Юсси Адлер-Ольсен - Журнал 64
К картошке уж точно никакого отношения не имело.
– В разделе «Работа в полях» есть, например, Оле Кристиан Шмидт, – сказал Карл, показывая пальцем на соответствующую строчку. – Маркус, ты смотришь на меня непонимающим взглядом, а между тем именно он сегодня утром чуть не превратил нас в фарш.
У Мэдвига пальцы чесались выхватить список из рук детектива, это было очевидно. Карл уже представлял себе, как коллега врывается в свой отдел с объявлением долгожданного прорыва. Однако Мёрк не мог запросто разделить его неприкрытый восторг, ибо за обретение данных сведений пришлось заплатить чересчур высокую цену. В данный момент Ассад боролся за жизнь в Королевском госпитале.
– По страховым номерам людей, перечисленных в колонке «Работа в полях», мы замечаем, что они принадлежат к иной возрастной группе, нежели, например, те, кто делает аборты, – продолжил он. – Всем «работникам полей» не более тридцати лет. Мое предложение заключается в том, чтобы сотрудники управления провели предварительные аресты всей данной группы и с пристрастием выяснили их местонахождение в последние несколько дней. Если мы поступим таким образом, все покушения и убийства тут же прекратятся, не сомневайтесь. И вы в разведке сможете спокойно заняться работой с документами.
Он прижал к себе списки.
– Эти документы, возможно, стоили жизни моему товарищу и коллеге Ассаду, и вы не получите их, пока не скажете мне, что мы договорились. Вот так.
Мэдвиг и шеф вновь переглянулись.
– Роза, думаю, могу сообщить тебе, что Ассад на мгновение пришел в себя, – сказал Карл в телефон.
На другом конце провода повисло молчание. Естественно, для того, чтобы у нее отлегло от сердца, нужна более определенная информация.
– Врачи утверждают, что он открыл глаза, огляделся, после чего улыбнулся и сказал: «Значит, меня все-таки нашли. Хорошо!» Затем вновь потерял сознание.
– Господи, – ответила Роза. – Карл, как ты думаешь, он выкарабкается?
– Не знаю. Время покажет. Я буду продолжать вести дело. А ты можешь пока отдохнуть, самое время. Думаю, тебе полезно будет недельку развеяться. У нас было несколько очень тяжелых дней, я знаю.
Ее дыхание стало глубже.
– Ладно. Но должна сказать, Карл, я обнаружила кое-какое несоответствие.
– Так-так, какое же?
– Журнал, который Ассад забрал из архива Курта Вада, лежал в машине. Я взяла его с собой домой и утром просмотрела. Ну, я про Журнал шестьдесят четыре, ты понял…
– Да, и что с ним?
– Теперь я понимаю, почему Ассад решил, что так важно было засунуть его под рубашку, прежде чем поджечь помещение. Видимо, он тщательно перерыл весь архив, раз выбрал именно этот журнал и список, взятый тобой. Просто отлично, что он стибрил у тебя зажигалку, иначе у него там не было бы света.
– Что с журналом?
– Медицинские записи Курта Вада относительно двух абортов Нэте Германсен.
– Двух?
– Да. Когда ей было пятнадцать, домой вызвали доктора, так как после падения в речку у нее случилось кровотечение. По свидетельству врача, это было следствием самопроизвольного аборта. А знаешь, кто был тем врачом? Отец Курта Вада.
– Бедняжка… Она была слишком мала. В соответствии с моралью того времени, на нее и всю ее семью обрушился настоящий позор…
– Возможно, и так. Но дело, какое в данный момент меня занимает, фигурирует также в папках Нёрвига. Где Нэте Германсен обвиняет Курта Вада в изнасиловании и получении денег за проведение нелегального аборта.
– Ну, вряд ли об этом упоминается в журнале.
– Не упоминается. Но там есть кое-что другое и более любопытное.
– Что, Роза? Ну же!
– Там упоминается имя человека, от которого она забеременела, после чего все и закрутилось.
– Кто это?
– Вигго Могенсен. Ты сказал, несколько дней назад Нэте утверждала, что не знакома с ним.
Глава 43
Нэте заметила Гитту Чарльз, когда ее силуэт только появился на пути к Озерному павильону. Характерная походка и размахивание руками пробудили у Нэте мурашки. На протяжении более тридцати лет она была избавлена от созерцания этой фигуры, вид которой теперь заставил ее сцепить руки и оглядеть гостиную с целью установить, все ли готово для совершения убийства без проволочек. Все должно пройти гладко, ибо головная боль не утихла, а сверлила ее мозг и почти провоцировала рвотные позывы.
