Джеймс Уилсон - Игра с тенью
Искренне Ваш
Джон Раскин
VII
Маленький коттедж (на каждом этаже всего по одному окну), совершенно неприметный, если бы не странные железные перила по краю крыши, которые выглядели так, будто балкон решил переехать на крышу. С одной стороны таверна, с другой — лавочка с рекламными надписями «Пиво», «Прохладительные напитки» и «Первоклассное имбирное пиво»; рядом осевшие ворота с потрепанной вывеской: все, что можно прочитать, — это «Ло. ки Алек. андерса», а пропущенные «д» и «с» надо вставлять самому, — за которыми неопрятной кучей лежали доски, веревки и рейки. Перед домом, через дорогу, текла большая река, ограниченная неглубокой набережной из грубых камней; к ней вели ступени, на которых собирались лодочники, курившие трубки в ожидании клиентов. Чуть дальше унылая маленькая армия оборванцев копалась в вонючей грязи в поисках сокровищ.
— Вы уверены, что это тот самый адрес? — спросила я кучера.
— Дэвис-плейс, шесть, мисс, — медленно повторил он, будто я идиотка.
Я вышла. Мальчишки, пинавшие разбитую бутылку, остановились посмотреть на меня, а двое-трое лодочников напряглись и повернулись ко мне. Может, они скучали или ждали, что я найму лодку, но в их неулыбчивых лицах мне чудилась какая-то звериная настороженность, как будто одинокой женщине нечего здесь появляться даже в это время суток. Но я знала, что, если проявить страх, он будет лишь питать пугающее нас чудовище, так что я заплатила кэбмену и пошла по тропинке, не оглядываясь.
Однако, когда я постучала в дверь, я почувствовала за собой движение и, оглянувшись, увидела, что мальчишки пошли за мной и прижались к воротам, будто стая диких собак. Почти все немедленно отвернулись, чтобы не встречаться со мной глазами, но один тощий высокий мальчик лет двенадцати-тринадцати встретил мой взгляд спокойно.
— Вы насчет Пагги узнать пришли? — крикнул он.
Я не знала, насмехается он надо мной или старается помочь, но поскольку я заметила, что, если ожидать от людей лучшего, они обычно стараются оправдать твои ожидания, я улыбнулась и сказала:
— Бут. Я ищу миссис Бут.
— Она вам ничего о нем не скажет, — сказал мальчик. Из дома не было слышно ни звука, так что я постучала еще раз.
Мальчик крикнул:
— Спросите о нем у мистера Нива!
Едва он успел договорить, как я услышала мужской голос:
— Верно, мисс, я знал адмирала!
Я повернулась и увидела, что один из лодочников (очевидно, мистер Нив) идет ко мне через дорогу. Он, похоже, успел выпить, потому что слегка спотыкался и размахивал руками, чтобы привлечь мое внимание.
— Я их всюду возил, — сказал он, указывая через реку на Баттерси. — Идемте со мной, я вам покажу, куда они ездили.
Я не понимала, о чем они говорят, но не хотела этого показывать, боясь, что они используют мое непонимание в своих целях, так что я ничего не сказала и постучала в третий раз. Я начала беспокоиться — вдруг миссис Бут нет дома, и мне придется идти обратно через всю эту толпу? Мой кэб давно исчез из виду, а другого нигде не было заметно. Беспокойство усилилось, когда из таверны вышло еще несколько человек, очевидно, привлеченных шумом. Один был особенно заметен: чернобородый гигант в красной фланелевой рубашке и черных в полоску французских брюках; он прошел вперед, растолкав людей, и закричал с акцентом вроде русского или польского:
— Я рассказать про адмирала! Бутылки! Женщины!
— Ах ты, чертов иностранный поганец! — закричал мистер Нив. Он расхрабрился от выпитого, сжал кулаки и двинулся вперед, расшвыривая мальчишек в стороны, хотя едва дотягивался до плеча противника.
— Пожалуйста! — крикнула я. — Никакой адмирал меня не интересует!
Я надеялась, что это их успокоит, но результат получился противоположный. Мужчины разделились на две группы, а мальчики выстроились вдоль ограды — то ли потому, что они хотели посмотреть, то ли потому, что не могли сбежать. Я быстро составила план: надо воззвать к рыцарским инстинктам тощего мальчишки и предложить ему и его друзьям по пенни на брата, чтобы они довели меня до ближайшей стоянки кэбов.
