Станислас-Андре Стееман - Осужденный умирает в пять
— Мне это не нравится! — заключил он вслух. — Этот тип прирожденный обольститель, — добавил он, тщетно пытаясь говорить проще. — Способный…
— Дорогой мэтр! Неужели вы сомневаетесь в моей добродетели, илй в моем уме?
— Нет, но… Подумайте…
— Успокойтесь! Я же не останусь с ним совсем одна. Сабина уходит только около шести часов. Я могу попросить Билли с Дото никуда не уходить сегодня.
— Под каким предлогом?
— Без всякого. Билли и Дото никогда не задают вопросов.
— У вас уже есть идея, как вы рассчитываете убедить Лазара?
— Прежде всего я рассчитываю положиться на вдохновение. (Диана закрыла один флакон, открыла другой.) Вы, конечно же, знаете, что у него есть подружка? Некая Кристиана Маршал? Замужем за каким-то господином Маршал?
— Он рассказывал мне о ней во время процесса, утверждая, что между ними все кончено с тех пор, как он арестован. Откуда вы знаете?…
— Мужчина, выйдя из тюрьмы, испытывает неодолимую потребность довериться кому-нибудь, предпочтительно женщине. Поверьте, Тони не является исключением из правила.
Тони! Опять это фамильярное «Тони».
— Следовательно, он рассказал вам о ней, а также о многом другом, больше, чем мне самому?
— Не знаю, дорогой! Нет, вероятно. Но, видите ли… Врач не застрахован от болезни, великий певец может не знать сольфеджио. Дайте мне испытать мой шанс. (Диана замолчала на время — она расчесывала ресницы.) Наш шанс.
Напрасно Лежанвье засыпал ее вопросами. Диана целиком занялась собой, наводила красоту.
Он уже выходил, когда она окликнула:
— Вернер?
— Что еще?
— Спасибо, дорогой! Выезжайте сразу после обеда. Особенное внимание уделите почтительнейшим авансам Сильвии Лепаж. И возвращайтесь с Жоэль не раньше наступления сумерек. Сольфеджио не обучаются за два часа.
Жоэль не хотела, решительно не хотела ехать в Париж. Ей нечего там делать, она не в своей тарелке и, чтобы избавиться от мигрени, гораздо охотнее прогуляется по лесу в компании, единственной компании, своего арденнского бассета Греффье. Адвокат настаивал, нагромождая доводы один нелепее другого. Жоэль уже посматривала на него с подозрением, когда внезапно вмешалась Дото и привела их к согласию: ей необходимо заехать к портнихе и парикмахеру, не согласится ли Жоэль составить ей компанию?
Жоэль с мрачным видом сложила оружие, но доехала не дальше Палезо:
— Вы вдвоем можете ехать дальше… А я возвращаюсь…
— Но почему? — растерянно воскликнула Дото.
— Все кружится, — просто ответила Жоэль. — Эту машину качает, как гондолу. Меня тошнит.
Лежанвье, озадаченный, искоса поглядывал на нее. Жоэль и в самом деле побледнела, волосы прилипли к влажным вискам.
— В таком случае, — начал он. (Он хотел сказать: «Я тебя отвезу», но прикусил язык — Диана не простит столь поспешного возвращения.) — Может быть, вы, дорогая, могли бы?..
Он обернулся к Дото, взглядом умоляя о помощи, но Жоэль его перехватила:
— Не нуждаюсь в няньке! — со злостью бросила она. — Я хочу, чтобы меня оставили в покое, выпью рюмку кальвадоса в баре, по-пролетарски. И вернусь автостопом на попутке или на поезде, как большая, а уж если не выйдет, возьму такси. У меня есть на что, — заключила она, похлопывая по карману куртки, чтобы предупредить любые новые возражения.
Лежанвье охотно наградил бы ее парой пощечин, но это могло создать неприятный — и запоздалый — прецедент. Он не помнил, чтобы хоть однажды поднимал руку на свою дочь.
Ему не давал покоя один вопрос: ей действительно нехорошо, или она инстинктивно хочет разрушить планы Дианы, вставить ей палки в колеса?
Он заметил, что она качнулась, став ногой на дорогу, придержалась за дверцу, прежде чем ее захлопнуть, и его сомнения рассеялись.
— Выпей аспирин, — по-отечески посоветовал он. — И как вернешься — сразу ложись. Не делай глупостей.
Жоэль слабо улыбнулась ему, прежде чем направиться к маленькому свежевыкрашенному кафе с террасой, украшенной кустами бересклета в кадках.
— О’кей, В. Л., мы прощаемся ненадолго! (Она полуобернулась и помахала рукой, чтобы его успокоить.) Обещаю тебе отклонять все гнусные предложения.
Дото перебралась сзади на место Жоэль, положила ногу на ногу, рискуя не вовремя отвлечь внимание водителя.