«Проклятая мигрень», – подумала Нэте. Неужели болезнь не пройдет, когда она убежит от всего того, что снова и снова напоминает о проклятом прошлом?
Да, ей просто нужно на несколько месяцев уехать, и все станет по-другому. Возможно, у нее даже получится нормально жить с мыслью, что Курт Вад все еще существует… «Судя по тому, как он ведет себя в настоящий момент, прошлое наверняка скоро настигнет, и рано или поздно вытащит его на свет», – размышляла она. Ей было это необходимо.
Иначе Нэте просто неоткуда было взять силы для убийства Гитты.
Спустя четыре дня после поджога и неудавшейся попытки побега на остров явились несколько офицеров и забрали Нэте и Риту.
Не было произнесено ни слова о том, что их ожидает, но сомнений и так не осталось. «Поджигательницы, развратницы и идиотки» – подобные характеристики едва ли сослужили кому-либо в этом заведении хорошую службу, и месть Гитты Чарльз была абсолютно методичной. А потому Риту с Нэте, связанных кожаными ремнями, словно они являлись осужденными и конвоировались на смертную казнь, переправили через море и дальше на «Скорой» отвезли в больницу Корсёра. Примерно так же они ощущали себя, увидев приближающихся к ним санитаров с волосатыми руками и уверенными движениями; девушки кричали и молотили ногами во все стороны, пока их вели через отделение к палатам. Здесь их крепко привязали и положили лежать бок о бок. Они плакали и молились за своих нерожденных детей. Персоналу, судя по всему, это было совершенно безразлично. Сотрудники повидали такое количество этих «морально распущенных» личностей, что их абсолютно не трогали слезы Нэте и мольбы о помощи.
В конце концов Рита принялась буянить и орать. Сначала она требовала рандеву с главным врачом, а затем пригрозила полицией и даже самим мэром Корсёра, однако ничто не помогло.
И тут Нэте испытала настоящий шок.
Два врача и две медсестры молча вошли в палату и попарно остановились у их с Ритой кроватей, готовя инъекции. Их пробовали успокоить словами о том, что так будет лучше для них же, что потом они смогут жить нормальной жизнью, но сердце Нэте колотилось за все те крошечные жизни, какие она теперь не сможет дать миру. А когда в нее впилась игла шприца, дыхание перехватило и девушка погрузилась в сон, забыв и саму себя, и свои мечты.
Когда она проснулась несколько часов спустя, у нее осталась лишь боль в животе да бандаж. Остальное у нее отняли.
В течение двух дней после этого Нэте не произнесла ни слова, да и потом молчала, когда их двоих привезли обратно на Спрогё. Она испытывала только печаль и уныние.
«Эта дура молчит, как рыба. Может, в конце концов она извлекла для себя урок», – сказал кто-то из наставниц, когда Нэте прекрасно слышала, и это было верно. За месяц она так ничего и не сказала – кому бы такое пошло на пользу?
И тогда ее отпустили.
Риту же, напротив, оставили на острове, сказав, что «все-таки существуют какие-то ограничения на то, кого они могут себе позволить отпустить в общество».
И вот Нэте стояла на корме и смотрела на волны, обмывающие остров, и на маяк, погружающийся за горизонт, и думала о том, что она вполне могла бы остаться, так как жизнь ее все равно уже прошла.
Первая семья, куда она попала, состояла из кузнеца, его жены и троих сыновей-механиков, перебивающихся случайными заработками, торговлей и халтурой. Этому семейству, как никакому другому, требовался кто-то в качестве раба и объекта постоянных нагоняев, и эта семейная потребность сполна была удовлетворена с появлением в их доме Нэте. Ее заставляли делать всё: от уборки на участке, заваленном кучей проржавевших деталей от оборудования, до выполнения функций приживалки при грубой и злобной хозяйке, единственное и величайшее удовольствие которой состояло в издевках над всем и вся, в особенности над Нэте.
– Похотливая, неотесанная, глупая шлюха, – слышалось целыми днями, и если появлялся хоть малейший повод поднять ее на смех, хозяйка никогда не упускала его.
– Безголовая дрянь. Скажи мне, неужели ты не в состоянии прочитать, что тут написано, идиотка? – С этими словами она указывала на пачку стирального порошка.
И когда Нэте оказывалась бессильна сложить буквы, словесные унижения дополнялись подзатыльником.
