Уоррен Мерфи - Небо падает
Она шла по полю, и сухая трава хрустела у нее под ногами. Лаборанты в белых халатах следили за тем, как идут дела в клетках, мензурках и сосудах. Главный эксперимент безусловно удался. Они сумели не только навести луч флюорокарбонов на цель за несколько тысяч миль, но и научились контролировать размер открываемого окна и продолжительность его воздействия.
Доктор Кэтлин О’Доннел шла от стола к столу и вдруг поняла, что идет вдоль рядов уже поджаренного мяса. Может, от этого у нее и закружилась голова. Да еще стоны умирающих животных.
Ее внимание привлек пышный куст роз. Прелестные черные розы. Она заглянула в список. До начала эксперимента они были чайными. Легкий ветерок шевельнул лепестки, и они осыпались горсткой пепла.
Но поле был маленький вонючий пруд. Сейчас он был затянут беловатой пленкой – это были всплывшие на поверхность высохшие насекомые. Только сейчас, увидев этих дохлых жучков, она поняла, как много их было в этом пруду. Она услышала, как один из лаборантов сказал, что в пруду погибли даже микробы.
Она удивилась странным звукам, раздававшимся вокруг, но потом поняла, что это стонут умирающие животные. Среди них было несколько кроликов с особенно густым мехом, но даже мех не защитил их кожу. Он обгорел и потрескался, как шкурка пережаренной сосиски. Кэтлин провела рукой по некоторым из них, чтобы просто удостовериться. То же самое случилось со щенками. Только они выли и скулили, а не тряслись безмолвно от страха, как кролики. Доктор О’Доннел присмотрелась к ним повнимательнее и сделала интересное, на ее взгляд, открытие. Щенки были слепы.
Некоторые лаборанты, закаленные в работе с животными, отворачивались, не в силах спокойно наблюдать за их страданиями.
Доктор О’Доннел чувствовала лишь приятное возбуждение, как будто кто-то ласкал ее кожу.
Очевидно, у щенков чувства были развиты сильнее, чем у кроликов, поэтому они, вероятно, посмотрели на небо, от которого исходил непонятный свет. И прямые лучи выжгли им роговицы.
Один из работников подошел к ней с важным вопросом.
– Можно мы теперь избавим животных от страданий? Мы зафиксировали все результаты.
Доктор О’Доннел заметила, что его лицо искажено болью. Более того, она это почувствовала. Она провела языком по губам. Она не ответила ему, он продолжал стоять рядом, и взгляд его был исполнен немой мольбы. Телу ее было тепло и приятно. С ней опять случилось то самое здесь, в Англии, во время эксперимента.
– Животные. Им очень больно, – сказал лаборант.
Кэтлин что-то записывала в блокноте. Она заметила, как лаборанта передернуло, как будто каждый миг ожидания был для него болезненен. Это определенно происходило снова.
– Можем ли мы их уничтожить? Пожалуйста...
– Не могли бы вы минутку подождать? – сказала Кэти. Она не могла понять, достаточно ли намокли ее трусики.
Полчаса спустя большинство животных умерло в мучениях, лаборанты ходили мрачные и подавленные. Люди часто реагировали на страдание подобным образом, и Кэти привыкла к этому. В детстве она часто это видела. И в детстве же она стала удивляться тому, что взрослых и остальных детей страдания других существ приводят в ужас. Родители даже водили ее по докторам, пытаясь понять, почему она не такая, как остальные дети. Но даже в возрасте двенадцати лет маленькая и очень смышленая Кэтлин О’Доннел понимала, что это не она другая, а мир – другой.
Поэтому, став взрослой, она стала скрывать свои особенные чувства, потому что мир обычно боится всего иного. Она водила сверхбыстрые машины. Она стремилась к руководящим постам. Она боролась за признание. А чувства скрывала, скрывала даже от собственного тела. Мужчины никогда не были для нее особенно интересны. А успех – его следовало добиваться, потому что это лучше, чем поражение.
Но когда столько крохотных существ начало жалобно стонать, ее тело проснулось само по себе, и упоительные волны прокатывались по всем его укромным уголкам. Это было восхитительное ощущение. Когда кто-то предложил подвезти ее в Лондон, она сказала, что останется на поле и еще немного поработает.
Ей хотелось играть. Ей хотелось играть с людьми, которые так переживали сейчас из-за страданий животных. Люди были такие забавные. Они были даже интереснее и занятнее чисел.
