Роберт Уилсон - Тайные убийцы
— Идут какие-нибудь разговоры о том, что случилось в Севилье шестого июня?
— Они не говорят ни о чем другом. Они жадно смотрят новости по испанскому спутниковому каналу, стараясь узнать свежую информацию, но не так-то просто понять степень их вовлеченности в эти события.
— Что-нибудь говорят о Джамеле Хаммаде и Смаиле Сауди и о том, зачем они доставили в Севилью сто килограммов гексогена?
— Не знаю, что здесь домыслы, а что — факты. Ты должен понять, что эти люди — не члены ГИКМ. Они поддерживают их акции, некоторые прихожане мечети участвовали в их действиях, но главным образом здесь, на родине. Не думай, что я зашел с улицы в палатку, полную моджахедов с «АК-47». На данном этапе я могу тебе рассказать скорее о том, что уже случилось, чем о том, что случится, потому что о будущих акциях знают лишь руководители ГИКМ, которых, насколько я понимаю, здесь нет.
Мои друзья рассказали мне, что Хаммад и Сауди работали на несколько различных группировок, не только на ГИКМ. Они добывали деньги, подделывая кредитные карточки. Они участвовали только в разведывательной деятельности, материально-техническом обеспечении и подделке документов. Они не изготовляли бомбы. Гексоген поступил из Ирака. Его извлекли из боеприпасов, которые были захвачены в начале 2005 года на американском тайном складе оружия.
Через Сирию он был доставлен в Турцию, где его поместили в упаковки для дешевого стирального порошка и в контейнерах отправили в Германию для продажи турецким иммигрантам. Никто не знает, как он попал в Испанию. Предполагают, что общая масса гексогена, отправленного в Германию под видом стирального порошка, — около трехсот килограммов.
— Кто-нибудь рассуждал о том, как его собирались использовать? — спросил Фалькон.
— Нет. Они говорят только, что все, что печатают в испанских газетах и показывают по испанскому телевидению, — сплошная фальсификация: выдержка из Абдуллы Аззама, МИЛА, план нападения на школы и биологический факультет и идея о возвращении Андалузии в лоно ислама. Да, они хотят вернуть Андалузию к исламу, но в будущем. Сейчас их первоочередная задача — превратить Марокко в исламское государство, которое будет жить по законам шариата. Мы поговорили об этом, но для тебя это интереса не представляет. Что касается зарубежных операций, то стратегия на данный момент четко не определена, хотя они до сих пор очень сердятся на датчан и считают, что те должны быть наказаны. Они хотят экономически ослабить Европейский союз, заставив его тратить громадные средства на антитеррористические мероприятия. Они планируют атаковать финансовые центры Северной Европы, а именно — Лондон, Франкфурт, Париж и Милан, — и одновременно проводить менее масштабные акции в туристических зонах Средиземноморья.
— Амбициозно.
— Разговоров много. Что касается их реальных возможностей… кто знает?
— Севильский гексоген плохо вписывается в их стратегию.
— Они утверждают, что не имеют никакого отношения к взрыву гексогена.
— Откуда они это знают?
— Потому что в момент взрыва еще не прибыла «тара» для изготовления бомб, — написал Якоб. — С учетом того, что Хаммад и Суди занимались разведкой и материально-техническим обеспечением, я предполагаю, что были еще какие-то люди, которые должны были доставить «тару» — контейнеры, пластмассу, детонаторы и таймеры, — из какого-то другого источника.
— Многому ли из этого ты веришь? — задал вопрос Фалькон.
— Что-то определенно происходит. В воздухе чувствуется напряжение и неопределенность. Точнее сказать не могу. Это просто информация, которая ко мне пришла. Я пока не занимаюсь расспросами. Например, я не спрашивал о действующих в Севилье ячейках. Из разговоров я могу только сделать вывод, что сейчас некие боевики что-то делают на местах.
Завибрировал лежащий на столе мобильный Фалькона. Он ответил на звонок Рамиреса, пока Пабло и Грегорио переговаривались у него над головой.
— Кристина нашла слугу, который видел Татеба Хассани в субботу вечером, перед ужином. Его зовут Марио Гомес. Он говорит, что обычных приборов не было, это был ужин «а-ля фуршет», но он видел, как Татеб Хассани, Эдуардо Риверо и Анхел Зарриас поднялись в офис «Фуэрса Андалусия» как раз перед тем, как он ушел, то есть около девяти сорока пяти.
— Он больше никого не видел?
— Он сказал, что, когда он уходил, у дома не было никаких машин.
— Думаю, это уже неплохо, — сказал Фалькон и отключился.
