Ник Гоуинг - Петля
«Золотой город» был занят работой все двадцать четыре часа, все семь дней недели, это давало Полякову возможность кое-что рассмотреть и понять. Полковник слышал, как пыхтит камнедробильная машина возле открытых разрезов. Он видел огни машин, перевозящих руду на плавильные заводы и возвращающихся обратно с пустыми кузовами. Он разглядел жилые кварталы новостройки — мечты социалистической действительности, где здания стояли правильными рядами, отбрасывая свет окон и на небо, и на окружавшую их пустыню. В них жили инженеры, горняки, геологи, покинувшие свои дома в России ради хорошего заработка, различных привилегий и гарантированной квартиры в удушающей жаре узбекских просторов. Но что же сейчас? Ведь в развалившейся советской империи никто не имел законных преимуществ. Теперь каждый боролся за себя, в том числе и русские рабочие, привязанные намертво к Зарафшану, зарабатывающие бесполезные рубли и не имеющие возможности куда-нибудь выехать даже за большие деньги.
Поляков распознал отчетливый рокот турбовинтового «Ан-26», катившегося по взлетной полосе где-то справа. И он зашагал в направлении, как он представлял, на юго-восток. Хотел сделать крюк по холмистой, заросшей низким колким кустарником местности в обход проволочного забора, затем пересечь песчаную полосу на окраине аэродрома. Способность определять направление и расстояние не подвела. Примерно через пятнадцать минут он оказался у ограды взлетной полосы и притаился меж двух радаров на обочине аэродрома. Сухие кустарники вокруг взлетной полосы начали приобретать очертания, когда стал пробиваться первый голубой отсвет, наполняющий пустынный пейзаж с востока. Без бинокля трудно различались детали того, что было перед ним и что там происходило. Но он все же разглядел, как работники наземной службы вертелись вокруг кормовой части грузового «Ил-76». Бензозаправщик отчалил. Команда, трое, взобрались в низко сидящий фюзеляж, зажегся свет в пилотской кабине.
В течение нескольких минут ничего не произошло. Легкий ветерок сдувал ночную прохладу. Прогретый воздух над гудронированной полосой снова начал дрожать, искажая вид местности. Затем совершенно отчетливо проявился «КамАЗ», под военной охраной он двигался медленно от ангара к «Ил-76», сделал большой полукруг и остановился, притиснувшись задним бортом к хвостовому люку. Полякову казалось, что он узнал машину, на которой выехал из Хивы. Солдатский наряд быстро окружил самолет, хотя возможность нападения в этом чрезвычайно охраняемом районе пустыни была весьма и весьма маловероятна. Полковник видел, как за оградой автопогрузчик перебрасывал тяжелые чушки из «КамАЗа» в брюхо воздушного грузовика. Минут за десять все было закончено, груз находился в полной безопасности. Автомашина отъехала в сторону. Наземная команда подняла хвостовую лесенку, и лишь тогда охрана удалилась к «КамАЗу».
На спине и под мышками у Полякова прилипала рубаха, жара над пустыней вновь поползла к обычной отметке в сорок восемь градусов. Полковник чувствовал недомогание, оно усугублялось какой-то тревогой. Он сперва подумал, что следовало бы воспользоваться тем шансом, какой предоставляла эта обычная на вид переброска зарафшанского металла в московские хранилища. Но было ли это золото, изъятое узбекской бандой с дачи Раджабова в Хиве?
Даже после подробных описаний и наставлений Марченко для Полякова многое здесь, на месте, оказалось непонятным. Слишком много фактов, они не укладывались в схему. И у него самого тут, в пустыне, появились бредовые мысли. Даже с напутствием генерала он не обладал полномочиями так глубоко вторгаться в строго охраняемую военную зону. Ему следовало, предъявив документы, втереться на борт «Ильюшина» и вернуться в Москву. Нет, удостоверение КГБ не годится. Надо было сунуть валюту или рубли, много рублей, всем и каждому, изобразив из себя русского горняка. Но все равно стребовали бы пропуск, прописку…
Из своего убежища Поляков видел, как вырвалось пламя из сопел двигателей. Тяжелый воздух наполнился резким гулом четырех моторов. Охрана отошла подальше и наблюдала, как машина набирала скорость. Самолет не сделал остановки перед взлетом, а оторвался с ходу и, круто набрав высоту до двух тысяч метров — методика, разработанная пилотами в Афганистане, чтобы избежать обстрела ракетами земля-воздух, — взял курс на север. Серебряное брюхо сверкало: всходило солнце. По расчетам Полякова, четыре часа спустя груз прибудет в хранилище Российского Центрального банка в аэропорту вблизи Москвы. Но какое это ничье золото, спрашивал себя полковник.
