Уильям Айриш - Я вышла замуж за покойника
— А что? Уж не собираетесь ли вы сказать, что вы не миссис Хаззард? — шутливо спросила она.
Пациентка еще крепче прижала к груди сынишку. Семнадцать центов, семнадцать центов.
— Нет, — сдавленным голосом ответила она, прижимая лицо к крошечному родному тельцу, — не собираюсь. Не собираюсь.
Глава 12
Элен сидела у освещенного солнцем окна. На ней был стеганый голубой шелковый халат. Она надевала его всякий раз, когда вставала с постели. На нагрудном кармашке вышитая белым шелком монограмма — переплетенные буквы «П» и «X». Подобранные в тон комнатные туфли.
Она читала книгу. На титульном листе, правда, уже давно перевернутом, надпись: «Патрис, с любовью от мамы X.». На столике рядом с кроватью другие книги. Книг десять — двенадцать, в разноцветных веселых переплетах, бирюзовых, пурпурных, ярко-красных, синих, и соответствующим веселым содержанием. Между обложками ничего омрачающего настроение.
На низеньком столике рядом с креслом — блюдечко с апельсиновыми корками и двумя-тремя косточками. На другом блюдечке, поменьше — горящая сигарета. Сделанная по заказу, с желтым фильтром и еще не сгоревшими инициалами «П. X.».
В льющихся сзади и сверху солнечных лучах ее волосы светились пышным золотистым ореолом. Обтекая ее фигуру и спинку кресла, солнечный свет золотой лужицей разлился у ноги, лаская ее теплым поцелуем.
Послышался легкий стук в дверь, и в палату вошел доктор.
Желая придать разговору непринужденный характер, врач развернул стул и уселся напротив лицом к спинке.
— Слышал, что скоро нас покидаете, — начал он.
Элен уронила книгу, и ему пришлось ее поднять. Протянул ей, но, увидев, что она не в состоянии взять, положил на тумбочку.
— Не пугайтесь так. Все готово… — успокоил он пациентку.
— Куда? — задыхаясь, спросила молодая женщина.
— Конечно же домой.
Элен попыталась пригладить волосы, но они снова распушились.
— Вот ваши билеты.
Достав из кармана конверт, доктор протянул ей. Отдернув руки, она спрятала их за спинку стула. Тогда он заложил конверт между страницами поднятой с пола книги, оставив его торчать вместо закладки.
Ее глаза раскрылись еще шире, чем когда он вошел в палату.
— Когда? — еле дыша, прошептала она.
— В среду, ранним дневным поездом.
Пациентку охватила паника.
— Нет, я не могу! Нет! Доктор, вы должны меня выслушать!.. — взмолилась женщина.
Она обеими руками схватила его за руку и не отпускала.
— Ну, ну, — шутливо, как с ребенком, заговорил доктор. — Ну в чем дело? В чем все-таки дело?
— Нет, доктор, нет!.. — упрямо трясла она головой.
Стараясь успокоить, он взял ее руку в свои ладони.
— Понимаю, — мягко начал он. — Мы пока что немножко слабенькие, только привыкаем к нормальным вещам… Немножко трусим, боимся покидать привычную обстановку и отправляться в неизвестность. У всех так бывает; нормальная нервная реакция. Это очень скоро пройдет.
— Но я не могу, доктор! — возбужденно шептала она. — Не могу!
Желая придать женщине храбрости, он шутливо пощекотал ее под подбородком.
— Мы посадим вас на поезд, и вам останется только спокойно ехать. А на другом конце вас встретят родные.
— Родные…
— Ну зачем такая гримаса? — укоризненно заметил доктор.
Он оглянулся на колыбельку:
— Как поживает наш молодой человек?
Подошел, взял ребенка из колыбельки; вернулся к ней, отдал на руки.
— Ведь вы повезете его домой, ведь правда? Не хотите же, чтобы он вырос в больнице? — поддразнивая, засмеялся доктор Бретт. — У него должен быть дом, не так ли?
Прижав к груди, Элен наклонилась к сыну.
— Да, — наконец покорно согласилась она. — Да, хочу, чтобы у него был дом.
Глава 13
И вот она снова в поезде. Но на этот раз все совсем по-другому. Ни забитых людьми проходов, ни толчеи, ни покорно раскачивающихся в такт движению пассажиров. Спальное купе в полном ее распоряжении. Откидной столик, можно поднять, можно опустить. Туалет с зеркалом во всю дверь, прямо как в настоящей квартирке. На полке — новенькие глянцевые чемоданы с блестящими застежками, на закругленных углах аккуратно выведенные киноварью по трафарету инициалы — П. и X. В купе есть даже небольшая лампа под абажуром — можно читать, когда стемнеет. В настенной вазе цветы — прощальный букет, нет, букет от встречающих, врученный по заказу при отправлении, коробка с фруктовой карамелью, пара журналов.
