Уоррен Мерфи - Потерянное прошлое
Римо ощущал рассеяние чужого внимания как физический объект. Многие люди, особенно дети, умеют чувствовать присутствие другого человека, не видя его, но жизнь отучает их делать это. Искусство Синанджу вернуло Римо это умение и довело до совершенства.
Римо шел по лесу и чувствовал, что земля тут потревожена и в ней спрятаны какие-то странные штуковины. Он не знал, что это датчики, он просто знал, что это чуждые ему предметы и их надо обходить стороной. Ему об этом говорила земля. Потом в чаще густого леса он разглядел хижину. Перед дверью сидел часовой, положив карабин на колени. Рядом с ним стоял телефон.
Римо обошел хижину и вышел к ней сзади. Потом он нашел окно, которое можно было легко и бесшумно открыть – он просто приподнял верхнее бревно, и оконная рама плавно соскользнула со своего места. В хижине на кровати спал крупный мужчина, живот которого колыхался при каждом вздохе. Друмола.
Римо проник в хижину через открытое окно, пересек комнату и присел на краешек кровати.
– Доброе утро, Барабан, – разбудил он спящего. – Я слышал, у тебя возникли проблемы с памятью.
– Что? – сквозь сон пробормотал Друмола.
– Я здесь для того, чтобы помочь тебе вспомнить, – ласково сказал ему Римо.
– Хорошо, – обрадовался Друмола. – Знаете, я просто ничего больше не помню. Как будто из моей жизни вырвали целую страницу. Р-раз – и нету!
– Я ее вклею на место, – пообещал ему Римо. Он взял Друмолу за кулаки, похожие на свиные окорока, и сжал пальцы так, что Друмоле показалось, будто у него из рук вытягивают нервы. Чтобы часовой ничего не услышал, Римо пальцами другой руки сжал Друмоле губы.
Огромное тело забилось в конвульсиях. Лицо покраснело. Черные глаза вылезли на лоб и крик, который не мог сорваться с губ, отразился в глазах.
– Ну что, милый, это тебе о чем-нибудь напомнило? – спросил Римо.
Друмолу опять всего передернуло.
– Может быть, тебе об этом неизвестно, дорогой, но у нас на этот счет существует целая наука. Сначала боль. Теперь перейдем к страху. Я бы вывесил тебя за окошко, – ласково увещевал заключенного Римо, – но первый этаж – тут пугаться нечего. Есть и альтернатива – удушение. Как тебе это понравится. Барабанчик?
Римо отпустил покрасневшие пальцы Друмолы и подсунул свою собственную руку ему под потную спину. Ловким движением – как санитарка в больнице меняет простыню – он перевернул Друмолу, но, в отличие от санитарки, он сделал это моментально – подбросил грузного мужчину вверх, тот несколько раз перевернулся в воздухе вокруг своей оси и приземлился на кровать лицом вниз. Хижина сотряслась.
– Ты в порядке, Барабан? – окликнул Друмолу часовой.
– Угу, – отозвался Римо.
– Ну, тогда не пытайся летать или что там, о’кей?
Больше со стороны часового ничего не последовало. Римо сжал грудную клетку Друмолы так, что ребра прижались к подбородку – еще чуть-чуть, и они просто отскочили бы от позвоночного столба. Но это не входило в планы Римо – сломанные ребра могут поранить легкие. Но все же Римо сжал своего клиента достаточно сильно, чтобы тот почувствовал, что на него навалилась огромная гора.
– Еще чуть-чуть, Барабан, и тебя нет, – сказал Римо и отпустил Друмолу.
Дженнаро Друмола задрожал и разрыдался.
– Тс-с, – успокоил его Римо. – Ну как, вспомнил?
– Все что угодно, – ответил Друмола.
– А что ты помнишь?
– А что вы хотите, чтобы я вспомнил?
– Твои показания.
– Да. Да, – всхлипнул Барабан. – Я это сделал. Я сделал все что угодно. Я признаюсь. Я помню все, что вам угодно.
– Это хорошо. Потому что, если ты забудешь, то я вернусь.
– Клянусь могилой матери, я все помню, – рыдая, произнес Друмола.
Прямая кишка у него не выдержала, и Римо покинул хижину прежде, чем запах дошел до его носа.
Но на следующий день Смит опять сказал Римо:
– Ваши меры не оказали продолжительного действия.
– Смит лично явился в квартиру в Майами-Бич. – Римо, с вами все в порядке?
– Ага. Со мной все прекрасно. Я в великолепной форме.
– А Чиун говорит, что вы еще не совсем поправились, – заметил Смит.
