Уоррен Мерфи - Крайний срок
Он сделал вид, будто прислушивается, а потом отошел от окна.
– Она говорит, что пока ничего не выяснила.
– Я ничего не слышал, – сказал Смит.
– Тут всего четыре мили, – сказал Рима. – На таком расстоянии слышен даже шепот Руби.
– Приятная женщина, – сказал Чиун. – Она может родить чудесных ребятишек.
– И думать забудь, Чиун! – сказал Римо.
– Верно, – согласился Чиун и продолжил сценическим шепотом, обращаясь к Смиту: – Руби на него не польстится. Она неоднократно говорила мне, что считает Римо слишком уродливым, чтобы стать отцом ее детей.
– Что? – окликнул его Рамо.
– Руби сказала кое-что еще, – вспомнил Смит. – Воспроизвожу буквально: «Передайте этому тупице, что я разберусь в этом сама, не дожидаясь его».
– Так и сказала? – насторожился Римо.
Смит кивнул и продолжал:
– Элмер Липпинкотт-старший находится у себя в Уайт-Плейнс. Он ждет вас. Ему сказали, что вы – консультанты правительства, которым поручено предложить его семейству новую систему безопасности. Держите со мной связь: я передам вам, что удалось разузнать Руби.
– Обойдемся, – сказал Римо. – Мы сами все выясним еще до того, как она найдет, где припарковаться.
После ухода Смита Римо сказал Чиуну:
– Я по-прежнему считаю, что охранять Липпинкоттов – глупое занятие, папочка. Разве мы телохранители? Пускай наймут себе охрану.
– Ты совершенно прав, – ответил Чиун.
– Погоди-ка! Повтори это еще раз.
– Ты совершенно прав. Зачем повторять?
– Мне захотелось насладиться звуком этих слов, – сказал Римо. – Если я совершенно прав, то зачем нам этим заниматься?
– Очень просто. Ты слышал, что говорил император Смит. Если мы сделаем это, то сэкономим Америке уйму долларов. Естественно, в таком случае часть долларов перейдет нам.
– Говоря о спасении доллара, Смит имел в виду совсем не это, – возразил Римо.
– Разве? – огорчился Чиун. – О, человеческое двуличие! Учти, Римо, за свою историю Дом Синанджу работал на многих императоров, но этот – единственный, который никогда не говорит того, что на самом деле подразумевает, и всегда подразумевает не то, что говорит.
– Это точно, – сказал Римо. – Но мы все равно будем выполнять задание.
– Зачем?
– Чтобы преподать урок Руби. – Сказав это, Римо вернулся к открытому окну, высунулся и крикнул: – Руби, ты меня слышишь? Мы уже идем!
Шестью этажами ниже ему ответил густой техасский бас:
– Заткнись, парень! У нас на этой неделе игра.
– Исчезни! – откликнулся Римо.
– Что ты сказал, парень?
– Ты не только тупой, но и глухой? Я сказал «исчезни».
– Ты в каком номере, парень?
– А капитаны ваших болельщиков – уроды! – присовокупил Римо.
Так была обеспечена победа команды «Гиганты» в первой игре сезона: все защитники первой линии «Далласских ковбоев» за два дня до встречи угодили в больницу. Игроки общим весом в полторы тонны предпочли наврать тренеру, что больны, а не признаться, что на самом деле у них вышла потасовка с одним дряхлым азиатом и одним худощавым бельм в холле четырнадцатого этажа гостиницы «Мидоулендс-Хилтон», в результате которой все они разлетелись по углам, как кегли. Противник, обрадовавшись прорехам в защите «Ковбоев», озверел и выиграл 9:8, причем выигрыш был бы сухим, если бы «Гиганты», устремившись вперед, не забыли об обороне. Римо и Чиун не видели матча: они находились в Нью-Йорке.
Глава пятая
Элмер Липпинкотт-старший тихо поднялся с огромной кровати, стараясь не разбудить спавшую рядом с ним жену Глорию. Липпинкотту было восемьдесят лет, он был высок и тощ, лицо его оставалось худым и обветренным еще с той давней поры, когда он искал нефть в пустынях Техаса, Ирана и Саудовской Аравии, а также в пышущих испарениями джунглях Южной Америки.
Легкость его движений не соответствовала преклонному возрасту. Он был краснолиц, волосы, несмотря на седину, сохранили густоту. Если бы в его голубых глазах мелькал огонек веселья, его можно было бы принять за содержателя ирландского бара, двадцать лет тому назад давшего зарок не пить. Однако взгляд Элмера Липпинкотта был тверд и пронзителен. Впрочем, сейчас, когда он смотрел на мирно спящую жену, взгляд этот смягчился. Глория Липпинкотт была блондинкой двадцати пяти лет, кожа ее была изумительно гладкой, тогда как у Липпинкотта – жесткой, как наждак.
