Дэниел Силва - Сезон Маршей
— Просто не понимаю, почему в середине января на дорогах так много машин, — сказала Элизабет Осборн, постукивая пальцем по обтянутому кожей подлокотнику кресла. Они медленно двигались на восток по скоростному шоссе Лонг-Айленда через городок Ислип со скоростью тридцать миль в час.
Год назад Майкл, служивший в Центральном Разведывательном Управлении, вышел в отставку, так что время значило для него мало — даже время, потраченное на томительное ожидание в пробке.
— Сегодня же пятница, — заметил он, — а по пятницам здесь всегда так.
Машин стало поменьше, когда они вырвались из пригорода. Вечер выдался ясный, с сильным, пронизывающим ветром. Над восточным горизонтом висела белая как кость луна. Дорога расчистилась, и Майкл добавил газу. Мотор моментально взревел, и через несколько секунд стрелка спидометра неохотно качнулась к семидесяти. Став отцом, он в силу необходимости сменил проворный серебристый «ягуар» на более практичный автомобиль.
Близнецы, закутанные в розовое и голубое одеяльца, мирно дремали сзади. Сидевшая рядом с ними няня-англичанка тоже посапывала. Скрытая темнотой, Элизабет взяла мужа за руку. Она лишь на этой неделе вернулась на работу после трехмесячного декретного отпуска. Дома Элизабет носила исключительно фланелевые рубашки и мешковатые тренировочные брюки — сейчас же на ней была стандартная униформа высокооплачиваемого нью-йоркского адвоката: темно-серый костюм, модные золотые часы, сережки с жемчугом. С набранным за время беременности лишним весом она боролась, предпринимая часовые прогулки на велотренажере в их апартаментах на Пятой авеню. Теперь под четкими линиями костюма от Кальвина Кляйна скрывалось стройное тело модели. И все же напряжение и усталость, вызванные резким переходом к статусу работающей матери, давали о себе знать: пепельные волосы слегка растрепались, а глаза покраснели так, что ей пришлось отказаться от контактных линз в пользу очков в черепаховой оправе. Майклу она напоминала готовящуюся к экзамену студентку.
— И как оно, вернуться? — спросил он.
— Что-то совершенно новое. Прижмись к обочине, я хочу покурить. В машине дети…
— Мне бы не хотелось останавливаться без необходимости.
— Перестань, Майкл!
— Нам еще придется остановиться на заправочной в Риверхеде. Тогда и покуришь. Эта штука съедает галлон за пять миль. Боюсь, до острова на одном баке не дотянем.
— О, Господи, тебе так жалко свой «ягуар»?
— Просто не понимаю, почему тебе можно было оставить «мерседес», а меня вынудили пересесть на это чудовище. Я чувствую себя бабушкой.
— Нам была нужна вместительная машина, и к тому же с твоим «ягуаром» все время возился механик.
— И все равно мне без него плохо.
— Переживешь, дорогой.
— Будешь так со мной разговаривать, в постель не заманишь.
— Пустые угрозы.
Скоростное шоссе закончилось в городке Риверхед. Майкл остановился у работающей круглосуточно заправочной и залил целый бак. Элизабет, отойдя в сторонку, закурила. Было холодно, и она пританцовывала, чтобы согреться. От сигарет она отказалась, узнав о беременности, но через две недели после рождения близнецов вернулись кошмары, и рука сама потянулась к пачке.
Теперь за окном тянулись бесконечные унылые поля и сонные виноградники. То и дело слева от шоссе мелькали воды пролива Лонг-Айленд — черные, отливающие лунным светом. Они проехали по тихим улочкам Гринпорта и свернули к съезду на паром Норт Ферри.
Элизабет уснула. Майкл накинул на плечи кожаную куртку и вышел из машины. Увенчанные белыми гребешками волны бились о нос парома. Стало еще холоднее, но капот машины еще дышал теплом двигателя. Майкл уселся на него и засунул руки в карманы. Впереди, прямо по ходу парома, лежал Шелтер-Айленд. Остров слился с темнотой, растворился в ней, и только большая летняя беседка на берегу бухты Деринг манила к себе ясным белым светом. Кэннон-Пойнт.
Паром причалил. Майкл забрался в машину и завел двигатель.
— Я наблюдала за тобой, — не открывая глаз, сказала Элизабет. — Ты ведь думал о чем-то, да?
Лгать ей не имело смысла. Он действительно думал… о той ночи, когда бывший киллер КГБ с кодовым именем Октябрь пытался убить их обоих в Кэннон-Пойнте.
— И часто с тобой такое? — спросила Элизабет, расценив молчание как подтверждение.
