Дэвид Линн Гоулмон - Левиафан
— Я вовсе не хотел, чтобы это печальное событие произошло. Но вы должны понять мое положение, сэр, вы должны продолжить свою добрую работу в море. Мы не можем вам позволить отступить от нее. Ваша страна нуждается в вас сильнее, нежели когда-либо прежде. Низкие поползновения британцев на власть в этом полушарии будут повторяться снова и снова, и, может быть, Мексиканский залив уже не будет тихой гаванью для вашего открытия.
Капитан Октавиан Эрталль, длинные черные волосы которого укрыли всю Библию, прижатую к лицу, медленно поднял глаза на Стэнтона. Опустив книгу, он снова поднялся на ноги, возвысившись над министром, и расправил китель, одернув его за полы.
Узрев свою участь, написанную в глубине этих пылающих синих глаз, Стэнтон ни секунды не колебался. Щелкнул пальцами — и из-за рулевой рубки мигом появились два десятка морских пехотинцев, нацелив винтовки на стоявшего перед ними человека. Эрталль никак не отреагировал, и это озадачило министра.
— Пока вы не сделали что-нибудь глупое, я должен сообщить вам, что вашу семью разделили. Ваша жена и четыре дочери поблизости, но пятую — очень и очень особенную, по природе своей близкую к вашей матери, — держат в арсенале в Вашингтоне. Она станет жертвенным агнцем, так что хорошенько подумайте, капитан, прежде чем следующие слова сорвутся с ваших уст.
Эрталль ощутил, как от этого описания его участи сдавило грудь. Он угодил в ту же западню, что и отец. Но вместо Наполеона за ниточки его наивности дергает Стэнтон. Октавиан вдруг принял решение, но на лице это никак не отразилось.
— Нам нужны лишь ваши великолепные научные достижения, сэр, подробности каковых вы передадите департаменту Военного флота. Ваше судно будет реквизировано. Его разберут деталь за деталью, проанализируют и отстроят снова. Далее вы представите знания о морях, которыми располагаете лишь вы один. Ваше сотрудничество необходимо ради безопасности младшей из ваших дочерей. Когда я сочту, что вы исполнили мои условия, вы воссоединитесь со своей семьей в целости и сохранности. Вам понятно?
— А президент Линкольн… он знал об этой низости?
Отрицательно покачав головой, Стэнтон отступил за спины ближайших из морских пехотинцев.
— Мистер Линкольн никогда не понимал ничего, кроме того, что у него прямо под носом. Как страна, мы вступили в новый мир — глобальное общество, где диктовать свою волю будет сильный. Эта нация нуждается в том, чем вы располагаете; ваш друг, мистер Линкольн, никогда этого не понимал. Он принял ваше решение не предлагать нам свои познания как орудие войны; я же, сэр, не приму. Ваша миссия для президента помешать альянсу Британии и предателей-южан — лишь начало. В будущем вас ждет еще много подобных заданий, и вы их исполните. Если же пренебрежете, я предам гласности ваше открытие в заливе, в Средиземноморье и Антарктике… Нет нужды говорить, что это поставит крест на вашей мечте вкупе с вашим семейством.
Мгновенное просветление потрясло Эрталля, как ослепительная вспышка молнии. С расширившимися глазами он сделал угрожающий шаг к министру:
— Верните мою дочь к матери и сестрам, или вас ждет такое воздаяние, что вы поверите, что сам Сатана поднялся, дабы пожрать и вас, и ваше семя. Знавал я людишек вроде вас. Люди — сущие ваши близнецы — убили моего отца, чтобы завладеть великой тайной моря. Некогда я с гордостью взирал на приютившую меня страну, пока безумие не охватило эти берега, как и многие другие. — Эрталль сделал еще угрожающий шаг вперед и пустил в ход свой повелительный бас: — Мою жену и детей сюда — или пожните горький урожай!
Стэнтон сглотнул, но не тронулся со своего места за спинами морских пехотинцев.
— Пока мы беседуем, ваше судно, ваш грандиозный «Левиафан», минируют. Если будете спорить и лезть в драку, то потеряете куда больше, нежели своего старшего ребенка.
Это сломило Эрталля. Слишком уж многое обрушилось на его рассудок и сердце за последние три года. Предательство, долгая разлука с детьми и женой, убиение в море невинных и виновных без разбору оказались непосильны для его некогда великого ума. Отшвырнув свою черную Библию к кордону морских пехотинцев, он оборотился к борту парохода. Когда его ладони коснулись мокрых досок и веревок, прогремело несколько выстрелов. Две винтовочные пули впились ему в спину. Одна угодила в печень, а вторая — в грудную клетку. Октавиан пошатнулся, но сумел устоять на ногах. Рванувшись изо всех сил, он сумел перевалиться через планшир в реку.