Ее длинные светлые волосы образовывали на подушке золотистый нимб, и сердце старика сжалось, как бывало всегда, когда он наслаждался без ее ведома зрелищем ее красоты. Он смотрел на ее волосы, безупречные черты лица, грациозный изгиб шеи, невысокую грудь и холм живота, накрытого голубой атласной простыней. Он улыбнулся: она была на шестом месяце беременности, она готовилась подарить ему ребенка. Боже, как она красива!
Он легонько прикоснулся к ее животу, ненадолго задержав руку, но не ощутил толчков и разочарованно отошел. Потом он не спеша прошествовал в просторную гардеробную, где с презрением отверг услуги камердинера.
«Я всю жизнь одевался самостоятельно. То, что я нашел немного нефти, вовсе не значит, что я разучился сам застегивать пуговицы», – сказал он как-то раз репортеру.
Он взглянул на часы: стрелки показывали 6.30 утра.
На пути в кабинет располагалась кухня. Кухарка Джерти, поступившая к нему в ранней молодости и уже разменявшая седьмой десяток, стояла у плиты. Он шлепнул ее по заду.
– Доброе утро, Джерт! – крикнул он.
– Доброе утро, Первый, – ответила женщина, не оборачиваясь. – Ваш сок и кофе на подносе.
– А яичница?
– Сейчас будет готова.
Она разбила скорлупу над сковородкой и, вынув из тостера два куска хлеба, намазала их маргарином из кукурузного масла.
– Отличный сегодня денек, Джерти, – сказал Липпинкотт, выпив одним глотком утренние шесть унций апельсинового сока.
– Постыдились бы! Лэма только что опустили в могилу, а вы называете день отличным.
Липпинкотт прикусил язык.
– Что ж, – сказал он, – для него день нехорош. Но мы то живы, и для нас день отличный! Моя жена готовится родить мне сына – разве это плохо? Ты жаришь мне лучшую в мире яичницу – как же я могу не славить день? Туча не должна заслонять солнце.
– Миссис Мэри перевернулась бы в гробу, услышь она ваши речи так скоро после смерти Лэма, – упрекнула его Джерти, выкладывая на тарелку яичницу и три кружочка колбасы с другой сковородки.
– Наверное, – согласился Липпинкотт, с неприязнью вспоминая Мэри, высокомерную аристократку, тридцать лет бывшую его женой и родившую ему троих сыновей, носивших фамилию Липпинкоттов. – Но она ворочается там не только из-за этого.
Он снова шлепнул Джерти, отказываясь расставаться с веселым настроением. Взяв в одну руку чашку с кофе и тарелку, он зашагал по длинному холлу просторного старого особняка в обитый дубовыми панелями кабинет в противоположном крыле.
Хотя состояние семейства измерялось теперь восьмизначной цифрой, приобретенные за долгую жизнь привычки не сдавали позиций: Липпинкотт по-прежнему ел быстро, словно иначе ему придется с кем-то поделиться. Проглотив завтрак, он отставил тарелку и, прихлебывая кофе, взялся за бумаги, аккуратно сложенные на столе.
Лэм мертв. Ему была поручена зарубежная миссия по установлению торговых связей с Красным Китаем для поддержания доллара, но он погиб.
Он не должен был умирать, подумал Липпинкотт. Это не входило в планы.
В 9 утра началась его первая за день деловая встреча. Сняв пиджак и закатав рукав, Элмер Липпинкотт-старший повторил то же самое посетительнице.
– Смерть Лэма не входила в мои планы, – сказал он.
Доктор Елена Гладстоун кивнула и приготовила шприц.
– Несчастный случай, – сказала она. – Это иногда происходит, когда ставится медицинский эксперимент.
На докторе Гладстоун был твидовый костюм и рыжая блузка. Четыре верхних пуговицы на блузке были расстегнуты. Она извлекла из потертого кожаного саквояжа пузырек с прозрачной жидкостью.
– Может быть, нам следует все это прекратить? – спросила она.
– Сам не знаю, – ответил он. – Возможно.
– Ничего, – сказала доктор Гладстоун, – можете простить и забыть. Никто ничего не узнает.
– Нет, черт возьми! – прорычал Липпинкотт. – Я все знаю. Будьте осторожнее!
Доктор Гладстоун кивнула. Ее белоснежные зубы казались жемчужинами на фоне несильного загара, волосы горели огнем.
– Не волнуйтесь, – сказала она. – Дайте мне набрать шприц. Надеюсь, все идет хорошо?
– Моя жена чувствует себя прекрасно. Ваш напарник, доктор Бирс, неотлучно находится при ней.
– А как ваше самочувствие?
Он со смехом потянулся к ее груди. Она отпрянула, и его рука ухватила воздух.
– Елена! – взмолился он. – Я во всеоружии, как бодливый козел.
– Неплохо для мужчины вашего возраста, – сказала она, наполняя шприц бесцветной жидкостью из пузырька.
– Неплохо? Нет, для мужчины моего возраста это просто отлично!