Между тем за двумя широкими окнами, занимающими все пространство от стены до стены, бегут сливающиеся в сплошную линию деревья, темно-зеленые с одного боку, совсем светлые, солнечные — с другого. Мирно проплывают облака, только несколько медленнее деревьев. Будто те и другие располагаются на отдельных, но синхронно движущихся кругах. Мелькают луга и поля, изредка в отдалении неровности холмов. Чуть вверх, чуть вниз. Волнистая линия будущего.
А на сиденье напротив — намного важнее всего остального — из голубого одеяльца выглядывает безмятежное крошечное личико с закрытыми глазками. Маленькое существо, нуждающееся в ласке и любви. Единственное на свете достойное любви. Только ради него и стоит двигаться по тянущейся за окном волнистой линии.
Да, теперь все совершенно иначе. И… как бесконечно проще было тогда. Теперь вместе с нею ехал страх.
Тогда страха не было. Не было места, не было еды, было всего семнадцать центов. А впереди — только неизвестность, беда, несчастье, а то и взмахивающая крыльями смерть.
Но страха не было. Не было этого гнетущего чувства. Не было нервного напряжения, раздирающей душу неопределенности. Было спокойствие, понимание, что другого пути нет.
Колеса стучали, как они стучат в каждом поезде. Но выстукивали ей одной.
Вернись назад, вернись назад. Тук-тук-тук-тук, тук-тук-тук-тук. Остановись, вернись назад.
Она шевельнулась. Медленно раскрыла сжатые в кулак пальцы. На ладони лежали: центовик с профилем индейца. Центовик с профилем Линкольна. Пятицентовик с изображением бизона. Десятицентовик с изображением головы статуи Свободы. Семнадцать центов. Она даже помнила годы выпуска.
Тук-тук-тук-тук. Вернись назад. Еще не поздно. Вернись назад.
Пальцы снова медленно сжались, большой закрыл их словно на замок. Она в отчаянии стукнула кулаком по лбу и на мгновение задержала руку у лба.
Потом рывком поднялась, схватила один чемодан, развернула другой стороной. П. и X. исчезли из виду. Повторила то же с другим. Вторые П. и X. тоже исчезли.
Страх не пропадал. Он-то не был нарисован на уголке, он пропитал всю ее.
В дверь тихо постучали. Элен вскочила, словно от удара грома.
— Кто там? — испуганно крикнула она.
— До Колфилда осталось пять минут, — ответил голос проводника.
Сорвавшись с места, молодая женщина подбежала к двери и распахнула настежь. Проводник уже двинулся дальше по коридору.
— Подождите! Не может быть…
— Можете не сомневаться, мэм.
— Так скоро. Я не думала…
Тот в ответ снисходительно улыбнулся:
— Он всегда бывает между Кларендоном и Гастингсом. Как раз здесь его место. Кларендон мы проехали, а Гастингс сразу за ним. И ни разу ничего здесь не менялось, с тех пор как я на этой дороге.
Элен захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, будто стараясь помешать вторжению беды.
Возвращаться слишком поздно.
Возвращаться слишком поздно…
«Можно еще проехать дальше, не выходить», — мелькнула мысль. Подбежав к окну, она, изловчившись, заглянула вперед, словно могла увидеть что-то такое, что подскажет выход из затруднительного положения.
Но ничего такого она не увидела. Город приближался постепенно. Сначала появился одинокий домишко. Потом еще один. Затем третий. Далее строения стояли уже поплотнее.
«Поезжай дальше, ни за что не сходи. Тебя не узнают. Никто не узнает. Это единственное, что еще можно сделать».
Подбежав к двери, Элен, поспешно повернув защелку, заперлась изнутри.
Дома стали появляться чаще, но уже не мелькали в окне, а медленно проплывали мимо. Вот проплыло школьное здание, его можно было определить даже издалека. Сияющее на солнце, чистенькое, новенькое, современное функциональное здание из стекла и бетона. Она даже разглядела на площадке качели. Оглянулась на голубой сверточек на сиденье. Вот в такую бы школу…
Она не открывала рта, но внутри нее все кричало: «Помогите же кто-нибудь! Не знаю, что мне делать!»
Колеса вагонов крутились все медленнее, замирали, будто кончилась смазка. Как пластинка в патефоне, у которого кончился завод.
Тук-тук, тук-тук, ту-ук, ту-у-ук.
Каждый оборот казался последним.
Внезапно за окном потемнело, вплотную придвинулся какой-то длинный навес и сразу же пополз параллельно поезду. Затем возникла белая вывеска, буква за буквой, начиная с конца: «Д-Л-И».