Я уже повернулась к ним, когда наконец-то услышала, что дверь у меня за спиной открывается. Повернувшись, я увидела красивую темноволосую крепкую женщину лет шестидесяти в простом сером платье и белом переднике. Она смотрела мимо меня на толпу у ворот. На ее тяжелом желтоватом лице было выражение бесконечной грусти, будто у няни, питомцы которой опять совершили какой-то проступок, прекрасно зная, что это плохо. К моему изумлению, одного этого взгляда хватило, чтобы восстановить порядок: две противостоящие фракции рассеялись без единого слова, а мальчишки, словно их отпустили из плена, бросились бежать по улице.
— Миссис Бут? — спросила я.
Она повернулась ко мне и слегка наклонила голову, но не улыбнулась.
— Я Мэриан Халкомб, — сказала я. — Леди Истлейк должна была вам написать…
— Да, — сказала она. Выговор у нее был сельский, а интонация абсолютно нейтральная — ни дружелюбия, ни враждебности. — Входите пожалуйста, мисс Халкомб.
Прихожая была такая темная и тесная, что я почти ничего не видела, и двигаться пришлось за подпрыгивающим маячком завязок фартука миссис Бут. Но маленькая гостиная, в которую она меня завела, была вполне уютной; там горел в камине огонь, а перед ним на ковре растянулся странный бесхвостый кот. В клетке у окна чирикала канарейка, а у двери успокаивающе тикали тяжелые часы с маятником, будто само время было поймано, укрощено и поставлено в угол, чтобы добавить его голос к домашнему хору.
— Пожалуйста, садитесь, — сказала миссис Бут, — а я принесу чай. — Она вышла, и через мгновение я услышала, как она спускается в подвал.
Я встала и огляделась. В общем и целом в комнате не было ничего необычного, она напоминала комнату экономки в любом другом ухоженном большом доме: аккуратные шкафчики с белеными дверцами стояли по сторонам камина; кавалькада фарфоровых молочниц шагала по каминной полке, возглавляемая кружкой от Макриди, а над камином висели акварель с изображением церкви и несколько миниатюр в овальных рамках.
Только снова повернувшись к двери, я заметила кое-что необычное. К стене между дверью и окном были прислонены две картины маслом, одна за другой, полускрытые простыней. При виде позолоченной рамы и какого-то завитка свинцового цвета на полотне меня охватило любопытство, и я немедленно наклонилась и приподняла ткань. Образы, представшие моему глазу, были столь ужасны и в то же время столь смутны, словно они явились из кошмарного сна. На первой картине я увидела буйное серо-зеленое море в неутолимом гневе; на переднем плане смутные фигуры отчаянно цеплялись за странный змеевидный обломок судна, поднявшийся из пены подобно морскому чудищу, а издали им на помощь спешила яхта. Вторая картина изображала, возможно, ту же самую сцену на следующий день: на берегу собралась толпа, ошеломленная окружавшими ее ужасными свидетельствами разрушительной силы природы, а на горизонте, в жгучем и безжалостном свете желтого солнца, сквозь туман виднелся искалеченный корабль без двух мачт. Впечатление от полотен — по крайней мере, на меня — было почти физическим; так, думала я, должен действовать месмеризм. Я потеряла ощущение времени и забыла, что я здесь делаю, а только все смотрела, пока не вернулась миссис Бут.
— Ах да, — сказала она, слегка покраснев. — Это его. Он их мне оставил.
— Как, мистер Тернер! — воскликнула я. Боюсь, голос у меня был более удивленный, чем следовало бы, отчасти потому, что единственной картиной Тернера, которую я видела, была торжественная гравюра «Вид на Лондон из Гринвич-парка» в прихожей Бромптон-гроув — спокойный классический ландшафт с далеким видом на покрытый смогом город и его реку, который не имел ничего общего с этими полными отчаяния картинами; и отчасти потому, что мне не приходило в голову, что у миссис Бут могут быть какие-то его картины.
— Да, — ответила она и поставила поднос.
Я ожидала, что она продолжит, но вместо этого она занялась чаем, разлила его в чашки, а потом поставила чайник на край жаровни, чтобы он не остывал. Надеясь продолжить тему, я сказала:
— Это было очень щедро с его стороны.
Я пожалела об этих словах раньше, чем успела договорить их. Она снова покраснела и сказала:
— Вы не думаете, что я заслужила такой доброты, да?
— Нет, конечно, нет. Я просто хотела сказать… — Но я, конечно, не могла сказать то, что на самом деле подумала: мало кто из удачливых художников был так щедр к служанке.
Чтобы скрыть свое смущение, я сказала:
— А почему вы их не повесите?
— Я держала их наверху, но все время боялась, что их украдут. Мой сын скоро положит их на безопасное хранение.
