала, что тем самым вызвала недовольство этих двух политиков и что ее жизнь снова может подвергнуться опасности, но ей было все равно.
Она передала им материалы дела о Священном Полотне, в котором скрупулезно изложила все, что ей удалось выяснить. Она также включила в него информацию об услышанном ею разговоре между Анной Хименес и отцом Ивом. Однако это дело теперь было закрыто, и его материалы никто не собирался предавать гласности. Все эти материалы теперь являлись государственной тайной, а Анна Хименес уже ничего никому не могла рассказать, потому что она погибла в подземелье Турина вместе с последним тамплиером из рода Шарни.
Министры вежливо заметили, что вся эта история выглядит неправдоподобной и нет никаких свидетелей и ни одного письменного доказательства, подтверждающего то, что София изложила в своем отчете. Они сказали, что сами, конечно же, ей верят, но вдруг она ошибается? Они не считали возможным обвинить в создании незаконной организации таких людей, как МакКолл, Умберто Д'Алаква, доктор Болард… Эти люди являлись своего рода столпами международной финансовой системы, а предприятия, которыми они владели, имели большое значение для социально-экономического развития их стран. Также не представлялось возможным заявить Папе Римскому, что кардинал Визье — тамплиер. Всех этих людей было просто невозможно в чем-то обвинить, потому что они, собственно говоря, ничего незаконного не делали, даже если то, что рассказала София, — правда. Эти люди не пытались захватить государственную власть ни в одной стране, не пытались изменить существующий демократический режим, не были связаны с мафией, да и вообще не делали ничего предосудительного. Что касается того, что они — тамплиеры… Ну, это, в общем-то, не является правонарушением, даже если это и так.
Министры пытались уговорить Софию стать преемницей Марко Валони. В случае ее отказа на этот пост было два кандидата: Антонино и Джузеппе. Министры поинтересовались ее мнением об обоих коллегах.
Она не стала высказывать свое мнение, так как знала, что один из них — либо полицейский, либо историк — предатель, потому что один из них информировал тамплиеров о том, что происходило в Департаменте произведений искусства. Отец Ив ведь сказал, что тамплиеры всегда в курсе всего, потому что у них везде есть свои информаторы.
София не знала, чем станет заниматься дальше. Единственное, чего она сейчас очень хотела, — так это еще раз увидеть человека, в которого она, несмотря ни на что, была влюблена. Ей уже не было смысла закрывать на это глаза. Умберто Д'Алаква стал для нее более чем увлечением.
Сидя за рулем автомобиля и нажимая на педаль газа, София почувствовала, что у нее снова заболела нога. Она не водила машину уже несколько месяцев — с того момента, как попала в аварию. Она понимала, что та авария не была случайностью, что ее, несомненно, пытались убить. Д'Алаква, безусловно, хотел спасти ее, когда позвонил и предложил поехать с ним в Сирию. Тамплиеры никого не убивают, сказал как-то отец Ив, но затем добавил, что они делают это лишь тогда, когда это для них жизненно необходимо.
София подъехала к входным воротам, преграждавшим дорогу к особняку, и стала ждать. Через несколько секунд ворота открылись. Она подъехала к дому и вышла из автомобиля.
Умберто Д'Алаква ждал ее на пороге.
— София…
— Извините, что не предупредила заранее о своем визите, но…
— Пожалуйста, проходите.
Он проводил ее в кабинет и сел там за свой письменный стол — то ли для того, чтобы подчеркнуть дистанцию, то ли защищаясь от этой хромающей женщины, взгляд зеленых глаз которой стал гораздо более суровым, а лицо было испещрено шрамами. Она по-прежнему оставалась красивой, но теперь это была уже трагическая красота.
— Думаю, вы в курсе того, что я передала правительству материалы дела, связанного с Плащаницей. Из этих материалов ясно, что существует некая секретная организация, в которую входят могущественные люди. Они считают, что стоят выше остальных людей, выше правительств, выше общества. Я обратилась к правительству с просьбой провести расследование деятельности этой организации. Но вы, конечно же, понимаете, что никто не будет проводить относительно вас никакого расследования и что вы по-прежнему сможете, как кукольники, дергать за ниточки, сами находясь в тени.