Правда, порой они бывали чересчур просты. Как Ример Болт. Он был игрой сексуальной, и играть в нее не составляло никакого труда. Болт, как и множество других мужчин, принадлежал к тем, для кого секс являлся подтверждением их самоценности. От секса он чувствовал себя лучше. Когда его не было, он чувствовал себя ненужным. Он буквально мог отдать себя во власть той, которая уступала его притязаниям при условии, что дама делала вид, что полностью удовлетворена. Болту было это нужно, и Кэтлин это ему давала. Она была хорошей актрисой, всегда была хорошей актрисой. Когда она была подростком, ей удавалось обманывать даже психиатров. Но вид чужих страданий не мог обмануть ее тела, несмотря на то, что прошло столько лет.
Когда она говорила посеревшему лицом лаборанту, что этот эксперимент был так важен, потому что только научившись все контролировать, они смогут сделать эти опыты безопасными для человечества, она представляла себе, что будет чувствовать человек, посаженный в клетку под луч флюорокарбонов.
К ней опять подошел лаборант и попросил разрешения избавить от мучений терьера. Она в этот момент исследовала состояние растворов в пробирках, а краем глаза наблюдала, как он прикусывает губу. Она заметила, что кровь на губе не выступила.
– Как вы можете допускать подобные вещи? – спросил он.
Кэти положила руку ему на запястье.
– Поверьте, мне очень жаль, что вы вынуждены на все это смотреть, Джон, – сказала она. Она знала, что такие слова обычно успокаивают.
– Джим, – поправил он.
– Неважно, – сказала она. – Трагедия в том, Джим, что такие люди, как вы, должны на это смотреть.
– Им не нужно было страдать, – сказал он. В глазах его стояла боль. Она постаралась изобразить на лице сочувствие и еще раз напомнила себе, что его зовут Джим. Как “джем”. Представь себе это слово написанным на доске, сказала себе Кэтлин. Д-ж-и-м. Нажим. Отжим. Джим.
– Джим... они должны были страдать.
– Но почему, черт возьми, почему?
– Чтобы потом не страдали дети. Мы не хотим, чтобы энергия солнца несла зло, как может нести его атомная энергия. Мы не хотим, чтобы такие ужасные вещи происходили с ни в чем не повинными детьми. – Кэтлин взглянула в его тревожные глаза. Она надеялась, что в ее глазах светится должное количество сочувствия. – Мне очень жаль, Джем, – он озадаченно взглянул на нее. – Джим, – поправилась Кэти и ласково погладила его по руке. Когда нужно добиться чего-нибудь от мужчины, всегда лучше до него дотронуться. Поэтому так трудно порой говорить по телефону. Работать удобнее руками. – Джим, мы узнаем такие вещи, которые помогут нам защитить самое драгоценное – наших детей. И, Джим, я не знаю лучшего способа, Джим.
– Неужели мы должны оставить несчастных животных страдать?
– Боюсь, что да. У детей не было бы столь великолепной возможности избежать страданий. Вы можете заставить себя наблюдать за этим?
Джим наклонил голову. К его боли прибавилось еще чувство стыда за собственную слабость.
– Наверное, мне надо это сделать.
– Молодец, Джим, – сказала Кэтлин. – Если бы та энергия, которую мы сейчас высвободили, вышла бы из-под нашего контроля, дети бы пострадали больше всего. Они бы валялись на улицах, стонали бы и плакали, не понимая, что с ними случилось, не понимая, почему их нежная кожа почернела и отваливается, они не могли бы даже видеть, что происходит вокруг, потому что они бы были слепы. Слепы, Джим, слепы и напуганы. Они бы умирали. Если бы вы Джим, увидели умирающего ребенка, смогли бы вы перерезать ему горло, чтобы избавить его от страданий? Смогли бы?
– Нет, я бы не смог, – ответил Джим.
Он побледнел, руки у него тряслись, а ноги не могли удержать его на месте. Он оступился и упал на траву, как мешок, свалившийся с телеги.
Кэтлин О’Доннел хотела сказать ему, что и от этого ей было хорошо.
* * *Радиотелескоп Джорделл-Банк заметил какие-то странные изменения в атмосфере. Что-то непонятным образом отражало сигналы.
– Думаешь, это то самое? – спросил один из ученых.
– Никогда не видел ничего подобного, – ответил другой. – Наверное.
– Кажется, над Малденом.
– Давай позвоним парням из разведки, а?
– Странное воздействие на радиосигналы, говорю. Так может вести себя луч или поток флюорокарбонов. Вы представляете, что это может сделать с озоном?
– Не знаю. Это может идти из Америки.
– Точно не скажу. Источник – где-то к западу от Великобритании.
– Америка – к западу от Великобритании.
– Вот именно.
* * *В номере Римо зазвонил телефон.
– Римо? – Это был Смит.
