Микки Спиллейн - Зарубежный криминальынй роман. М. Спиллейн, В. Каннинг
Остальное было делом терпения и осмотрительности. За первый день пребывания в комнате Джорджу удалось вытащить гвозди с одного края ковра, расширить отверстия под ними и вернуть гвозди на место, а еще узнать распорядок дня в лечебнице. Утро начиналось с похода в туалет, потом приносили завтрак, а ближе к полудню кто-нибудь мельком заглядывал в комнату через сдвижную створку — проведать, чем занимается Джордж. Потом был обед, еще одна краткая проверка и новый поход в туалет, на этот раз санитар выдал Константайну еще и белую пижаму из грубой ткани.
Собираясь спать, но еще не раздевшись, Джордж решил, что закончит работу к вечеру следующего дня. Это означало, что бежать можно будет через день. Попытаться это сделать лучше, когда принесут завтрак. Что к тому времени они успеют сделать с Николя? Будет утро. Возможно, за ночь Николя немного оправится от наркотиков. Ведь Джорджу хватит и того, чтобы она могла встать, идти и понимать речь. Два дня… Если потрудиться ночь, закончить можно было бы к утру. Но санитар вежливо предупредил Джорджа, что в девять вечера свет выключают, а работать на ощупь было невозможно. В решающую минуту ковер должен лежать на полу и казаться надежно к нему прикрепленным.
Окна комнаты Николя выходили на три посыпанные гравием и обнесенные поручнями террасы, которые соединяла широкая лестница. За нижней террасой шла узкая полоска травы, а дальше — ряд высоких сосен. Потом начиналось ущелье, его стены уходили вниз почти отвесно. Линию горизонта скрывали крутые горы. У их подножья еще росли деревья, но выше они уступали место голым серым скалам с иззубренными вершинами. В расселинах самой высокой еще лежал снег.
Слева далеко внизу сквозь зарешеченное окно виднелись черепичные крыши и шпиль церкви какой-то деревушки.
Комната Николя была заурядной больничной палатой на одного: кровать, два стула, гардероб — все выкрашено белым, ванная за дверью. Окна были забраны частыми решетками, дверь без ручки — лишь замочная скважина да карточка с названием «Лечебница Шамони», распорядком дня, расписанием воскресных служб в местной часовне и запрещением пользоваться радиоприемником.
Завтрак ей принесла медсестра, возможно, немая, — на все вопросы она отрицательно качала головой. Впрочем, у Николя сложилось впечатление, что, пока медсестра находилась в ее палате, за дверью тоже кто-то был.
Позавтракав, Николя почти час простояла у окна, наблюдая за одинаково одетыми людьми на террасах — одни сидели на солнце, читали или разговаривали, другие предпочитали прогуливаться. Зрелище казалось мирным и спокойным, однако Николя заметила, что два-три санитара в белых халатах не покидают террасы ни на минуту.
Прошел всего час после еды, когда она вдруг почувствовала усталость, ей отчаянно захотелось спать, мысли стали путаться, а стены палаты словно расступились. Николя прилегла, ощущая непривычное умиротворение, и заснула помимо воли. Ей чудилось, что в палату заходили какие-то люди. Однажды, в минуту просветления, она заметила сидевшую на кровати медсестру. Та улыбнулась ей, Николя ответила тем же и услышала собственный голос, спросивший:
— Это кофе виноват, да? Туда было что-то добавлено?
Женщина положила ей на лоб свою теплую ладонь, и Николя вновь заснула.
Пробудилась она уже под вечер. В комнате никого не было. Оказалось, Николя лежит в постели в явно чужой пижаме, смотрит, как по склонам гор проносятся тени облаков. Она по-прежнему ощущала умиротворение, которое не рассеялось, даже когда Николя вспомнила о Джордже, о том, что он где-то рядом, в этом же здании. «Ведь о нем позаботятся, — подумала она, — конечно, позаботятся…»
Вскоре, как всегда молча, вошла медсестра, принесла бульон и сухой тост. Николя проголодалась, а еда показалась слишком скудной, потому она попросила добавки, но медсестра лишь покачала головой.
Когда женщина ушла, Николя так и осталась лежать голодная, но на удивление скоро опять уснула. Сквозь сон она различала, что в палату вошли люди, слышала тихий мужской голос, звон чего-то стеклянного, упавшего на металлический поднос, ощутила чужие пальцы у себя на руке и, не просыпаясь, что-то раздраженно пробормотала, когда ей стали закатывать рукав.
А через несколько секунд сон как рукой сняло. У изножья кровати стояла санитарка с белым эмалированным подносом. В палате горел свет — за окном стемнело. Николя улыбался незнакомый мужчина в полосатых брюках, черной куртке и пенсне, сидевшем на самом кончике носа. Воротник его куртки был усыпан перхотью из седой шевелюры.