— Забавно, да? — заметила она, когда «мерседес» вновь набрал скорость. — Эти симптомы…
Лежанвье следил за дорогой.
— Сколько ей сейчас лет? Семнадцать?
— Скоро восемнадцать.
— Ей можно дать все двадцать. Вы верите, что ей в самом деле стало нехорошо?
— Да. Вы нет?
— Лучше будем надеяться, да? — коварно сказала Дото.
Украшенная весенней соломенной шляпкой, она заехала за Лежанвье в контору чуть позже шести — они условливались на пять, — и они помчались сквозь вечернюю дымку, оба молчаливые, почти враждебные друг другу. Адвокат ногой вдавливал в пол акселератор, отрывая взгляд от дороги только для того, чтобы перевести его на светящиеся часы в панели машины.
100, 110, 120…
Какое безумие оставить Диану один на один с Лазаром! Какая трусость!
После стычки в павильоне накануне вечером разве все не стало много проще?
Следовало взять этого негодяя за шиворот и выбросить за двери без всяких расчетов: «Вы слишком рано разыграли свой главный козырь! Моя жена все знает теперь и по-прежнему верит мне. Убирайтесь, или я сдам вас в полицию!»
Так раненый лев неожиданно бьет лапой.
Право на вашей стороне, дорогой!
Взять его за шиворот, вышвырнуть вон как грязного попрошайку, прикидывающегося слепцом…
Нет, даже сейчас все было не так просто!
Когда адвокат выразил опасение, что крах его карьеры повлечет за собой конец их любви, Диана тоже сказала: «Да, вероятно!»
Совершенно честно. Признавая против воли, что Лазар остается сильнейшим.
Белый портал «Боярышника»…
Последний поворот.
«Жнивье»…
«Спасибо, Фанжио, я поднимусь переодеться, накину свитер, — произнесла Дото скрипучим голосом. (Никогда еще она не молчала так долго.) — Не рассказывайте Билли, как мы провели время, он нас прикончит!»
Вечный хамбурговский юмор…
— Диана! — уже звал Лежанвье, проходя из комнаты в комнату, на ходу стягивая теплые перчатки, пальто и вязаный шарф.
Дианы не было ни в холодной враждебной гостиной, ни в ее «келье», где окна были распахнуты настежь, ни в спальне, где на полу валялась одинокая туфля.
Не было ее и в комнате Жоэль, дверь которой Лежанвье бесшумно приоткрыл, — Жоэль, прямо в одежде рухнувшая на кровать, спрятав голову в подушку, дышала тяжело и прерывисто. На маленьком столике рядом стояло полстакана мутной воды, побелевшей от растворенного аспирина.
Лежанвье глянул на часы, люминесцентные, как в машине. Без десяти семь. Сабина уже давно должна была вернуться в деревню и готовить ужин своему мужу. Валент, старый садовник, тоже покидал «Жнивье» с наступлением вечера. Не отпрашиваясь.
Лежанвье споткнулся обо что-то — Греффье, арденнский бассет, незаметный, пока на него не наступишь. Мстительный Греффье вцепился зубами в его брюки, и адвокат проволок его метров десять.
Лежанвье бросился в парк, побежал к охотничьему павильону, толкнул дверь, которая сопротивлялась, словно прижатая чем-то.
Ему пришлось сильнее налечь плечом, и снова он споткнулся о неожиданное препятствие, ощупью нашел выключатель.
Бра слабо засветилось между двумя оленьими головами.
Диана, упавшая навзничь среди обломков стула, с открытыми до бедер ногами, смотрела на него бессмысленными глазами. Свежая рубиновая капля выступила у нее под левой грудью.
Глава девятая
Если я когда-нибудь потеряю вас…
Вы еще меня не потеряли…
Лежанвье, не веря собственным глазам, сначала негромко окликнул Диану. Ему казалось абсурдным и неприличным, что она продолжает лежать на полу в его присутствии, не сделала ни одного движения, чтобы подняться, навести порядок в одежде. В то же время чисто машинально он опустил руку в левый карман жилета, достал таблетку, поднес ко рту.
— Диана! — настойчиво повторил он. — Диана!
Только сейчас, видя, что Диана не выходит из своего неприличного забытья, он начал что-то смутно сознавать.
Диана не слышит его, с ней что-то случилось.
Несчастный случай. Или же…
На секунду мелькнула мысль о самоубийстве. Но нет. Не кончают счеты с жизнью в темноте и холоде, разламывая стул своей тяжестью. Не кончают с собой без повода. Разве что в припадке безумия. А Диана была вполне в здравом рассудке, по-настоящему любила жизнь…
— Итак, вы это сделали?
Лазар стоял на пороге, руки в карманах пиджака, с обычной миной — правый глаз прищурен, левая бровь приподнята.