Марченко предупреждал: «Они все мерзавцы, эти узбеки». Наблюдая, как «Ил-76» с безадресным сокровищем исчезал в яркой голубизне над Кызылкумами, Олег Иванович понял, что имел в виду Марченко и почему…
Был момент, когда полковнику послышались шаги и затем какой-то говор. Но он не ощутил боли от того, что последовало.
Всего лишь тупой удар.
Глава 6
Резкий скрип больничных носилок, на которых лежал Поляков, вернул его к жизни. Он заставил себя преодолеть боль и открыть глаза, но увидел и ощутил лишь грубую простыню, накрывшую его. Он пытался пошевелить ногами и руками. Однако тело прочно сковали бинтами. Душный, горячий, пропахший потом воздух под простыней был невыносим.
Он слышал шарканье двух пар башмаков. Затем донесся шум моторов, голоса, отчетливая суматоха аэродромной жизни. Вонь авиационного бензина заползла в ноздри. Сильное головокружение и потеря ориентировки не помешали определить, что он все еще находится в аэропорту Зарафшана, но, видимо, в помещении отделения охраны.
Его понесли вверх по наклону. Передняя часть носилок приподнялась, и ботинки идущего впереди издавали металлический звук. Затем ветерок перестал обдувать простыню и все аэродромные шумы смолкли. Поляков почувствовал, что находится внутри обширной утробы транспортника.
Носильщики остановились, прикрепили ножки носилок к панели в полу самолета. Позвякивали стальные детали, когда затягивали болты. Снова произошло какое-то движение, затем послышались громкие голоса, после чего раздалось повизгивание гидравлической системы, втянувшей внутрь задний трап. Показалось, что разговаривали на русском, но вперемешку раздавался и гортанный узбекский, голос походил на тенор бородатого командира, в обществе которого Олег Иванович проделал долгий путь из Хивы.
Полковник лежал в грузовом отделении, и только шипение кондиционера доносилось до ушей. Первая турбина пробудилась к жизни, за ней вторая, потом третья, четвертая. Поляков решил, что находится на борту «Ил-76», вездесущей рабочей лошади военного ведомства, родной сестры той, которая, как он видел недавно, взвилась в утреннее небо.
Самолет потряхивало на неровностях бетонной полосы, толчки были слабыми, но Поляков чувствовал нестерпимую боль где-то пониже правого уха, она все глубже проникала в тело. В то время как «Ил-76», покачиваясь и подпрыгивая на неровностях, выруливал на позицию для взлета, у Полякова выпучивало глаза и весь он деревенел. Внезапно начались галлюцинации, после чего он потерял сознание. Он не почувствовал, как «Ильюшин» оторвался от дорожки и взмыл.
Ни воздушная болтанка, ни тяжелое приземление близ Москвы, ни минусовая температура, когда его переносили в машину «скорой помощи», не пробудили полковника. Шесть часов он был словно мертв. Лишь чьи-то голоса и тряска в конце концов вернули его из небытия. Крепко же его отделали на аэродроме в Зарафшане…
— Олег Иванович, Олег Иванович… — Поляков узнал голос Марченко.
— Товарищ полковник, товарищ полковник. — Это был женский голос, вероятно, медсестры. — Теперь вы в безопасности, в кунцевской больнице.
Рана на шее вспухла и кровоточила. Болело и где-то ниже, не понять где.
— Будет жить, сделаем, — сказала сестра.
— Попробуйте не сделать, — сказал Марченко. Не удержался, произнес речь: — Полковник у нас герой. Я испытываю гордость за него. Знаю, сейчас не принято говорить о героях. Старая система рухнула, и эти проклятые демократы спорят по поводу того, стоит ли выносить из Мавзолея тело Ленина. Делать им больше нечего, пустоболтам. А вот мы — действуем. Я послал Полякова вернуть наше русское золото, захваченное узбекскими мерзавцами. И он задание выполнил. Настоящий русский патриот и герой.
Медсестра молчала — кажется, удивленно.
Потом Марченко шагал по коридору на десятом этаже, выкуривая одну за другой сигареты и посматривая на высокие дома западной окраины Москвы, за которыми начинались сосновые боры Архангельского. Спустя несколько минут он уже не мог сдержать нетерпения и вернулся к лежавшему на кровати Полякову.
— Олег Иванович, мне нужна правда. Я должен знать, что случилось. — Генерал упорно настаивал, не обращая внимания на терзающую полковника боль.