Вкрадчивым голосом мужчина сказал:
— Вам не о чем беспокоиться, мадемуазель. О вас отлично позаботятся. А вы расслабьтесь, отдохните. Вам здесь нравится?
Николя кивнула и уснула, как ей показалось, не успев даже сделать кивок.
Когда она проснулась, свет в палате горел по-прежнему, однако за решеткой окна вершины гор золотила перламутровая заря. Голова болела, мысли напоминали бессвязный фильм, то и дело терявший резкость. Николя зажмурилась и лежала, пытаясь побороть головокружение. Мало-помалу оно все-таки начало отступать, и Николя, превозмогая головную боль, упорно силилась вспомнить нечто очень-очень важное. Вдруг совсем рядом раздался тихий голос:
— Вот выпейте.
Николя разомкнула веки. Голова заболела сильнее, но зрение и мысли стали проясняться.
У кровати сидела женщина — не медсестра — со стаканом в руке. Она вложила его в пальцы Николя, обняла ее за плечи, приподняла, чтобы ей было удобнее пить.
Николя сделала глоток. Подумала: «Это, наверно, виски или коньяк». Точно сказать она не могла, однако напиток обжег огнем горло. Потом этот огонь погас, зрение обрело резкость.
Женщина взяла стакан и отошла от кровати. На ней был лиловый халат, подпоясанный золотистым шнуром, за открытым воротом виднелись пышные кружева ночной рубашки. Женщина была высокая с густыми светлыми волосами, не очень опрятно, но красиво забранными вверх. «Ей около пятидесяти, — решила Николя, — но лицо у нее, несмотря на морщины вокруг страдальчески опущенных уголков рта, потрясающе красиво». Мало того, оно казалось Николя знакомым, только она пока не могла вспомнить, где видела его. Глаза у женщины были большие и темные, она как-то странно моргала — смыкала веки и морщилась, словно даже тусклый свет в палате причинял ей боль. Она улыбнулась Николя, и та решила, что женщине можно доверять. «Лет десять — двадцать назад она была настоящей королевой… — подумала Николя, — в ней и сейчас ощущается нечто царственное, несмотря на странные движения век».
— Я, конечно, не имею права делать все это, — сказала женщина. — А потому не говорите никому о моем визите, хорошо?
— Но зачем вы здесь? И кто вы?
Женщина улыбнулась, подошла к Николя и села на край кровати. Пропустив вопрос мимо ушей, продолжила:
— Коньяк я достаю через одного из санитаров. Они, знаете ли, очень добры, никогда не отказывают мне в подобных мелочах. — Она тихо рассмеялась и покачала головой. — Но о ключах не подозревают. Это моя тайна. Я живу здесь уже больше десяти лет и начала воровать их с самого начала. Сперва это санитаров сильно обеспокоило, они обыскали все, но тайник у меня отличный. В конце концов они решили, что потеряли их. Да и какая разница? Ведь я не собираюсь бежать отсюда. Ключа от входной двери у меня нет. Зато есть другие. И я люблю ходить в гости…
Николя, чей разум окончательно прояснился, поняла: женщина просто хотела поболтать, дабы развеять одиночество, в котором жила. Николя с интересом смотрела на некогда красивое лицо, зачесанные наверх светлые волосы и вдруг обо всем догадалась.
— Вы Элзи, верно? — спросила она. — Элзи Пиннок?
— Да, Элзи. — Женщина удивленно кивнула. — Но моя фамилия не Пиннок. Однако прошу вас, никому не рассказывайте о ключах. Видите ли, я очень тщательно выбираю, к кому пойти в гости. Хожу лишь к тем, кто мне понравился, к новеньким. А вы мне полюбились. Да, да, полюбились. Ростом вы не ниже меня… Впрочем ниже, однако волосы у вас того же цвета. — Она рассмеялась. — Будь я моложе, мы могли бы сойти за сестер. Вот только глаза у вас голубые. А у меня почти черные. Когда-то я была очень красива…
— Вы и сейчас очаровательны! — с нежностью произнесла Николя. Она взяла Элзи за руку, пожала ее и подумала: «Вот бывшая соседка моей матери. Элзи О'Нил». А вслух спросила:
— Почему вы не можете выйти отсюда?
— Потому что я нездорова. — Элзи пожала плечами. — Да, да, я, знаете ли, больна. Временами со мной случаются как бы затмения и я ничего не соображаю. Лишь иногда по ночам мне бывает лучше, и тогда я люблю с кем-нибудь поговорить.
— И вы здесь счастливы?
— О, да. Очень.
Николя заколебалась. Голова все еще болела, да и вообще ей казалось, что ее просветление — лишь временное. Судьба гостьи тронула Николя, и ей не хотелось бы нечаянно ее обидеть.