— Идиоты, что вы наделали?! — вскричал Стэнтон. — Вот вы, — он указал на четверых пехотинцев, едва не застреливших Эрталля перед прыжком. — В реку! Доставить капитана ко мне. Он не мог далеко уйти!
Побросав винтовки, пехотинцы ринулись к планширу, но так и не успели перевалить через него. В густом тумане раздался громкий хлопок, и сотни пуль срезали людей. Орудийный огонь со скоростью, неслыханной в истории огнестрельного оружия, начал дырявить большой корабль. Пули с визгом прорывались сквозь туман, щепки летели во все стороны. Ныряя за штабель бочек, Стэнтон понял, что стал свидетелем использования чего-то сродни пулемету Гатлинга, но куда быстрее, куда смертоноснее. У оставшихся морских пехотинцев не было ни единого шанса перезарядить оружие, прежде чем крупнокалиберные пули разнесли их в куски.
Они испытали на себе очередное чудесное оружие Октавиана Эрталля.
Раны капитана оказались смертельными. Барахтаясь ногами, он изо всех сил старался удержать голову над водой. Туман и автоматическое оружие «Левиафана» удерживали морских пехотинцев парохода, но Эрталль знал, что министр не мог ограничиться лишь одной коварной западней.
Вдруг чьи-то руки вытащили его из холодной реки. Капитан почувствовал холодную сталь «Левиафана», прижимающуюся к его мокрой одежде. В невнятных голосах экипажа Октавиан угадал страх и ярость. С трудом поднявшись на ноги, он наконец смог различить перед собой первого помощника мистера Мериуэзера, стоящего рядом.
— Командуй погружение, Томас, мы преданы.
— Капитан, ваши раны…
— Вниз, опускай «Левиафан», курс вверх по реке. — Эрталль из последних сил добрался до гигантской башни, где привалился к стальному люку. Медленно, но гневно встал, навалившись на корпус, и вошел в корабль.
— Все вниз! По местам стоять, к погружению! — рявкнул Мериуэзер, увидев широкую полосу крови, запятнавшую палубу и уплотнитель люка, и последовал за Эрталлем внутрь.
— С берега заходят два корабля. Наш эхоуловитель сообщает, что это броненосцы, — услышал он, чуть не кубарем спускаясь по лестнице в рубку.
И едва прозвучало это сообщение, как взрыв под носом потряс «Левиафан», и тут же почти сразу за ним — еще один, за кормой.
— Это не выстрелы броненосцев, это заложенные заряды. Доложите о повреждениях.
Тут Мериуэзер опустил капитана в большое кресло, размещенное на возвышении в центре рубки. Отпустив его, он взглянул на свои руки и увидел, что они покрыты густой бурой кровью.
— Доложить о глубине под килем! — распорядился Мериуэзер, все еще разглядывая свои руки.
— Под килем всего тридцать футов! — откликнулся рулевой из передней части рубки.
— Разворот, полный вперед! — проговорил Эрталль полным боли голосом.
Мериуэзер обернулся к нему:
— Капитан, мы должны вырваться в море, пока нам не перекрыли путь.
— Мой сын мертв, моя семья в заложниках, а… а президент… погиб, — проронил Эрталль, зажмурив глаза от боли.
Мериуэзер видел его отчаяние, разделяя гнев человека, которого любил больше, чем отца.
— Что прикажете, сэр?
Эрталль приподнялся, изо всех сил опираясь на кресло, отмахнувшись от Мериуэзера, когда тот бросился ему помогать.
— Лейтенант Уоллес… он мне нужен.
Юноша, едва ли двадцати лет от роду, покинул свой пост у пульта управления балластом судна.
— Командир поста погружения-всплытия Уоллес по вашему приказанию прибыл, сэр!
Эрталль махнул ему рукой, даже не открывая глаз. Протянул руку, отыскивая юношу, пока, наконец, не ощутил прикосновение.
— У меня… есть задание… для тебя, мальчик, — произнес он, пытаясь скрыть боль в голосе.
По обшивке «Левиафана» грохнуло ядро. Эхо было почти оглушительным. Экипажу субмарины впервые довелось услышать выстрел другого корабля по их судну в упор.
— Броненосцы открыли огонь, капитан.
Веки Эрталля затрепетали, открываясь, взгляд его уперся в Уоллеса. Капитан знал, что парнишка влюблен в его младшую дочь Оливию. Ему доносили, что они вдвоем проводили вместе уйму времени, читая и беседуя. Эрталль не хотел жертвовать этим мальчишкой, он хотел лишь использовать его чувства во благо родной дочери.
— Мистер Уоллес, когда мы… развернемся, сделаем последний рывок к морю, вы… вас на борту не будет.