— Спросите, не слышал ли он каких-нибудь имен и вообще чего-то, что могло бы нам дать ключ к деятельности сети, которая, возможно, здесь работает, — попросил Пабло.
Фалькон набрал вопрос.
— Они не называют имен. Они лишь смутно представляют себе зарубежные операции. Они больше осведомлены о нынешнем состоянии Марокко, чем о происходящем за границей.
— Есть иностранцы? — спросил Пабло. — Афганцы, пакистанцы, саудовцы?..
Фалькон напечатал вопрос.
— Один человек упомянул афганцев, которые приезжали в этом году. Больше ничего.
— В каком контексте упоминал?
— Не помню.
— Где встречается группа?
— В Рабате, в частном доме в медине, но меня туда привезли, и я не уверен, что сумею найти дорогу сам.
— Поищи зацепки в том, что вас окружает. Документы. Книги. Все, что может указывать на какие-то исследования.
— Здесь есть библиотека, мне ее показали, но с тех пор я в ней не был.
— Проникни туда и узнай, какие там книги.
— Меня известили/предупредили, что будет некий обряд посвящения, который должен показать мою преданность группе. Через это обязан пройти каждый, независимо от связей со старшими членами группы. Они заверили, что это не потребует от меня насильственных действий.
— Они знают о нашей с тобой дружбе? — спросил Фалькон.
— Конечно, да. И это меня беспокоит. Я знаю, как работает их ум. Они проверят мою преданность им, заставив предать кого-то из близких мне людей.
На этом диалог завершился. Фалькон откинулся назад; последний обмен репликами его немного задел. Люди из СНИ смотрели на него выжидающе, словно хотели понять, как он относится к этому новому уровню участия в деле.
— Если вас вдруг интересует… — проговорил Фалькон. — Мне не понравилось, как это происходит.
— В этой игре мы не можем рассчитывать лишь получать информацию, — заметил Грегорио.
— Я — сотрудник полиции высокого ранга, — ответил Фалькон. — Я не могу ставить под угрозу свое положение, выдавая конфиденциальную информацию.
— Мы пока не знаем, о чем они собираются его попросить, — сказал Пабло.
— Мне не понравилось слово «предать», — заявил Фалькон. — Они ведь не удовлетворятся сообщением о том, какой у меня любимый цвет, верно?
Пабло покачал головой, глядя на Грегорио.
— Что-нибудь еще? — поинтересовался Пабло.
— Если они знают обо мне, почему мы так уверены, что они не догадались о следующем шаге, который мы сделали? — спросил Фалькон. — О том, что я предложил Якобу стать одним из наших шпионов? У него в доме работает десять—пятнадцать человек. Откуда вы знаете, что он «чист», что его не перевербуют и что они по-прежнему думают, что я просто его «друг»?
— У нас есть там, внутри, свои люди, — произнес Пабло.
— Которые работают на Якоба?
— Мы придумали эту операцию не на этой неделе, — сказал Грегорио. — У нас есть свои люди у него дома, у него на фабрике, мы следили за ним во время его деловых поездок. То же самое делали британцы. Мы проверили всю его подноготную. У нас только не было прямого доступа к нему. И ни у кого не было. Тогда-то в игру и вступили вы.
— Не думайте об этом слишком много, Хавьер, — посоветовал Пабло. — Мы вступили на новую территорию и продвигаемся по ней шаг за шагом. Если вы почувствуете, что не можете что-нибудь сделать… что ж, нет так нет. Никто вас не собирается принуждать.
— Меня больше беспокоит не принуждение, а унижение.
35
Да, Флауэрс так и сказал: «Ты сам не знаешь, как давят на этих людей». Оставшись один, Фалькон стиснул ручки кресла, сидя перед погасшим экраном компьютера. Он взглянул на эти дела лишь краем глаза, но теперь он понимал, что имел в виду Флауэрс. Он сидел в своем уютном доме, в центре города с одним из самых низких показателей преступности в Европе; да, у него была ответственная работа, но не такая, которая требовала бы от него каждый день притворяться или же пройти «обряд посвящения» с обязательным «предательством». Он не мог бы привыкнуть сосуществовать с умами не знающих сомнений фанатиков, верящих, что убийство невинных — это исполнение воли Божьей, да и не считающих этих людей невинными: они «заслуживают наказания за демократию», они — продукт «нравственного разложения и безбожия», а значит — игра идет честно. Он мог бы вынести ситуацию морального выбора, но не положение на грани жизни и смерти, в результате которого могли бы пострадать Якоб, его жена и дети.