Д'Алаква ничего не ответил, а лишь едва заметно кивнул головой, словно в знак согласия.
— Я знаю, что вы — магистр ордена тамплиеров, давший обет целомудрия. А еще — обет бедности, не так ли? Нет, не так, вряд ли здесь можно говорить о бедности. Что касается заповедей, то я уже знаю, что вы соблюдаете те заповеди, которые вас устраивают. Те же заповеди, которые вас не устраивают… Меня всегда поражало то, что некоторые церковники — а вы являетесь в определенном смысле церковником — полагают, что они могут лгать, грабить, убивать, но считают все это лишь мелкими грешками по сравнению с таким тяжким грехом, как прелюбодеяние. То, что я говорю, наверное, сильно оскорбляет ваши чувства, да?
— Я искренне сожалею о том, что с вами произошло, и о том, что произошло с вашей подругой Минервой, вашим шефом сеньором Валони, с вашим… с Пьетро…
— А еще вы сожалеете о смерти заживо погребенной Анны Хименес… Сожалеете ведь? Я очень хочу, чтобы эти смерти вызвали у вас муки совести и не давали вам покоя ни днем, ни ночью! Впрочем, я знаю, что такого не может быть ни с вами, ни с другими членами вашей организации. Со мной только что разговаривали высокопоставленные чиновники. Они хотели меня купить, предложив мне должность директора Департамента произведений искусства. Как же они плохо разбираются в людях!
— Скажите, чего вы от меня хотите? Что мне нужно сделать?
— А что вы можете сделать? Ничего. Ничего вы не можете сделать, потому что вы не можете возвратить жизнь тем, кто погиб. Впрочем, вы, по крайней мере, можете сообщить мне, по-прежнему ли я нахожусь в списке приговоренных к смерти и погибну ли я в автомобильной катастрофе или же в моем доме обрушится лифт? Мне хотелось бы это знать для того, чтобы рядом со мной в этот момент никого не было, чтобы этот человек не погиб, как погибла Минерва.
— С вами ничего не случится. Даю вам свое слово.
— А что будете делать лично вы? Будете по-прежнему притворяться, что происшедшее было всего лишь несчастным случаем, который невозможно было предотвратить?
— Если хотите знать, я ухожу от дел. Я уже передаю свои полномочия на имеющихся у меня предприятиях в надежные руки и пытаюсь организовать все так, чтобы эти предприятия продолжали функционировать и без меня.
София почувствовала, что ее охватывает внутренняя дрожь: она в равной степени и любила, и ненавидела этого человека.
— То есть вы покидаете орден тамплиеров? Это невозможно, вы ведь магистр, один из семи человек, которые управляют орденом. Вы слишком много знаете, и таким людям, как вы, никто не позволит скрыться.
— А я и не собираюсь скрываться. Нет необходимости это делать — никто и ничто не может стать причиной этого. Я просто ответил на ваш вопрос. Я всего лишь решил отойти от дел и посвятить себя научным исследованиям, чтобы трудиться на благо общества, но уже в другой ипостаси.
— А как же обет безбрачия?
Д'Алаква замолчал. София заметила, что задела его за живое и что ему сейчас больше нечего ей сказать. Она сомневалась в том, что он способен сделать еще какие-то шаги, кроме тех, которые уже сделал. Очевидно, он морально не был готов порвать с тем, что лежало в основе всей его предыдущей жизни.
— София, я тоже изранен. Вы не видите этих ран, но они есть, и они болят. Клянусь вам, я действительно очень сожалею о случившемся, о ваших страданиях, о потере вами друзей, обо всех тех несчастьях, которые произошли вокруг вас. Если бы в моих силах было предотвратить все это, я бы это сделал, но я не властвую над обстоятельствами, да и люди зачастую поступают так, как им в голову взбредет. В этой драме, называемой жизнью, все люди сами принимают решение, как им поступить. Абсолютно все, в том числе и Анна.