— Каждый раз, когда бываю на пароме. Стоит увидеть дом твоего отца… Ничего не могу с собой поделать.
— Я думаю об этом постоянно, — тихо, как-то отстраненно сказала она. — Каждое утро, просыпаясь, я спрашиваю себя, может быть, сегодня все наконец уйдет. Не уходит.
— Уйдет… со временем.
— Как ты думаешь, он действительно погиб тогда?
— Кто? Октябрь?
— Да.
— В Управлении считают, что да.
— В Управлении… а ты?
— Я бы спал крепче, если бы нашлось тело, но его никто не видел.
Они проехали мимо старых викторианских коттеджей и коттеджей и дощатых магазинчиков, пронеслись по Уинтроп-роуд. Лунный свет заливал пустую бухту Деринг, где стоял только баркас Кэннона, «Афина». Повернутое носом к ветру, суденышко прыгало на волнах, натягивая швартовые. Майкл свернул на Шор-роуд и уже через минуту остановился у ворот Кэннон-Пойнт.
Ночной охранник вышел из будки и посветил на машину фонариком. После случившегося год назад нападения Дуглас ежемесячно тратил несколько тысяч долларов на обеспечение безопасности. ЦРУ предложило взять на себя часть расходов, но Дуглас, всегда относившийся к спецслужбам с подозрением, от помощи отказался. Проехав по гравиевой дорожке, Майкл остановился у передней двери. Сенатор в накинутом на плечи пожелтевшем от старости плаще с капюшоном уже ждал их на ступеньках.
Первым Дугласа Кэннона сравнил с Периклом журнал «Нью-Йоркер». Обычно сенатор изображал легкое смущение, когда его примеряли к древнегреческому герою, но не протестовал. Унаследовав огромное состояние, он еще в юности решил, что перспектива простого увеличения капитала нисколько его не увлекает, а потому посвятил себя своей первой любви, коей была история. Кэннон преподавал в Колумбийском университете и писал книги. В его доме на Пятой авеню часто собирались писатели, художники, поэты и музыканты. В детстве Элизабет видела немало знаменитостей, например, Джека Керуака, Хью Ньютона и странного маленького человечка по имени Энди с блондинистыми волосами и солнцезащитными очками. Только несколько лет спустя она поняла, что то был Энди Уорхол.
Во время Уотергейта Дуглас пришел к выводу, что не может больше оставаться только зрителем. В 1974 он выставил свою кандидатуру в Конгресс и прошел в Палату представителей как реформатор новой волны. Еще через два года его избрали в Сенат. Пробыв там четыре срока подряд, Кэннон успел поработать в комитете по делам вооруженных сил, комитете по иностранным делам и специальном комитете по разведке.
Дуглас всегда был кем-то вроде борца с предрассудками, но после выхода в отставку его неортодоксальность стала проявляться прежде всего в одежде и манерах, вызывая удивление, любопытство и недоумение. Он носил потертые вельветовые брюки, старые ботинки на толстой подошве и свитера, которые, как и их владелец, выказывали признаки почтенного возраста. Твердо веря в магическую силу холодного морского воздуха, таящего в себе секрет долголетия, Дуглас постоянно подвергал себя опасности бронхиальной инфекции: ходил зимой под парусом и без устали вышагивал по обледенелым тропинкам заповедника Машомак.
Выйдя из машины, Элизабет сначала поднесла палец к губам, а уже потом поцеловала отца в щеку.
— Не шуми, папа, — прошептала она, — дети спят.
Комнаты Майкла и Элизабет находились на той стороне дома, окна которой выходили к воде. В их распоряжении были спальня, ванная и небольшая гостиная с телевизором. Вторую спальню пришлось превратить в детскую. Будучи в некоторых отношениях суеверной, Элизабет ничего не планировала заранее, до рождения близнецов, так что обстановку детской можно было назвать спартанской: пара колыбелек и столик для пеленания. Стены оставались бледно-серыми, пол голым. Стремясь добавить уюта, сенатор принес с веранды старое плетеное кресло-качалку. Пока женщины укладывали детей спать, Майкл и Дуглас уселись внизу у камина с бутылкой «мерло». Элизабет спустилась к ним через несколько минут.
— Как они? — спросил Майкл.
— Все хорошо. Мэгги еще немного посидит с ними. — Элизабет хлопнулась на диван. — Налей-ка мне стаканчик, Майкл, да побольше.
— Тяжело, милая? — спросил Дуглас.
— Мне и в голову не приходило, что будет так тяжело. — Она приложилась к бокалу и, откинув голову, закрыла глаза. — Без Мэгги я бы просто свалилась с ног.
— В этом нет ничего плохого. У тебя тоже была няня, и твоя мать не работала.