Чиун сидел перед ним в сером кимоно – это было придворное облачение ассасина, долженствующее подчеркнуть, что ассасин находится при императоре для того, чтобы восславить своего владыку, а не самого себя. Впрочем, иногда придворным цветом становился золотой, и тогда Римо спрашивал Чиуна, нет ли тут противоречия. Чиун на это отвечал, что золотое кимоно надевается для того, чтобы подчеркнуть, что слава ассасина еще больше оттеняет славу императора. У Римо же, впрочем, создалось впечатление, что Мастер Синанджу носит то, что ему хочется, а потом придумывает оправдания на каждый конкретный случай.
Смит был облачен в свой обычный серый костюм-тройку и имел обычную хмурую гримасу на лимонно-желтом лице.
– Вы не понимаете. Когда Чиун говорит, что я еще не готов, это означает, что я не могу делать все то, что может делать Мастер Синанджу. Но это не имеет никакого отношения к задачам вашей организации.
– А что вы не можете делать, Римо?
– Я не могу достичь естественной и продолжительной гармонии с силами космоса.
Чиун кивнул. Вот оно! Римо сам сказал. Он открыто признал это. Разумеется, императору не надо признаваться ни в чем, но в данном случае это шло во благо Синанджу. Римо нуждается в отдыхе и в новых тренировках.
Смит услышал ответ Римо и посмотрел на него ничего не выражающим взором. Чиун кивал, а Римо пожимал плечами – и то, и другое должно было означать, что каждый из них считал себя победителем в споре, непонятном Смиту.
– Извините. Я не понимаю, – сказал Смит.
– Я могу спускаться и подниматься по отвесной стене. Я могу проткнуть рукой твердый предмет. Я один справлюсь с дюжиной самых сильных людей на земле.
– Но не с Мастерами Синанджу.
– Ты на земле только один, папочка, – сказал Римо.
– Был еще злой Мастер. Что если ты опять с ним повстречаешься?
– Я позову тебя.
– Это значит, что сам ты не Мастер Синанджу. Наш благородный император Смит платит за услуги Мастера Синанджу, и поэтому ты должен быть способен действовать так, как Мастер Синанджу. В противном случае, ты его обкрадываешь. Я не могу этого позволить.
– Как могу я его обкрадывать, если я работаю на него, на нас, на нашу организацию, а вовсе не сижу без дела?
– Ты не исполняешь свои обязанности в полную силу своих возможностей.
– Он даже не понял, о чем я толкую, когда я упомянул про космос.
– Ну, как бы то ни было, но я должен, к сожалению, сказать, что это отрицательно сказалось на том, как вы исполнили задание, Римо, – заявил Смит.
– Как это могло быть? Достижение гармонии с силами космоса означает, что увеличивается поступление энергии и улучшается баланс. Если у человека достаточно энергии, чтобы взбираться вверх по вертикальной стене, то, как правило, ничего больше и не требуется.
– Похоже, что вам требовалось что-то большее в работе с этим свидетелем, Друмолой.
– Я заставил его вернуться на путь истинный.
– Вчера вечером он не мог вспомнить ничего, – сказал Смит и достал листок бумаги из “дипломата”, лежавшего у него на коленях.
Это была объяснительная записка, составленная генеральным прокурором США и касающаяся дела некоего Дженнаро Друмолы.
Она гласила:
“Сегодня днем настроение свидетеля вдруг резко изменилось. Причины этого, как и во многих случаях, которые наблюдались за последние годы, когда свидетели сначала отказывались от своих показаний, а затем вдруг снова подтверждали их, остались неизвестными. За последние несколько лет таких случаев было немало, и я не считал тогда нужным проводить тщательное расследование. Но в случае с данным свидетелем, похоже, его желание подтвердить ранее данные показания, не продержалось слишком долго. Он с виду был готов к сотрудничеству, но когда от него потребовали уточнить некоторые детали, он не мог вспомнить ничего из данных ранее показаний, хотя и утверждал, что все помнит. Более того, медицинское обследование показало, что он находится в состоянии крайнего возбуждения”.
Римо вернул Смиту записку.
– Не знаю, что с ним произошло. Я знаю, что он был готов мне во всем повиноваться. Я всегда знаю, когда добиваюсь результата.
– Вот видите, маленькие ошибки всегда ведут к большим неудачам. Я рад, что вы решили подождать, пока Римо окажется в состоянии прославить вас вместо того, чтобы опозорить провалом, – изрек Чиун.
– Не было у меня никакого провала! Я всегда знаю, когда мне удается заставить человека повиноваться. И ты, папочка, знаешь, что я знаю.
– Я тоже не хотел бы признать свое поражение в присутствии столь славного императора, – гнул свое Чиун.
Разумеется, эту фразу он произнес по-английски. Римо знал, что это сделано только ради Смита. Римо по-корейски заявил Чиуну, что он полон помета утки.
Чиун, услышав от Римо такое оскорбление, принял его близко к сердцу. Там, в глубине души, он взрастит обиду и когда-нибудь воспользуется ею для того, чтобы сполна отплатить человеку, который стал его сыном.
